IV часть

ЗА МУЗЫКАНТАМИ
По приезде в Баку семья Гасанаги начала срочно готовиться к свадьбе. Эта спешка была необходима: дед Гасанаги, мамин отец, Дадаш даи был совсем плох. Надо было успеть справить оглан тою, а потом, если Аллаху будет угодно, и общую свадьбу сыграть.

На меня возложили миссию договориться с музыкантами (манысами.) Мы с Гасанагой поехали к Губернаторскому саду возле филармонии. Приблизившись к первой попавшейся группе, я спросил: “Кто свободен через неделю...” Они, даже не дослушав, дружно, табуном примчались на  слово "свободен". Я вспомнил Мешади Ибада: "Аде, хамбал, хамбал!" -  и все бегут к нему. Было очень похоже, и я с улыбкой начал уточнять: "Гагаш, кто может через неделю, в субботу?"

Нестройный хор ответил: "Мы только через месяц освободимся, ты должен был месяц назад прийти договариваться".

Я понял, что это были дешевые манысы. Чуть поодаль стояли профессионалы. Я подошел к ним и, увидев Нияметдина Мусаева, поздоровался: "Салам алейкум, Нияметдин муаллим, не соизволите ли вы в следующую субботу дать свадебной компании насладиться вашим прекрасным голосом?"

Певец стоял в образе маэстро, будто сам Узеир бей слушает мою глупость, и спросил: “Где свадьба?”

"На Ясамале, даглинская свадьба".

"Нет, нет! Я на Ясамал не поeду, тем более, на даглинскую свадьбу!"  

Я не понял: "А в чем дело, какая разница?"

"Меня там каждый раз бьют, однажды я даже попал в больницу. Ясамальские не понимают, что такое искусство, извини меня, парень, это не тебя касается," - резко вскинув голову, он дал развеяться на ветру своим творческим крашеным волосам и гордо пошел прочь.

Гасанага нервно забубнил: "Ты чего делаешь? Он на смерть похож, я таких каждый день хороню. Его наши после ста грамм побреют, юз фаиз (сто процентов). Давай кого-нибудь другого найдем, молодого, современного".

Но было уже поздно, и мы решили посетить манысхану на следующий день.

Купив пивка, заехали к Расиму. Узнав о проблеме Гасанаги, Расим пообещал договориться с Гусейнагой Хадыевым. Это был очень модный певец, и мы не очень-то верили, что Расим сумеет завербовать его на нашу свадьбу. Но оказалось, что Гусейнага учился с Расимом в одной школе и был нашим общим соседом, жил на Второй Хребтовой, возле пожарки, от меня к нему пешком 5 минут ходьбы.

Расим позвонил к нему. Гусейнаги дома не было, он поговорил с мамой певца, и она пообещала передать сыну слова однокашника. Мы ждали звонка и одновременно мы с Расимом рубились в нарды на бабки. Стоял ор, когда Расим проигрывал или в последний момент я бросал шеш-гоша. Он заставил меня кидать зары из чашки, но все равно проигрывал. Наконец, зазвонил телефон, это был Гусейнага. Поговорив почти 10 минут, Расим обернулся к нам с грустным лицом: "Он занят, но обещал Ниямеддина послать вместо себя".

Гасанаге как будто шило в задницу воткнули, он вскочил и заорал: "Вот всегда так! Никогда мои дела не получаются сходу, все время со скрипом или вообще, как камень, встанет - и все, не сдвинешь! Алибала правильно говорит, 13-го в понедельник только идиоты рождаются! Мне все время не везет!"

Расим рассмеялся: "Вот для чего друзья нужны! Они-то родились в нормальное время! Гусейнага как раз свободен в субботу и будет петь на твоей свадьбе! Надо отметить удачу, но не этой мочой. Мы, как проклятые капиталисты, будем пить шотландский виски! Наливай!"

Только поздно ночью мы разошлись по домам.

ЗА БАРАНОМ

Утром позвонил Гасанага. Он рассказал, как вся семья радовалась тому, что Гусейнага Хадыев будет петь на свадьбе, и добавил: "И самое главное, они тебе очень благодарны".

"Как мне, ведь Расим все организовал?"

"Ты знаешь, мои больше никого не знают из моих друзей, и вообще, тебя считают членом семьи. Вот поэтому у нас с тобой новое задание: надо ехать в Хызы купить баранов для свадьбы".

Я начал возмущаться: "А что, в Баку баранов мало? Почему нужно ехать так далеко?"

Он: "Там родственники продадут по дешевке. Едем на двух машинах, четыре барана надо будет привезти".

На следующий день ранним утром мы тронулись в путь. Впереди ехал Гасымали, так как он знал маршрут. Через час, не доезжая до Хызы, мы завернули на узкую ухабистую дорогу. Было жалко наши легковушки, но что поделаешь?  

Вдруг машина Гасымали встала. Он вышел из нее, мы тоже покинули машину, узнать, что случилось, может, нужна помощь. Но, подойдя поближе, мы увидели странную картину: посередине узкой дороги стоял осел, и Гасымали не мог убрать его с пути. Толкания и пинки абсолютно не беспокоили животное, но когда Гасымали схватил осла за уши и потянул, тот громко заорал и начал кусаться. Мне показалось, что в его крике звучали нецензурные слова в адрес Гасымали. Осел уперся и не сделал ни шагу со своего места. Гасанага подбежал помочь отогнать упрямую скотину, схватил за хвост и начал тянуть в сторону. Я наблюдал за этой комической ситуацией и заметил, что осел, немного повернув голову вбок, прищурил глаза, как снайпер.

Я понял, что “фашист” метится между глаз нашему Гасанушке, и крикнул: "Отпусти хвост, он сейчас тебя завалит одним ударом! Быстро!"

Гасанага отпрыгнул от осла.

Я продолжил: “Если и останешься живым, то былой красоты не будет, всю жизнь придется есть из трубки".

Гасанага смотрел на меня раскрывшимися от ужаса глазами и тянул себя за ухо, причмокивая.

Гасымали закурил: "Подождем немного, он сам уйдет".

Вот хрен вам, осёл стоял, как вкопанный, даже ног не переставлял. Я захотел как-то разрядить ситуацию. Взяв свои и Гасымали водительские права, подошел к ослу, с серьезным выражением лица раскрыл документы, показал ему и даже прочел наши имена. Осел заорал, как мне показалось: "Давно бы так, чушки городские!" - и, продолжая горланить, сошел с дороги. Мои спутники стояли с открытыми ртами, потом захохотали.

"Такого я еще не видел", - Гасымали, задыхаясь от смеха и кашля, присел на корточки.

Гасанага хотел узнать, что я сказал ослу. Я, смеясь, сказал, что это был местный милиционер, и я предложил ему взятку, но он, обозвав нас, ушел прочь.

Они захохотали еще громче.

Через полчаса мы подъехали к большой поляне с двумя домами без заборов. Вокруг бегали две детские футбольные команды. Это был дом родственника Гасымали. Мужик жил отшельником, никакой цивилизации рядом. Он, его жены и куча детей. Да, вы не ослышались, две жены, у каждой свой дом, и он ночевал у них по очереди. Мужик был неофициальным местным егерем. К нему приезжали охотники, останавливались с ночевкой у него. Он имел двух умнейших собак для охоты, не породистых, простых дворняг, но они были натасканы на любую дичь. За счет охоты и денег охотников его семья жила, не тужа, в этом богом забытом месте.

Стадо баранов было довольно большим.  Мы планировали до ночи вернуться домой, но хозяин дома не дал нам уехать: "Останьтесь, пообедаем, я отведу вас в натуральную природную баню, а ночью, если захотите, у меня прямо на бостане (огороде) поохотитесь на зайцев”.

Программа была такая неожиданная для городских людей, что мы тут же согласились переночевать и назавтра с утра тронуться в путь.

После обеда мы с нашим хозяином пересекли горную речку и вошли в ущелье между горами. Передвигаться было трудно, но увиденное этого стоило. Мы оказались в сталактитовой пещере с небольшим бассейном с горячей серной водой. Запах серы был резким, все вокруг было бело-голубого цвета. Привыкнув к горячей воде, мы постепенно погрузились в нее. Мне было фантастически приятно сливаться с природой, я ощущал себя первобытным человеком, и не на земле, а где-то в космосе. Мы недолго купались, наш “гид” сказал, что в серной воде нельзя находиться долго - вредно, и самое главное, можно после этой баньки простудиться, если хорошенько не закутаться. Серная баня, оказывается, не простая, а волшебная, и очень полезна для здоровья. Когда мы вернулись домой, чувствовали себя очень уставшими. Хозяин дома сказал: "После ужина идите спать, охота сегодня не получится, но когда вы проснетесь, завтра утром будете просто как новенькие. Легкость тела будет, как у птицы, вам будет казаться, что вы можете порхать в воздухе".

Я подумал: "Какая птица? Какое порхание? Я сейчас просто упаду”. Но хозяин оказался прав. Утром мы были удивлены своей бодрости. Позавтракав, мы загрузили баранов, попрощались и тронулись в путь.

Ехали и гадали, загородит ли нам дорогу “местный милиционер”. Осла не было, но через 10 километров колесо у машины Гасымали спустило. Он, ругая все руководство Хызынского района, сменил колесо: "Твою мать, нефтяная страна, а дороги нормальной нету. Все дороги, как на луне, в рытвинах”.

Гасанага не преминул приколоться: "Гасымали, ты на луне был?"

"Бажы оглу (племянничек), а мы откуда, по-твоему, едем?"

Проехав еще три километра, машина Гасымали опять остановилась. В этот раз было проткнуто другое колесо.

"Где этот ишак без погонов? Он проклял нас! Что делать, у меня больше запаски нету!” - со злостью причитал Гасымали.

Так как у наших машин разные размеры колес, мы попали в почти безвыходное положение. До населенного пункта оставалась еще 40 километров. Я придумал, что делать, и закричал: "Эврика!"

Два даглинца посмотрели друг на друга. Старший из них горестно произнес: "Алибала, что иврика? Мой родной, здесь никакой иврика-миврика нам не поможет, только нужна вулканизация, но она находится на улице Советской".

Я объяснил им свою идею, и так как другого выхода не было, они согласились. Мы затолкали сухую траву в покрышку колеса. Так мы доехали до первого попавшегося пункта вулканизации, и через час были дома.

БЕНЕФИС АЛИБАЛЫ

Вот и пришла суббота. Ранним утром мы собрались в помещении, арендованном для свадьбы. Женщины подметали и убирали, а мужики расставляли столы и стулья, накрывали столы скатертями и раскладывали взятую напрокат посуду. Мне доверили планировку расстановки столов. Напитки, холодная закуска, салаты, лимонады, бадамлы, - все уже было в тойхане. Горячая еда стояла на печах. Часам к пяти начал валить народ. Гасанага предупредил меня, что гостей будет от 200 до 300, а может, и больше.

"Это почему больше, разве ты не знаешь количество приглашенных людей, или ты все кладбище на свадьбу позвал? Бех- бех, как раз отсюда не далеко".

“Гиж-гиж данышма, гюнахдыр (Не дури, грешно так говорить). Просто, может случиться, не все придут, я пригласил 500 человек".

У меня возник вопрос: "Слушай, а дядю Расима из Орла пригласил? Все-таки, там ты обещал их на свадьбу пригласить".

Он: "Нет, он приедет на общую свадьбу".

Народ постепенно прибывал, торжество вот-вот должно начаться. У входа в тойхану за столом, где собирают подаренные на свадьбу деньги, посадили Гасанагу. Я не понял, почему он сидит там. "Аде, башдан хараб (идиот), что ты делаешь за этим столом?"

Он ответил виновато: "Меня Гасымали посадил сюда, говорит, так ты много бабла соберешь".

"Кто? Гасымали? Вот баран! Не позорь себя, люди на твою свадьбу придут, и что увидят? Ты сидишь, как Киса Воробьянинов, протянув руки: “Месье, жё не па манж депьи си жур" - Я в ярости взял его за шкирку и увел оттуда. Гасымали понял, что я не позволю Гасанаге собирать деньги, и сам сел за этот стол. Я бы не возражал, он доверенное лицо семьи, никто иной не мог бы лучше него справиться с любым ответственным делом. Но образование у него два класса, как он будет писать имена посетителей тойханы? Потом надо будет звать Тофика Дадашева расшифровывать записи нашего дайдая (дяди). А когда его каждый гость угостит по 100 грамм, и он потеряет ключи от одного места, где лежат деньги, то будет поздно. Я сказал Гасанаге, чтобы  вместо неграмотного алкаша посадил младшего брата: уж его никто не напоит.

Через какое-то время Гасымали заменили на брата Гасанаги. Конечно, Гасымали был недоволен, но сестра сказала ему, что он за старшего, должен принимать и рассаживать гостей. В такой день он не мог отказать сестре, и мы с Гасанагой успокоились.

Заранее хочу сказать, что свадьбу я помню небольшими отрывками. Я и Расим все время были вместе, но мне как близкому другу бея (жениха) и члену семьи приходилось общаться с гостями и в конце беседы выпивать почти с каждым. Я был все время на ногах, то подай что-то, то кому-то помоги, ну и, конечно, кто-нибудь приглашал на танец. В какой­-то момент я почувствовал, что еле стою на ногах. Расим с Гасанагой, заметив это, потащили меня во двор под кран с холодной водой. Привели в чувство, и я опять ринулся в центр событий. Хорошо помню, бея пригласили на танец, я и Расим начали танцевать рядом с ним, остальные родственники окружили нас. Бросали шабаш - деньги, которые должны были достаться музыкантам по договоренности. Но я заметил, что Расим хватал крупные купюры с головы или с плеча Гасанаги и незаметно в танце клал себе в карман, а из другого вытаскивал мелкие купюры и радостно бросал над головой тязя бея, приговаривая: "Хрен музыкантам". А я, увидев это, начал ловить деньги в воздухе и рассовывать по карманам, крича при этом: "Давай, собирай, Гасанушка, деньги на дорогу, поедем к Веронике в Орел!"

Гасанага крикнул мне: "Ты чего делаешь, Алибала?!"  

Расим: "Так, по-моему он уже приехал, надо его где-нибудь спрятать, пусть отдыхает".

Я, вдрызг пьяный, закричал: "Горькоooo, горькooo!"

Меня втащили в маленькое подсобное помещение, где были собраны стопкой запасные столы и стулья, закинули на пятиметровую высоту на самый верхний стол и накрыли запасными скатертями. Я вырубился. Проснулся оттого, что орошал с высоты пол подсобки. Опустошившись, я повис головой вниз, как яйца в мошонке, и заснул. Через какое-то время услышал голоса моих друзей: “Вот паскуда, всю подсобку обгадил”. Они вдвоем убирали то, что я натворил.

Тут в подсобку ворвался Гасымали: Где Алибала? Все его хотят видеть? Гусейнага Хадыев сам лично хочет с ним чокнуться!” Мои друзья не успели сказать о невозможности моего появления на свадьбе, как я слетел вниз на крыльях "ангела водки" и закричал: "А кто там меня хочет видеть? Кому нужна порция свежего Алибалы?"

И вот я вышел на сцену, как большой актер на бис. Все весело захлопали и завопили: “Алибала! Алибала! Алибала!!!” Я подошел к музыкантам и заказал ойун хавасы "Кечи Мемеси" (музыку для танца “Сиськи Козы”). И пошло-поехало, я танцевал, как в последний раз. Все оставшиеся гости подхватили этот танец. Зал танцевал и гудел, раздавались голоса: “Саг ол, Алибала! Йаша!”

Танцуя, я вытянул в середину Гасанагу с Расимом. Они ворчали: “Алибала, ты сейчас сдохнешь, угомонись”. А я и Гусейнагу, нашего певца меджлиса, прихватил. В этом шуме я спросил у Гусейнаги: "У меня на свадьбе петь будешь?" Он ответил: "Иншаллах, я на твоей свадьбе бесплатно буду петь".

Сев за стол с музыкантами, я опять пил, уже не помню, за что, и все время целовал Гусейнагу. Он просил меня с Расимом поехать после свадьбы к нему продолжать до утра. Но я опять на какое-то время выпал из обоймы, рухнув головой в кясу с гатыгом для долмы. Мою голову вытащили из кясы, вымыли, но запах чеснока так просто не отмывается. Когда свадьба закончилась, меня уложили посредине помещения на столе, накрыв скатертями. Все, даже жених, убирали помещение, а я в это время дрых.

Утром очнулся у Гасанаги дома. Все были рады моему пробуждению, наперебой рассказывали, каким я был гвоздем программы.

Почти неделю Гасанага с Расимом издевались надо мной. Ну и остальные, кто знал мой домашний телефон. Да, я впервые и, надеюсь, в последний раз был таким пьяным. Когда рассказывали, как я ловил в воздухе шабашные деньги и клал в карман, я не верил, но, проверив костюмные карманы, убедился, каким могу быть дураком, когда без тормозов. Если бы мама узнала о случившемся, сказала бы: "Гарным джырылайды сени доган йерде" (лучше бы разорвало живот, когда рожала тебя).

Ну да ладно, все уже позади, жизнь продолжается. Если бы я на свадьбе так себя не вел, то и этой истории бы не было.

ДАДАШ ДАИ

Две семьи вовсю готовились к заключительной свадьбе под названием "компания". Уже зарезервирован ресторан, договорились с музыкантами, прикинута калькуляция.

Гасанага почти каждый день ходил проведать своего старого деда. Старик всегда был рад его видеть и обещал, что до свадьбы богу душу не отдаст.

Дадаш даи был легендарной личностью, об этом говорит его непростая жизнь. Он геройски воевал во Второй Мировой, был награжден звездой Героя советского союза. Получив неделю отпуска, поехал в Баку. Приехал ночью, зашел к себе домой, стараясь не разбудить детей, хотел сделать жене сюрприз, а получилась наоборот: Дадаш застал ее с какой-то тыловой крысой и, недолго думая, вытащил пистолет и застрелил обоих. Его арестовали, лишили награды и осудили на 25 лет. Он воевал в штрафбате, после войны отсидел почти весь срок и освободился 47-летним поседевшим стариком. В тюрьме Дадаш даи был в большом авторитете, для зеков его слово был законом, даже лагерное начальство делало ему поблажки, как настоящему герою. Все знали его историю.

Когда Дадаш даи вернулся домой, родня и соседи встречали его с почестями. Но он не был спокойным, покладистым человеком, ему ничего не стоило обругать кого-то  матом, и почти каждому, кто не пришелся ему по нраву, он давал кличку. Дадаш даи ненавидел весь женский род, за исключением дочки, которую вырастили и выдали замуж родственники. Когда родился Гасанага, Дадаш даи послал  из тюрьмы письмо, в котором дал внуку имя своего отца, прадеда Гасанаги.

Дадаш даи был рад видеть нас вместе, глаза у него горели, и он с гордостью говорил: "Мужская дружба дорогого стоит, она крепче стали, берегите друг друга, дети мои".

Вечером Гасанага заехал за мной: "Поехали, дед совсем плох, может, до завтра не доживет, надо попрощаться". Уже почти три года старик никак не мог уйти в мир иной. Аллаху неугодно было принять его душу.

Дадаш даи жил возле кинотеатра "Гелебе". Двор был полон людьми, соседями, знакомыми, родственниками, возможно, были люди из криминального мира. Все собрались попрощаться со стариком: все-таки, непростым  он был человеком.

Мы с Гасанагой поднялись на четвертый этаж, где жил дед. Нас посадили недалеко от него. Дадаш даи еле слышно дышал, иногда открывал глаза и смотрел вокруг, через минуту терял сознание на какое-то время. Увидев нас, он еле заметным кивком подозвал к себе Гасанагу и что-то прошептал ему в ухо. У Гасанаги выступили слезы, но он сдержался.

В квартире было очень тихо, люди говорили шепотом. И вдруг, как будто цунами поднялось по лестнице. Это была Джейран ханум, местная легенда, женщина, многое повидавшая на своем веку, бандерша, которая была кирюхой с Дадашом даи. Она, переваливаясь с боку на бок и хромая, шумно ввалилась в квартиру и начала вопить и размахивать руками: “Ай киши, Дадаш даи! Хватит лежать, вставай, пойдем, у меня такие новые девочки из Краснодара, просто персики! Чего лежишь на своих яйцах, цыплят выводит будешь? Вставай, мать твою, рассадник вшей, подними свою костлявую задницу! Я тебя знаю, нравится, когда вокруг тебя люди собираются! Вставай, старый пер!”

Тут у деда глаза открылись, и углы губ немного растянулись. Собрав все оставшиеся силы, он воскликнул: "Джейран!"

Она в ответ: "Джан!"

Дадаш даи выложил последний в жизни мат: "Джейран, атовун гёруна наллайым" (могилу твоего отца, далее непереводимо), - и тут же испустил дух.

Все были в шоке, надо же было, чтобы именно Джейран помогла мужику с кайфом уйти в мир иной. Аллах рехмет елесин.

Смерть деда Гасанаги разрушила все планы на свадьбу. Теперь никто не думал о ней, на повестке дня стояли похороны старика. Люди толпой шли к дому Дадаш даи, который был вроде верховного судьи в криминальном мире, выше него для зеков был сам Бог.  Все воровские разборки решались у Дадаша даи, и слово его не оспаривалось. Вот почему он жил  припеваючи. Он сидел на процентах от воровской казны, как власть. А дети его ничего не знали об этом, они думали, он на пенсию живет.

На следующий день к вечеру все было готово к погребению. Внучок, хозяин кладбища, с утра обо всем позаботился. Одно только меня беспокоило: как решил  Гасанага  спускать деда с 4-го этажа, ведь в хрущевках лестничные клетки такие узкие. Не возьмет же деда, как того мужика, на плечо, и спустится. Я отгонял эту мысль от себя, он профессионал, что-нибудь придумает.

Гасымали как старший в семье дал указание: "Время, пора спускать отца”. Гасымали с Гасанагой и два близких родственника подняли табут с усопшим и пошли по лестнице. Я сопровождал их, и мне было любопытно: все-таки, как же?

На третьем этаже идущий первым Гасанага позвонил в дверь напротив лестницы. Дверь открылась, люди, проживающие в квартире, отошли назад, табут занесли в дом, другим концом вынесли вперед и продолжили спуск дальше. Если хозяева квартиры мусульмане, то все хором говорили : “Аллах рехмет елесин, ахырынджы геминиз олсун" (пусть это горе будет последним). Если христианская семья открывала дверь, то, перекрестив усопшего, произносили : "Царствие небесное, Дадаш даи, ты был золотым человеком".  Увидев это, я был потрясен выдумкой советского человека, как говорится, и смех и грех. Если бы это была не похоронная процессия, я бы от души посмеялся.

Наш Дадаш даи в последний раз по очереди заходил к соседям домой. Если бы он мог видеть все это, наверняка сказал бы так: "Знал бы я, давно бы умер ради этого удовольствия" или "Мать твою, Гасымали, из меня сделали игрушку, показывают соседям, смотрите, он на самом деле копыта откинул".

Голос Гасанаги, пробудил меня от моих фантазий: "Ты оглох, что ли замени меня, я уже еле стою на ногах”. На первом этаже я принял табут на плечо и донес до улицы.

Если помните, Дадаш даи, умирая, шепнул что-то на ухо Гасанаге? Последними его словами были: "Внучок, извини меня, сегодня я, кажется, уйду, но после 40 дней можете сделать свадьбу, я разрешаю”. Свадьбу запланировали сразу после 40 дней. Нельзя было откладывать надолго, в каждой из семей были "гебир гырагы" - старики на финишный прямой.

КОМПАНИЯ

Забронировали зал в гостинице Москва, которая теперь осталась в истории. В этот раз петь пригласили Акифа Исламзаде. Он и Гусейнага Хадиев то время были нарасхват. Когда спрашивали, кто пел на свадьбе и слышали эти имена, довольно кивали головой, произнося: "Бех, бех, бех, ела!" (великолепно)

Гости постепенно прибывали на торжество. Выходя из лифта, первым делом смотрелись в огромное зеркало напротив: женщины наводили последние штрихи в марафете, а мужики, все как один, поправляли галстуки. Нас заранее предупредили, что дороги в городе могут быть закрыты. Спросите, почему? В наш славный город в очередной раз приехал Л.И.Брежнев получать в подарок перстень с огромным бриллиантом и саблю, украшенную драгоценными камнями, которую смастерил наш ювелирный завод. Дороги города с парой миллионов жителей были просто парализованы.

Мы на нескольких машинах выехали за невестой в Маштаги, где откуда-то нашли единственную в Азербайджане  машину “Чайка” и разукрасили цветами так, что были видны только лобовое стекло и колёса. Когда жених ступил в дом невесты, началось, вы сами догадываетесь, традиционное: красная лента на талию невесты, музыка, танцы, выстрелы, салют, шум-гам, слезы, поцелуи на прощание. Ну и, конечно, безобразная езда свадебного эскорта до самой гостиницы “Москва”. В “Чайке” сидели мой братишка с невестой и ее сестра с зеркалом в руках. Я сидел возле водителя вполоборота ко всем и заметил, что Гасанага очень пристально-изучающе разглядывает свою будущую жену.  

Мы зашли в зал, все захлопали, но музыки я не услышал. Подошел к столу музыкантов и увидел лишь какого-то мужика, подсоединявшего музыкальную систему и возившегося с проводами. "Гагаш, а где остальные?"

"Извините, они немного опаздывают".

Я подумал: "Мать твою, как “опаздывают”? Они должны были при входе жениха невестой в зал ресторана играть свадебную музыку! Ну ничего, в деньгах отыграем".

А наших маштагинских родственников было не узнать, они прямо как семейка мафиози, все в черных костюмах, только сигар не хватало в зубах. Но откуда они нашли одинаковые огромного размера костюмы? Один из них подошел ко мне и спросил, в чем дело, почему нет музыкантов, и начал угрожать расправой над ними. Я попытался успокоить его тем, что мы здесь, наши жених невестой здесь, музыканты тоже скоро будут здесь, не надо беспокоиться. Он недовольно покачал головой и отошел.

Осматривая весь зал ресторана, я заметил, что невеста с Гасанагой смотрятся просто комически: она такая большая и на голову выше него, а еще он смотрел на нее снизу вверх, не моргая, как будто видит впервые. Я вышел в холл, снял с кресла нижнюю подушку, подошел к  Гасанаге и шепнул: "Юмушагыны галхыз” (подними мягкое место). Он не понял, посмотрел на меня вопросительным взглядом, но привстал. Я незаметно подложил под него подушку, он сел, пальцем подозвал меня поближе и тихо в ухо: "Алибала, ты только не смейся, это на самом деле Эсмира рядом сидит?"

Я: "Нет, это Анжела Девис, что, слепой что ли?"

"А почему она такая белая стала, и где ее знаменитые брови?"

"Она рядом с тобой сидит, сам спроси у нее, она без пяти минут твоя жена".

Я отошел в дальний угол ресторана, чтоб посмотреть на жениха невестой. Мой друг, хоть и смотрелся хиленьким возле невесты, но ростом уже догнал ее.

Нам сообщили, что все дороги в городе перекрыли, у государственных мужей своя свадьба. Наши музыканты застряли где-то в городе.

Было почти 7, все нервничали, оттого звуки ножей и вилок казались оглушительно громкими. Гости там и тут постепенно приступали к еде, не в силах так долго смотреть на ломящиеся от холодных закусок столы. Гасанага, весь на нервах, просил налить ему водки то меня, то Расима. Я незаметно показывал ему шиш, а вот Расим, сволочь, когда я отвлекался на гостей, тяпал с ним по сто грамм. Я как-то вдруг  заметил, что Гасанага уже готов, Расим все-таки напоил его.

Я накинулся на Расима: "Ты что делаешь? Ему еще предстоит бой с быком," - глазами показал в сторону невесты. А она в этот момент орудовала ножом и вилкой, иногда подбрасывая куски мяса в широко открытый, похожий на топку, рот Гасанаги.

Взяв под руку Гасанагу, я спустил его на первый этаж и вывел на улицу освежиться. Он сразу сел на лестницу перед гостиницей. Свежий сентябрьский ветерок дул со стороны моря, эта прохлада сейчас весьма  полезна для пьяного жениха. Весь город был как на ладони, и где-то там товарищ Брежнев загородил дорогу нашим музыкантам.

Еле слышно прошелестел голос Гасанаги: "Алибала, ты мне брат?"

" Эйиб шейдир, брат, конечно!" (не стыдно сомневаться?)

"Я тебя, как брата, прошу, поменяй в моем паспорте дату рожденья," - он жалостливо смотрел на меня.

"После свадьбы займусь этим, в паспортном столе есть одна джана, она тебе даже пол поменяeт". Мы засмеялись. Он обнял меня: "Когда этот ад закончится? Мне это все уже надоело: одна свадьба, вторая, третья, я так хочу, чтобы гача-гач (беготня) закончился, чтобы утром встать без всякой суеты, поехать на кладбище, на свою любимую работу. Я устал, брат. Если бы я знал, что все это ожидает меня, никогда на азербайджанке не женился бы".

Я понял, мой братишка совсем расклеился, нужно срочно вернуть его невесте.

Заходя в лифт, Гасанага поздоровался: "Салам алейкум, Флора ханум, как поживаете?"

Флора ханум, наша знаменитая певица, стоя в окружении нарядных людей, улыбнулась и поздоровалась в ответ.

Гасанага, обычно застенчивый, вдруг проявил разговорчивость: "Вы меня, наверное, не помните, я перезахоронял вашего мужа Ибрагима".

"Да, да, помню вас,"- любезно ответила Флора ханум, но по ней видно, что была бы возможность, она на ходу выпрыгнула бы из лифта.

А мой пьяный друг не унимался: "Когда все отказались его откапывать, так как два месяца прошло, то Гасанага, ваш покорный слуга, его выкопал и перезахоронил. Да еще, когда я выкопал вашего мужа, вы бросились к нему, не зная о том, что труп вашего мужа уже омерзительно пах, и вы весь труп обрыгали".

В этот момент Флора: "Стоп, стоп, не говорите ни слова больше!" -  у нее начались рвотные позывы, хорошо, что лифт остановился, и мы с Гасанагой вышли, я тащил его за собой, а он напоследок выкрикивал: "Флора ханум, если опять я нужен буду…”

Тут лифт закрылся и в сопровождении рвотных звуков ушел вверх. Я задыхался от смеха, а Гасанага был серьезен, как будто ничего не произошло.

Мы вошли в зал, все осуждающе смотрели на нас: музыки нет, у всех мерзкое настроение, а нам по барабану. Увидев грозные глаза маштагинцев, мы смирно вернулись на свои места.

В половине девятого в ресторане появились музыканты с инструментами, с ними певец Акиф Исламзаде. Они сказали, что, оставив машины далеко в городе, пешком добрались до гостиницы. Акиф подошел к столу жениха и невесты и, попросив извинения, пообещал петь хоть до утра.

Что ни говорите, а свадьбы без музыки, как похороны без трупа.

Акиф начал петь, и все забыли о потерянном времени, праздничное настроение вернулось к ним, даже печальный Гасанага заулыбался.

Кто-то тронул меня за плечо, я обернулся, это была тетя Мария: "Алик, родной, я тебя не узнала в костюме, какой ты красавец!" Она обняла, поцеловала меня: "Это за меня, а это за мою племянницу. Алла просила узнать, когда ты приедешь. Она  влюблена в тебя, я ее такой никогда не видела. Ой, сколько парней хотят ее руки, она же у нас купчиха. А она гордо говорит им всем: я уже занята".

Мы рассмеялись.

Я спросил ее: "Она не обиделась, что я уехал, не попрощавшись?"

"Да я рассказала ей, что натворил Расим. Вы же еле унесли ноги. Она так смеялась, обозвала Расима кобелем".

Я вспомнил о самом пикантном моменте на орловской свадьбе: "А как там жених, после нас невесту не убил?"

"Да нет, он так нажрался, что только к концу свадьбы заехал невесте в глаз. А потом он целовал ее с синяком под глазом и говорил: “Нюська, с фарой я тебя люблю больше, теперь ты стала похожа на мою машину”. На следующий день он все забыл, спрашивал ее: “А кто тебя так?” А она: “Упала".

"Передайте Алле, что после приезда из Орла у меня не было времени позвонить ей. Все Гасанагой занят был. На днях приеду в Орел".

Тетя Мария обняла меня: "Будем ждать".

Я, взяв ее под руку, проводил за стол, где сидел наш орловский мент. Увидев меня, Мирза даи обнял и пожелал в скором будущем увидеть и мою свадьбу.

Свадьба постепенно набирала обороты, я, сидя рядом женихом, не давал ему пить. Жених с невестой раскрепостились и о чем-то болтали. Краем уха я услышал в их разговоре свое имя.

Мне стало интересно: "Гасанага, вы мое имя произносите или есть еще какой-то Алибала?"

Он махнул рукой: "Да, мир из одного Алибалы не состоит. Машаллах, в половине бакинских сел есть Алибала". Но невеста прервала его: "Алибала, о тебе говорим, не слушай его".

Гасанага: "Ай гыз хватит, он не я".

Мне стало интересно, что это они делят шкуру неубитого медведя. Я начал дергать братишку: "Давай выкладывай."

Он начал: "Эсмира хочет, чтобы ты женился на ее средней сестре, и мы с тобой стали баджанагами (свояками), хе-хе. Я ей сказал, что это невозможно".

Я: "Маладес! Ты ей наври, что я уже обрученный. А для тебя, если ты тоже этого хочешь: лучше я через строй маштагинцев пройду, чем стану твоим баджанагом".

Уже половина  первого, почти все гости навеселе. Наш друг Расим исчез, а я хотел найти его, потому что через 10 минут будут приглашать жениха с невестой на последний танец, а мы как друзья должны быть в центре этого события.

Вдруг заиграла индийская мелодия, мы Гасанагой тут же переглянулись: это наверняка Расима дела, он всегда, когда перепивал, заказывал индийскую музыку. И мы оказались правы. К центру зала, по-змеиному извиваясь, медленно шел Расим. Голова его, как на шарнирах, двигалась от одного плеча к другому, ладони сложены горизонтально под подбородком. Расим изогнулся назад,  сделал мостик, потом, перемахнув через руки, встал на ноги и начал танцевать в бешенном темпе никому непонятный танец с похабными движениями бедер.

Гасанага крикнул мне: "Алибала, убери этого Эсамбаева, его сейчас зарежут, если не даглинцы, то маштагинцы точно!"

Кто-то уже подошел к Расиму и начал базарить. Я и Мирзa даи успели забрать его из зала, вывести в холл и посадить в кресло. Расим мало что соображал. Я отправил Мирзу даи к жене, а его племянника отвел в туалет и хорошенько освежил под холодной водой, подождал, пока он придет в себя, затем привел обратно в зал и усадил рядом. До конца свадьбы Расим сидел молча и больше не вставал. Но когда раздались звуки “Вагзалы”, он сразу преобразился.

Гости с удовольствием танцевали с женихом и невестой. Свадьба, хоть и началась безобразно, заканчивалась на мажорной ноте. Разукрашенная цветами “Чайка”, забрав жениха с невестой, отъехала от гостиницы. Я был без машины, Расима нужно было доставить домой. Гасымали пообещал довести нас до дома, но по дороге он принялся уговаривать меня поехать на Ясамал: "Ты не пил, не кушал, я заметил, что ты все время был на ногах, как и я. Давай оставим Расима и  поедем туда, хорошенько отметим свадьбу твоего брата". Я отказывался, ссылаясь на усталость, но он был настойчив: "Все равно никто во дворе не будет спать, пока Гасанага свое дело не сделает. Енгя будет ждать ответа брачной ночи. Не оставим же мы ее одну, да и вся семья не будет спать. Все тебе там рады, поехали, будем гулять дальше". Я, услышав о брачной ночи Гасанаги, согласился, и мы поехали.

Передавая Расима Амине хала, услышали: "Опять он танцевал индийский танец?"

Я спросил: "Амина хала, откуда вы знаете?"

"Когда его кто-то привозит, я знаю точно, что он исполнял этот безобразный танец, я сама не раз была свидетелем," - улыбаясь, Амина хала обняла Расима и увела его домой.

Глядя им вслед, я удивлялся ее беззаветной любви к сыну, ее терпению и всепрощению. Она, не упрекая сына в пьянстве и  дурости, уложила его спать. Сейчас думaю, какими мы были оболтусами в молодости. Лишь повзрослев и вкусив невнимания от своих, вечно занятых делами и проблемами детей, слишком поздно узнаем, как горячо и нежно любили нас матери. И поздно каемся, что нанесли обиду и причинили боль любящему материнскому сердцу. Хочется верить, что матери видят с небес наше запоздалое раскаяние и прощают своих прозревших детей.

БРАЧНАЯ НОЧЬ

Мы  с Гасымали в полночь подъехали к дому. Зайдя через железные двери во двор, я обалдел: вся семья Гасанаги и близкие родственники собрались там. Мать Гасанаги тут же подошла и поцеловала меня: "Сынок, Алибала, спасибо тебе за все, что ты делаешь для Гасанаги. Он так гордится тобою, и не только он, вся наша семья гордится. Иншаллах, на твоей свадьбе вся наша семья во главе с Гасанагой будет трудится, тебе такую свадьбу сыграем, все будут завидовать!"

Гасымали добавил: "Почему долго ждать и искать невесту, вот будь Гасанаге баджанагом," - и засмеялся.

Я возразил: "Ну нет, я столько не выпью. Маштаги не для меня, во второй раз я все это не выдержу, - и  улыбаясь, спросил, - А где мой трудяга-братишка?”

Гасымали тихо: "В той комнате, - показав на окно, - достиг своей мечты твой брат, а мечта таких размеров, что он не верит своим глазам, хе-хе".

Во дворе накрыли стол. Я вдруг почувствовал, как голоден, будто не со свадьбы пришел. Мы ели, обсуждали подробности прошедшей ночи, кто что делал. Особенно запомнился танец Расима, все давились от смеха, вспоминая его. А я вспоминал слова тети Марии и  мысленно уже был в Орле. Енгя, пожилая женщина, начала беспокоиться: уже два часа прошло, почему жених не выходит? На улице похолодало, и ей хотелось, чтобы все быстрей закончилась, она получила свой “хялят” (подарок) и ушла домой. А мы, выпившие и расслабленные, шумели: "Гасанага, в первый раз не усердствуй, иногда делай передышку," - и все громко смеялись. Мы не унимались, продолжали шутить и хохотать, но от жениха не было ни слуху ни духу.

"А может, он не выйдет?"

"Наверно они заснули!"

"Нет, у нас Гасанага стахановец, он до утра работает".

"А по-моему, она его не отпускает".

Все, кроме енгя, смеялись и веселились. В четвертом часу утра мама Гасанаги пожалела старуху, дала ей подарок, и та, довольная, ушла спать к себе домой. Постепенно все утомились, шутки и смех прекратились. День был очень длинным, вот-вот взойдет солнце.

Кто-то сказал: "Может быть, кто-нибудь постучится к ним?"

Гасымали: "Подождем еще час, потом я постучусь".

Мать Гасанаги маялась: "Языг ушагым (бедный мой мальчик), как он там? Она такая здоровая, бедный мой мальчик".

А отец Гасанаги ворчал: "Джаны чыхсын (пусть сдохнет), сам выбрал себе жену, -  и добавил пословицу: "Йорганына бах, аягыны узад" (по одежке протягивай ножки).

Некоторые родственники, не дождавшись Гасанаги, заснули прямо за столом, а мне, наоборот, стало интересно, взовьется ли даглинский флаг на Маштагинской горе или альпинист замерзнет в пути, и маштагинская высота останется непокоренной.

Наконец, распахнулась дверь, и перед нами предстал бедный Гасанага, весь в поту и смертельно уставший. Гасымали быстро подошел к нему. Я вдруг представил себе, как Гасымали спрашивает его на американский лад:” Are you ok?” Но прозвучала простая азербайджанская речь: “Ну что, племянничек, дарамба-дурум олду?”

Гасанага вытер пот со лба и едва дыша произнес: "Гасымали, бу бир адамын иши дейил" (эта работа не для одного человека). Потом это выражение стало крылатым.

Через год у Гасанаги родилась дочка, затем еще одна, и еще. Эсмира рожала ему девочек ежегодно, a Гасанага мечтал о сыне и шел до победного конца. После шести девочек у него, наконец, родился сын - пятикилограммовый крепыш. Все дети пошли в мать - крупные, краснощекие, пышущие здоровьем, и на их фоне глава семьи выглядел, как воробей с выводком из подложенных кукушкой яиц.  

 Далее читайте тут