Куртизанки и уличные проститутки в искусстве

Проституция была одной из центральных составляющих парижской жизни конца девятнадцатого века. Этот факт является ключом к пониманию искусства того времени и всего, что последовало дальше. Статья Джейсона Фараго.  

     Мы часто мыслим стереотипами, когда рассуждаем об импрессионизме и  тенденциях французского изобразительного искусства до и около 1900 года: все эти подсолнухи, стога сена, детки и балерины так замечательно выглядят на открытках и постерах, пришпиленных к стенам комнат студенческих общежитий. Но искусство того времени никогда не было ни умиротворяющим, ни умилительным. В конце 19 века Париж стоял в центре колоссальных социальных изменений и изобразительное исскуство отразило эти изменения в формах более ярких, чем сама реальность. Новая живопись не погнушалась ничем, даже жизнью борделей квартала Пигаль, чтобы описать новый урбанистический мир во всем его многообразии,  .

     В этом месяце выставка "Блеск и нищета. Картины проституции. 1850-1910 год" открывается в парижском музее д'Орсэ. Эта первая подобная выставка на тему, являющуюся центральной в живописи французского модерна, но до этого никогда особенно не поднимавшуюся. Проститутки были ключевым элементом картин парижских художников и возможно поэтому два наиболее революционных полотна того времени, откровенная "Олимпия" Мане и разнузданная "Авиньонские девицы" Пабло Пикассо,  обa изображают проституток. В своем раннем интимном журнале Шарль Бодлер оставил для нас достаточно откровенную запись-уравнение: "Что есть искусство? Проституция."   

     Проституция для нас -  социальный порок обездоленных, мы говорим об этом явлении с отвращением. Но в париже концa 19 века проституция была обыденностью, каждодневностью. Частный бизнес с публичными ответвлениями. Занятие проституцией государство начало регулировать с правления Наполеона третьего и продолжало это делать вплоть до середины 20 века. Попрошайничество было запрещено, и вместо этого женщины регистрировались в полиции, как индивидуальные торговки телом и платили налоги. (Бордели закрылись во Франции в 1946 году, но продажу сексуальных услуг никогда не запрещали, хотя в стране то и дело ведутся дебаты не пора ли обьявить это занятие преступлением, как, например, в Швеции).

Надзирающие и полицейские инспекторы из, так называемого, отряда полиции нравов славились отменной жестокостью и газеты частенько сообщали о несчастных женщинах, предпочитавших самоубийство приводу в префектуру. Проститутки девятнадцатого века, кроме всего прочего, должны были проходить ежемесячную процедуру медосмотра, что помешанный на них Анри Тулуз Лотрек в своей картине "Улица Мулен" показал так, будто это процедура унизительнее самой работы проститутки. Тяжелые, мрачные женщины, изображенные безо всякого кокетства, в блузках и чулках, без юбок и белья выглядят измученными, униженными, более жертвами бюрокартии, чем своих клиентов. 

     Всего на несколько ступеней выше в социальной лестнице рангов и сословий располагались женщины, продававшие не только секс, но и свою утонченность, умение вести беседу, дававшие социальный престиж, обладавшему ими. Многие из этих куртизанок, становились знаменитостями, за их жизнью и  жизнью их клентов следила пресса. Ла Пайва, первая среди куртизанок Второй империи (1852-1870) родилась в еврейском квартале Москвы и, сбежав в Париж, проделала длинный путь, став хозякой роскошного особняка на Елисейских полях, где она встречала своих гостей у ониксовой ванны, из кранов которой лилось шампанское. Когда она умерла в 1884 году, ее последний муж забальзамировал тело в формальдегиде и держал в мансарде, новая жена была этим фактом шокирована до глубины души.) 

   

Художники и писатели, в особенности, увлекались жизнью проституток и куртизанок более, чем жизнью других классов общества. Куртизанка Аполлония Сабатье, называвшаяся своими поклонниками "Мадам-президент" превратила свой дом в буржуазный салон, который посещали, Эжен Делакруа, Густав Флобер, и, особенно часто, Шарль Бодлер, которому она служила нанятой музой. Сабатье можно увидеть в музее д'Орсэ, изображенной скульптором-классиком Огюстом Шлезингером в мраморной скульптуре под названием "Женщина, укушенная змеей", работе, вызвавшей неоднозначную реакцию в общества в немалой степени из-за того, что скульптор использовал слепки с обнаженного тела модели.  

   

    Модель, позировавшая Мане для этой картины не была проституткой. Викторина Мёрен - подруга Мане, художница, которая до этого уже появлялась на его полотнах в  "Завтраке на траве" и  "Викторина, в костюме матадора". И тем не менее, скандал, который картина спровоцировала на Парижском салоне 1864 года, являющимся одним из важнейшик культурных событий в мире, стал беспрецедентным. Газеты писали о женщинах, рыдающих перед полотном и художниках, не стесняющихся гневных выражений. Мане отбросил весь мифологический камуфляж, которы мог бы дать портрету проститутки возможность быть принятым благосклонно в канонах изящного искусства. Хуже всего, что он сделал это в откровенном, бесцеремонном стиле, который не пытался создавать пространство, используя возможности перспективы. Вместо этого фигура Олимпии абсолютно двухмерная, уполощенная в одну линию и один цвет.  

     

"Олимпия" Мане скандальна в двух аспектах: формальном и социальном. Первый: Олимпия - женщина, которая позирует в позе богини любви, на самом деле - проститутка, и второй: Олимпия - картина, которая должна быть трехмерной, на самом деле двухмерна. Потрясающая гениальность Мане заключается в том, что он понял, что два этих обмана пересекаются. Коллапс общественной морали,  социальные нормы нового Парижа, результатом которых стало перемещение важности судьбы проститутки с задворок общества в его центр, сделали возможным и плоское пространство Мане, и его радикальную двухмерность, которая в конце концов послужила источником вдохновения абстрактного искусства. Ти Джей Кларк, один из самых известных специалистов по Мане написал: "Картина сама по себе настаивает на собственной важности, но делает это через немигающий, пристальный взгляд проститутки". И именно благодаря проституции, или, по-крайней мере, изображению проституции, смогло появиться современное искусство.   

 

     Добрый друг Мане Бодлер когда-то написал, что не только искусство, в какой-то степени, проституция, но и сам Париж - гигантский бордель. Чтобы писать картину, как это показал Мане, нужно сыграть в игру "замани и подмени": соблазни смотрящего, скрыв правду, сделав слова на бумаге или краску на полотне подобием реальной жизни. Но только буржуа, мужчина-буржуа, должны мы заметить, мог быть столь эгоистичным, чтобы приравнять акт создания художественного произведения к уродливой тупости акта сексуального труда. 

     Куртизанки, увешанные с ног до головы драгоценностями, может быть и купались во "Вдове Клико", но большинство проституток оставались отчаявшимися женщинами, наводнившими францускую провинцию, без денег, в постоянной опасности, нередко становившимся жертвами насилия. Изредка, как в уже упоминавшейся картине Тулуз Лотрека, посетители галерей получали возможность познакомится с этой реальностью, но большинство современных художников предпочитали изображать "счастливых шлюх": независимых, ни в чем не раскаивающихся и  наслаждающихся всем этим в той же степени, в какой они наслаждались мужчинами. 

     Это была фантазия, фантазия современного искусства и, конечно, ложь. Только  в 20 веке, художники, женщины-художники, в особенности, дали возможность взглянуть на проституцию без романтического флера. Я думаю, особенно Чантал Акерман, пионер бельгийского кимнематографа, в своем очень сильном кино "Jeanne Dielman, 23 Quai du Commerce, 1080 Bruxelles" показывает события жизни вдовы с ребенком, которая вынуждена все время что-то придумывать, чтобы свести концы с концами. Этот фильм - веха в историии феминистского кино. Он показывает проституцию не как сознательно избранную профессию, а как экономическую необходимость в мире, где женщина не может достичь полной независимости. Признать этот факт было невозможным даже для самых радикальных художников- мужчин 19 века, если даже и в полупритушенных огнях увеселительных заведений, они ясно читали это на лицах несчастных девушек.