Прощай, Садовое кольцо!

1   
 
     Она постояла перед закрытой дверью, спустилась по лестнице, вышла на крыльцо, ссутулившись, шагнула в туманные осенние сумерки и блеклый, жидкий свет только что зажегшихся на бульварах фонарей, печальный свет расставаний и потерь, смешавшись с отблеском еще не погасшего  вечернего неба, растворил ее  в сыром воздухе, пахнущем опавшими листьями и аптечным йодом. Прощай, Садовое кольцо! Прощай!
 
2   
 
      Свитер на голое тело, американские армейские ботинки, черные блестящие волосы, стянутые резинкой в конский хвост. Oн сошел со страниц романов Купера в теплый, летний московский вечер, заблудился в лабиринтах арбатских двориков, забыл дорогу назад, поселился за рогожской заставой в общежитии суриковского института, задержался  навсегда. Погибель неминучая, что для провинциальных романтических дурочек, что для циничных, видавших виды московских барышень. Золотой перстень-печатка с черным агатом на среднем пальце. Острые волчьи зубы, в темных глазах огоньки.
-Это Карен, я говорила тебе о нем. Он - гений! Помнишь те рисунки, что я тебе показывала - это его. А это - Юра.
-Вы тоже художник?
-Нет, милая, я - несостоявшийся актер, а теперь фарцовщик, алкоголик и импотент. Не делайте такого лица! Я вполне доволен и счастлив. А вы?
-Что я?
-Счастливы?
-Я не знаю.
-Ну, узнаете, скажете.
     Женя скучала, несколько раз порывалась уйти, искала Олю, искала плащ в кромешной тьме длинной, заваленной одеждой прихожей. Cпоткнулась, зацепившись за валявшиеся под ногами лыжного размера ботинки, ударила лодыжку, тихо повыла от боли и обреченно  вернулась в гостиную, где в сигаретном дыму плыли, цепляясь друг за друга, бесплотные тени, за которыми она, почти засыпая, завороженно следила из большого кожаного кресла.
-Спите, милая?
-Нет, почему, я слушаю музыку. А Вы не видели Олю?
-Нет, не видел. Она с Кареном уехала, по-моему.
-Как уехала! Куда?
-Да я-то откуда знаю! Ну вот, опять у Вас это лицо.
-Какое лицо?
-Да целки в бардаке, вот какое!
-Знаете что, как Вас там, Юра!
-О, так я прав! Вы разозлились - значит я прав! Ну, раз так, поехали, отвезу Вас домой.
Женя встала, молча поплелась к двери. Особого выбора у нее не было, ситуация складывалась идиотская и надо же было так случится, что именно этот человек, смущавший и раздражавший ее до крайней степени, благородно пришел ей на выручку. Она забралась на заднее сидение, намеренно не заметив предупредительно распахнутой для нее передней дверцы и вдруг вспомнила:
-Юра, как Вы поведете, Вы же пили!
-Милая, я уже забыл, когда в другом состоянии садился за руль, Вам следовало бы испугаться, если бы я был трезв. Ну, куда?
-В Матвеевское!
-Вы с ума сошли! Так далеко? Я не поеду!
-Но Вы ведь сами предложили!
-Да, но мне в голову не могло придти, что ты живешь в таком рабоче-крестьянском районе. Знаешь что, поехали ко мне на Смоленскую.
-Нет! Выпустите меня немедленно!
Он развеселился, захохотал, как злодей на детском утреннике. Неудавшийся актер и импотент. Женя удивленно подумала, что кажется... уже жалеет его.
     Они сидели на кухне, в кружках стыл чай, Юра декламировал Вознесенского и за его спиной, в прямоугольнике занавешенного светлой гардиной окна, цепляясь за башни мидовской высотки, вставало размытое голубизной раннего утра бледное солнце.
-Юра, Вы... Ты... Я никогда не видела таких красивых людей как ты!
-Нет, милая, я - падший ангел Люцифер! И Карен обещал написать меня именно в этом образе. Пошли спать и не вздумай меня насиловать, у тебя все равно ничего не получится. В качестве компенсации обещаю достать тебе классное платье за смешные деньги. Одеваешься ты ...  
 
3
 
    Юра шел ей навстречу по коридору, а она никак не могла сообразить, откуда он здесь взялся и как ей реагировать на его появление. Тогда Женя исчезла не попрощавшись, постеснялась его будить, прогулялась до Арбатских ворот, попила чаю с пирожными в кондитерской на Калининском, попыталась дозвониться до Оли и уехала отсыпаться к себе в Матвеевское. События позавчерашней ночи постепенно становились полуявью, цепью недоразумений, воспоминание о которых вызывало досаду, чувство неловкости и желание забыть обо всем как можно скорее. И через несколько дней так оно и случиось бы, если б он сейчас не стоял напротив и не улыбался ей так открыто и дружелюбно. Из высоких, до самого потолка окон, лился яркий утренний свет, у нее от волнения горели щеки и дрожал голос.
-А как Вы меня нашли?
-А ты что, подпольщица?
-Но Вы ведь не знаете моей фамилии.
 -Честно говоря, я и имя твое с трудом вспомнил. Ну, вот же лицо! Зеркало! Не обижайся, ты! И хватит выкать! Мы спали на одном диване!                                      
Женя вспомнила, как заснула у него на плече так и не дослушав длинную историю про  одного известного режиссера-гомосексуалиста, у которого Юра работал еще студентом и рассмеялась. 
 -Никогда бы не подумал, что у Ольги есть подруга. Рядом с ней любая женщина выглядит поломойкой. Ты просто уникум какой-то или, наоборот, плохо соображаешь. Я склоняюсь ко второму варианту. Кстати, забери свой плащ, ужас, что ты такое носишь на себе!
-Как Оля?
- Мне не жаловалась. Сегодня уехала с Кареном в Пироговку. Он там пансионат какой-то расписывает. Передала тебе привет и  этот, с позволения сказать, предмет одежды.
-Спасибо!
-На здоровье! Я голоден как волк, где тут в округе поесть можно?
-У нас внизу столовая хорошая, в подвале.
-Где? М-да, ладно, поехали. У меня сегодня День рождения.
-Правда? Поздравляю!
-Господи, какая ты все-таки чудачка! Я пошутил! Не люблю есть один, составь компанию.

4
 
     Простая и ясная жизнь с поездками в переполненном общественном транспорте, лекциями и домашними заданиями, приторно сладким компотом из сухофруктов в студенческой столовой, модными книгами и новыми фильмами, безобидными квартирными сейшенами закончилась неожиданно и безо всякого предупреждения, а Женя как будто не успела или забыла испугаться, пошла, не оглядываясь, дальше, свернув с широкой, до горизонта забетонированной прямой, но скучной дороги на извилистую тропку, уводящую в гущу высокой, по-особенному ядовито-зеленой травы и  ярких цветов, растущих обычно на сочащейся влагой, зыбкой, уходящей из под ног почве. "Легкомыслие - милый грех".
     Беспечная, жадная волна без раздумий смыла с берега первую попавшуюся щепку, чтобы унести ее в пенном водовороте куда-нибудь подальше, еще точно не зная, зачем она ей нужна, и что она вообще собирается с ней делать.
 
 
5                              
     Какой теплый май выдался в этом году! Мимолетный роман с юриным бывшим однокурсником, актером из Волгограда, приехавшим на недельку повидать старинного друга, легкий и бесстрастный, кружил голову как розовое вино, не обещавшее тяжелого похмелья. Прикрыв глаза, запрокинув голову Женя блаженно дремала в медленно скользящей в водорослях и кувшинках лодке. Солнечные блики пузырились шампанским, отражаясь в прохладной зелени пруда. Цвела сирень, играла музыка, пахло жареным мясом и камышами. Они почти не разговаривали, он сидел напротив на веслах, ронял междометия и смотрел внимательно по сторонам, чтобы не столкнуться с другими лодками. Только мысли о надвигающей неотвратимо сессии портили настроение, но она их старательно гнала.
-Смотри, а они что здесь делают?
Женя стряхнув с себя вязкую тягучую лень сощурившись, приложив ладонь козырьком ко лбу, обернулась в сторону берега и с удивлением увидела знакомую компанию, весело кричащую и машущую издалека.
-А ты кому-нибудь говорил, что мы едем гулять в парк?
-Да нет, вроде, не помню,. Хотя... Вчера Карен спрашивал o наших планах.
-Карен?
 
6
      Пикник получился веселый! Шашлыки, ящики отчаянно кислого ркацители, кружки со светлым пивом, от тяжести которых ломило запястье. Валялись на траве, дурачились, играли в фанты. Жене выпало просить мелочь на метро у прохожих. Онa остановила дядьку с круглым, добрым лицом, который тут же с готовностью полез в карман за бумажником, протянул ей рубль и, увидев наблюдающую за ними, ржущую неподалеку нетрезвую компанию, поспешил испуганно ретироваться. И речи не было о том, чтобы возвращаться к себе, все поехали к Юре веселиться дальше, и робкая просьба подвезти ее к Киевскому вокзалу, утонула в общем крике, хохоте, и длинных спорах, куда ехать за спиртным. Уже в машине ей стало плохо. В голове все путалось, красные закатные блики превращались в нестерпимо слепящие вечерние огни бегущего в окне, остывающего от жары города. Она прошептала, что сейчас ее стошнит, начался переполох и шофер, резко свернув в переулок, притормозил у обочины.
 
7   
          Женю, бледную и измученную, уложили на диван в кабинете, накрыли пледом и оставили одну. В соседней комнате громко смеялись, гремели стульями, бренчали на гитаре. Спать она не могла, закрывала глаза и тут же, парализованная неизвестно откуда подступавшим тошнотворным ужасом, летела в завернутую кульком черную пропасть без дна. Несколько раз кто-то заходил в комнату, низко наклонялся над ней, от запахов трубочного табака и жасмина перехватывало дыхание, но, плотно сомкнув веки, Женя притворялась спящей пока не затихали шаги, и яркий квадрат света в дверном проеме не превращался в узкую полоску.
-Забавная девочка, непосредственная. Где ты ее подцепил, Юрэк?
-Подцепил? Тебе зачем? Я не помню.
-Не помнишь? Склеороз?
-Ты мне сочувствуешь или злорадствуешь? Поль, не устраивай сцен, иди спать, ты слишком много пьешь последнее время!
-Кто бы говорил. А ей уже известно что ты...
-Да, об этом обьявляли в газетах и по телевизору.
-Клоун! Если б не мой отец, сгнил бы в своем брестском драматическом! Марлон Брандо!
-Знаешь, ты мне надоела!
-Месяц еще потерпи - и на все четыре стороны!
-Не забудь об этом, когда в очередной раз побежишь в ЗАГС заявление забирать, психопатка!
Женя еще успела подумать, что их диалог похож на ожесточенную перестрелку короткими автоматными очередями и тут же заснула.
     Утром уйти незаметно не получилось. Юрина пока еще жена Полина возилась на кухне, поймала ее уже у двери, чуть ли не насильно напоила крепким кофе и заставила сьесть бутерброд. На лекции Женя опоздала, впрочем, все равно не слышала ничего, записывала механически и по отсутствущему взгляду было ясно, что она где-то совсем далеко. У темного омута в старом парке, где летят метелью лепестки с кустов жасмина и непонятная тоска терзает сердце необъяснимым предчувствием.

8
 
-Женечка, Вас когда-нибудь лепили? Серьезно. Попозируете мне?
-Может потом, у меня экзамены сейчас.
-Зачем откладывать? Прямо завтра и начнем. Разве вы не хотите остаться в вечности?
-Я не хочу вылететь из института.
Кажется, Борис, кажется, скульптор, большие белые руки, ярко-голубые глаза. Взгляд пристальный, изучающий. Женя не выдержала - отвела глаза. Вместо того, чтобы сидеть дома и зубрить конспекты, она пила сводящий скулы брют и восторженно-приторно ахала перед картинами модного художника, в мастерскую которого приехала со своей новой компанией праздновать открытие его персональной выставки на Кузнецком. Картины ей совсем не нравились, казались скучными и невыразительными, но она ни за что бы в этом не призналась и, лучезарно улыбаясь, Женя повторяла вычитанные  в какой-то книжке слова об экпрессии, резком ударе кисти, благородстве ослепительной ляпис-лазури. Ее слушали, согласно кивали в ответ, а она радовалась тому, как ловко всех провела, показав себя тонким и умным ценителем живописи, о которой, на самом деле, имела довольно смутные представления. Вот теперь она еще может стать и моделью!
-Женя!
Голос за ее спиной прозвучал резко и недовольно. Она вздрогнула от неожиданности и обернулась. 
-О, какие люди! Варпет Карен! Здорово! Не знал, что ты здесь. Tвоя дама?
-Мы уходим. У Ольги дежурство сегодня. Tы с нами?
-Женечка, возьмите мою визитку, позвоните обязательно!
-Боря, оставь девушку в покое. Я пришлю тебе натурщицу, в твоем вкусе. Будешь доволен! Не жадничай только!
 Оля уже ждала их в коридоре. Среди нагромождения скатанных в трубки холстов, длинных полок с банками олифы и белил, этажерок, заваленных коробками с карандашами и кистями, она показалась Жене сошедшей со стенной фрески прекрасной феей Маб: бледное тонкое лицо, длинные прямые светлые волосы,  идеальные линии тела под спадающим складками к полу, прозрачным марлевым платьем. Проходя мимо высокого, в бронзовых завитушках венецианского зеркала, Женя почти зажмурилась, чтобы не увидеть себя рядом с повелительницей грез и сновидений, потому что тогда пришлось бы проснуться и заплакать.
 
9
 
     Фея весело помахала им рукой с крыльца и исчезла за тяжелыми дверями служебного входа, а они остались в освещенном тусклыми фонарями, пустынном дворе роддома, в двух шагах от безумно гудящего, рвущегося в засыпанную звездами пустоту проспекта.
-Электрички еще ходят, я поеду домой.
Он не обратил внимание или не услышал, вытащил из кожаной планшетки плотный лист бумаги. Ежась от ночной сырости, Женя наблюдала за его сосредоточенным лицом, за движениями руки, намертво зажавшей между пальцами скользящий по бумаге карандаш, и понимала, что, если она сейчас тихо повернется и уйдет, он и не заметит. Но она не уходила, терпеливо ждала пока он вспомнит о ней.
-Что ты сказала? Извини! Я не расслышал! Да, с Борькой не связывайся. Бездарь! Пойдем, покажу тебе что-то.
Они шли в тишине, касаясь друг друга плечами. Kривые переулки, заставленные двухэтажными домиками с белыми колоннадами, дремали безлюдны и пусты. Ветер нашептывал разные глупости старым тополям, бегал по траве, раздевая одуванчики. -  Она была уверена, что ничего особенного он ей не покажет, а эта прогулка - просто предлог, чтобы не отпускать ее и не проводить вечер в одиночестве.
И все-таки...Женя замерла от удивления, оказавшись  перед небольшой площадью, посредине которой за кованой оградой в волнистом безлунном небе плыли сказочным видением четыре синих и один золотой купол над прямоугольниками глухих выбеленных стен. "Мимо острова Буяна, в царство славного Салтана" случайно уцелевшим осколком давно ушедшего времени плыли зеленые крыши, звонили колокола, рассвет был близко и надежды на новый день не казались напрасными.
Как будто прочитав ее мысли, он сказал, что колокол не звонит уже давно.
-А почему? Почему? Ты ее рисовал, эту церковь?
-Я - нет, а вот Поленов -да. В Третьяковке висит. Не помнишь? Пойдем посидим, покурим, подумаем, что дальше делать.
Он достал из кармана трубку, от неуловимо-знакомого, сладкого запаха у Жени вдруг закружилась голова, но она устояла, вцепившись в его запястье.
До Юриного дома они дошли минут за десять. Заспанная Полина открыла им дверь, проводила на кухню, поставила чайник и велела управляться самим. Юры дома не было. Женя ушла спать почти сразу, а Карен еще долго не ложился, жевал холодные сосиски прямо из полиэтиленовой упаковки, чертил в блокноте, читал и уже под утро, не раздеваясь, задремал на диване.

10
 
Тонкий, нервный, похожий на натянутую струну профессор Шварц напоминал скорее музыканта, чем преподавателя физики. Он полистал женину зачетку, тяжело вздохнул, расписался и опять вздохнул:
-Надеюсь в следующем семестре видеть вас чаще на своих лекциях. Домой на каникулы?
Женя кивнула в знак согласия, но без малейшего желания ввязываться в разговор. Она, не глядя, забросила в "дипломат" зачетку и конспекты, сбивчиво и торопливо поблагодарила профессора и полетела к выходу - свободная и счастливая, мгновенно забывшая о его существовании. Шварц проводил ее снисходительной улыбкой и взглядом, полным очевидного сожаленья и легкой зависти. Потом посмотрел на часы, оглянулся на двух, задумчиво изучающих потолок студентов, и с раздражением подумал, что, если они не будут готовы отвечать через четверть часа, то чешское пиво в буфете, определенно, закончится. И снова вздохнул.
     Если б Женя могла, она бы скатилась, как школьница, по перилам широкой парадной лестницы, чтобы поскорее оказаться в вестибюле. У нее все получилось! Последний экзамен сдан, до отьезда - целая неделя, семь дней беззаботной, не омраченной никакими обязанностями жизни. Она нравится Юре, нравится его друзьям. И ей совсем не хочется копаться в подробностях. Женя и сама в восторге от окружающих его людей -  красиво одетых, раскованных, одаренных, ироничных, высокообразованных и тонких. Золотой апельсиновый ликер в рюмках, финский сервилат и осетровый балык, клубника со взбитыми сливками, коричневые тонкие сигареты "Мор"и пластинки этого хриплого певца, она забыла его имя, от голоса которого мурашки бегут по спине - это ли не мечта, не предел счастья. Любить лето - счастье, спать до полудня - счастье, кататься в "букашке" по Садовому, рассматривая дома и людей, прижавшись лбом к стеклу, - счастье и бродить по бульварам, долго и бесцельно, безо всякого желания куда-нибудь возвращаться - счастье.
    Худой нескладный парень в очках выскочил из аудитории как раз в тот самый момент, когда замечтавшаяся Женя проходила мимо. Они столкнулись. От неожиданности, она выронила "дипломат", защелкнутые в спешке замки от удара раскрылись, и все содержимое портфеля оказалось на полу. Опустившись на колени, ошарашенная Женя стала собирать разбросанные вещи, подняла  плотный лист бумаги - она не пользовалась такой, стряхнула с него розовую пыль, просыпавшуюся из разбитой пудреницы, перевернула и увидела себя, нарисованную карандашом: волосы, заплетенные и закрученные в две корзинки на затылке, громадные грустные глаза, уголками вниз, круглый подбородок, удивленное выражение лица. В правом нижнем углу стоял знакомый росчерк, причудливо сцепленные буквы "К" и "Т" и коротенькое "Поздравляю!"
-Девушка! вы меня слышите, что с Вами?
-Да, слышу. Ничего.
-Вы в порядке? Почему вы сели на пол? Что-то с ногой?

11

Чемоданы стояли в коридоре со вчерашнего вечера. Накануне, Юра привез ее к себе, убедив, что от него добираться до вокзала гораздо удобнее и проще. Женя не возражала. Прошедшая в сумасшедшем угаре неделя заканчивалась, но что-то важное оставалось незавершенным. Она уезжала, так и не поговорив с Кареном. На всех вечеринках и в барах Оля появлялась одна, обьясняла его отсутствие занятостью, улыбалась, и лицо у нее при этом было каменное, неживое. Но Женя продолжала надеяться. При малейшей возможности, как хрупкую драгоценность, она доставала его рисунок и пристально вглядываясь в свое незнакомое лицо, загадочным образом видела его.
     Трезвых уже не было. Закатное небо в деревянной раме открытой балконной двери сгорело почти до углей, кто-то подбирал популярный мотив на пианино, истерично смеялась Поля, проигрывая в подкидного дурака в пятый раз. Он перешагнул порог, и мир выключил свет и звук, став черно-белым и немым. Он бросил ей короткое "привет", коснулся губами щеки, поинтересовался, в котором часу отходит ее поезд. И все. Прошел час. Женя совсем растерялась, ей было трудно скрыть огорчение. Он казался рассеянным, явно избегал ее. Они сидели в разных концах стола, курили на балконе порознь, но его взгляд преследовал ее повсюду. В нем не было ни нежности, ни восхищения, а только необузданное желание, без жалости и снисхождения к ее колебаниям и страхам, в нем горел холодный огонь, не требующий  ничего, кроме безропотного, жертвенного подчинения. Ледяными, негнущимися пальцами Женя взяла бокал, расплескала вино на скатерть. Ее знобило, и она боялась, что кто-нибудь еще заметит ее лихорадочную дрожь и нездоровый румянец. Он улыбнулся ей, приложив палец к губам.  Она отчаянно сопротивлялась и знала, что силы неравны.
 У подьезда засигналил мотор. Все уже спустились вниз, только Женя с Полиной задержались.
-Ты проверила? Все взяла, ничего не забыла? Билет, деньги. Я положила тебе плюшки творожные, вдруг проголодаешься.
-Спасибо. Я проверила.
-Ну, пойдем, хватит возиться, опоздаем!
-Сейчас, иду.
Женя сдалась. Не раздумывая больше, она вошла на темную кухню, расстегнула сумку, вытащила билет, положила его на стол, повернулась и пошла к входной двери, где Полина уже гремела ключами.

12    

     Наверное, все это ей приснилось: печальная Оля, прислонившаяся к фонарной тумбе на привокзальной площади, узкая полоса пустого перрона, судорожные, нервные поиски билета, лживые слезы, простуженная, раздраженная проводница, категорически отказавшаяся взять деньги, недоуменный, больной взгляд Юры. Карен усадил ее в такси, сказал что-то Полине, прыгнул в машину, хлопнула дверца, он обнял ее за плечи и они остались вдвоем. Его лицо было так близко, что она попросила его отодвинуться, ей было трудно дышать, а он, коротко рассмеявшись, почти касаясь ее губ предложил подышать за двоих. Я, наверное, заболеваю, думала она, я, сошла с ума, это не я, это кто-то другой, эта она, девушка с его портрета, она умеет целовать так, что немеет сердце, сохнет рот и горячая волна безумия валит навзничь, а я не умею. Я не умею.
-Приехали, ребята, выходите!
Оказывается, рядом с ними все это время был таксист. Она о нем совсем забыла.
Они спускались вниз по ажурной винтовой лестнице, у Жени начала кружиться голова, он бережно снял ее с последнией ступеньки  и на руках отнес на диван.
-Это моя мастерская, только не проси тебе ничего показывать.
-Не буду.
-Вот и молодец, послушная девочка. Иди ко мне.
Карен усадил ее к себе на колени и поцеловал долгим длинным поцелуем-жадным глотком высосавшим из нее последние остатки разума. Головокружение становилось невыносимым.  "Я сейчас потеряю сознание и умру", подумала она - "И, кажется, не было в моей жизни желания, сильнее этого". Она обняла его за шею, застонала, закрыла глаза, и почувствовала на губах вкус крови.
     Женя проснулась в сумерках одна, долго тенью блуждала по комнате, собирая разбросанную одежду. Прочла коротенькую записку, в которой Карен сообщал, что у него важная встреча с заказчиком, поэтому он должен уйти рано и просит ее просто захлопнуть дверь и позвонить ему вечером. Потом вспомнила, что родители сейчас стоят на платформе и встречают поезд, в котором ее нет, налила себе в стакан вина из бутылки на столике, выпила залпом и заплакала.

13

Юра положил перед ней коричневый кусочек картона:
-Завтра уедешь, дневным. На экспресс все продано на месяц вперед. Я не смогу тебя проводить.
-Я сама доберусь. Ничего страшного!
-Да? Ты так думаешь? Ну, жираф большой, ему видней!
-А деньги?
-Привези мне яблок, Женя! Настоящих. чтобы пахли медом и солнцем. Я белый налив люблю, у бабушки в саду было три яблони.
Он посмотрел мимо нее и вышел из комнаты.
Женя пришлось тащить чемодан к самому началу платформы. Поезд только что подали, народ еще не толпился у вагонов, молодой симпатичный парень, по всей видимости, из студенческой бригады, подрабатывающей летом на железной дороге, помог ей затащить вещи и уложить их под диваном двухместного купе. Она уселась, полистала журнал, бросила взгляд в окно и увидела стоящую на перроне, оглядывающуюся по сторонам Олю. Женя схватила сумку и  бросилась к выходу по коридору, петляя ополоумевшим зайцем между пассажирами, перепрыгивая через стоящие на ее пути сумки.
-Оля! Я здесь!
-Слава богу, успела с ночного дежурства. Как далеко ты забралась!
-Оля, прости меня! Прости!
-Да перестань, Женька, при чем здесь ты! У нас с ним уже давно все. Я пришла... Я хотела тебе сказать. Я уезжаю.
-Как уезжаешь! Куда? Почему? Ведь тебе осталось всего пару месяцев и прописка в кармане, ты же сама говорила!
-Я устала, Женя! Я ненавижу этот город! Ненавижу! Ты приедешь ко мне в гости следующим летом? Ты знаешь, как у нас красиво! Дон, это тебе не местная речка-вонючка! Малому будет уже три месяца.
-Какому малому? Оля! Какому малому?
За всю ночь Женя так и не сомкнула глаз. Громко храпела на соседнем диване большая женщина-депутат, возвращающаяся с какой-то очередной сессии и олины слова не давали уснуть. "Карен, ребенок, аборт",- стучали колеса, качался вагон. И она задыхалась от бессилия, от отчаяния и стыда! "Я люблю его! Я все равно люблю его! Как это может быть? ",-стучали колеса, качался вагон.

14

     Лифт не работал, и с каждым пролетом корзина с яблоками становилась все тяжелее. Но она все шла и шла вверх, не отдыхая, и остановилась только раз, чтобы поймать скачущий по ступенькам яркий, полосатый мячик, следом за которым, пытаясь его остановить, бежала девочка лет семи в плаще и коротких резиновых сапогах. Девочка резко выхватила мяч из ее рук, как будто бы испугавшись, что она заберет его себе, посмотрела сердито, побежала дальше вниз и через минуту она услышала глухой тяжелый хлопок входной двери.  
Женя вернулась в залитую дождями Москву загорелая, отдохнувшая и очень серьезная. Два месяца она провела на родительской даче, там не было телефона и телевизора, соседи ходили к друг другу в гости. По утрам там загорали, купались, ловили рыбу, копались на огородах, по вечерам крутили романы, смотрели на звезды, разводили костры на берегу реки, много пили, пели, жарили мясо и варили варенье. Но о тех, кого она, как ей казалось совсем ненадолго, оставила в той, другой жизни, она не забывала никогда. Каждый раз, возвращаясь на пару дней домой, чтобы забрать почту или купить хлеба, она набирала знакомые номера, но в ответ слышала одни и те же печальные, протяжные гудки. Лето - время поездок и отпусков. Что тут поделаешь.
    Дверь долго не открывали. Наконец, на пороге она увидела Полину и сразу поняла, что случилось что-то ужасное. Измученное лицо, заплаканные глаза, черный платок на плечах. Женя открыла рот, чтобы поздороваться, но Полина покачала головой и сказала металлическим чужим голосом, громко и отчетливо, как женщина, обьявляющая остановки в метро по радио:
-Вы ошиблись, здесь такие не живут.
Женя остолбенела. У нее подкашивались ноги. Она села прямо на ступеньки, поставила перед собой корзину, обхватила голову руками и тихо заплакала. Сколько времени так прошло, она не знала. Кто-то присел рядом с ней, и она подняла заплаканное лицо.
-Здравствуй, Женя, Когда ты приехала?
-Поля!
-Тихо, не кричи. Думаю, здесь нас не прослушают. Юра арестован. Он в Бутырках сейчас. Антисоветская деятельность плюс незаконные операции с валютой.
-О, господи!
-Кто-то из наших закладывал по-черному, даже разговоры записывал. Там есть и твой голос. Не приходи сюда больше никогда, не звони, не пытайся с нами связаться. Иначе у тебя могут быть неприятности, самая меньшая из которых - отчисление из института. Прости нас, если можешь. Я уверена, они тебя вызовут, коси под дурочку, ничего не подписывай, ни на что не соглашайся. Уходи, Женя. Уходи прямо сейчас.
Женя вытерла слезы:
-Я уйду, если ты пообещаешь, что заберешь яблоки и отнесешь ему. Он просил, я сама собирала, специально для него.
-Хорошо.
-И еще, скажи мне, где Карен?
-Он уехал в Париж, на Биеннале. Совсем неожиданно, срочно! Кто-то заболел. Позвонил из аэропорта. Иди, Женя!
Поля крепко сжала ее руку, щелкнул дверной замок, она исчезла. "Я тоже хочу исчезнуть, раствориться, не быть!", -подумала она. "Что мне делать, господи? Что мне делать?"