Тофик Ахмедов "За матерей!" (из серии «Тосты для бакинцев»)

Когда мама развернула свёрток мы ахнули. В руках у неё была красная коробка с Кремлём и жёлтой кисточкой. Это были дорогие и любимые мамины духи «Красная Москва». Аптека открывалась в девять. А мы с нетерпением ждали, когда к двери подойдёт женщина в белом халате и, с шумом отодвинув засов, откроет её. Мы – это я, девятилетний, и мои младшие сестра и брат. И хотя у дверей аптеки, кроме нас троих никого не было, мы радовались, что пришли первыми. В руке у меня был зажат мешочек, в котором звенела мелочь, ровно девять рублей «старыми деньгами». Это было до денежной реформы 1961 года. Именно столько стоил флакон одеколона «Эллада», который мы, после долгих поисков, выбрали маме в подарок на день рождения и на женский праздник. Мама родилась Восьмого марта. Деньги на подарок мы собирали, как нам казалось, тайком, но теперь я уж точно уверен, что в курсе нашей тайны была не только мама, но и весь наш шумный двор. Дворов, таких как наш, в те годы в Баку было много. Принадлежавщие частным лицам, они были застроены одноэтажными жилищами, в основном состоящих из одной-двух комнат и кухни. Жилища эти сдавались внаём, принося, по-видимому, неплохой доход владельцам, так как для наших хозяев самым уважаемым человеком был финансовый инспектор, который приходил регулярно, пугая детей своим большим, чёрным и плоским, с двумя замками впереди, портфелем, и уходил всегда довольный после непродолжительной беседы с хозяевами за закрытой дверью. В нашем дворе жило пять семей. В самом дальнем углу жила старая еврейка с дочерью и внуком. Дочь была портнихой и обшивала весь двор. Мои воспоминания об этой семье запечатлелись с детства по одной детали. В 1953 году в самом начале весны я играл во дворе когда меня позвала старуха и утирая слёзы тихо прошептала: - Что же теперь с нами будет, ведь Сталин умер. И я помню точно, что встал рядом с этой плачущей женщиной и стал тоже плакать. Мне было её ужасно жалко. Рядом с еврейской семьёй жили хозяева двора. Муж, жена и двое детей. У них было две комнаты. Дальше жил двородный брат хозяйки и его молодая жена. Пару эту называли Пат и Паташон. Жена молодая деревенская азербайджанка, была богатырём от природы. Высокий рост и её широкие плечи никак не гормонировали с тщедушной фигурой мужа, постоянно курившего анашу, от которой, как известно, человек сильно сохнет. Но несмотря на разницу физических данных, муж частенько бил жену. А она от этих побоев, которые не могли причинить ей сильного вреда, начинала истошно орать и, выбегая во двор, искать защиты у соседей, таким образом демонстрируя, что главный в их доме мужчина. После этого сразу воцарялся мир. Немного обособленным во дворе было небольшое двухэтажное строение с деревянной лестницей, из-под которой рос могучий виноградник, закрывавший почти весь двор своей кроной от палящего летнего солнца. Для этого над двором была сколочена деревянная клетка и лоза лежала на ней как огромная змея. На первом этаже этого строения жила бездетная армянская семья. Артюша, так звали мужа, был гордостью мальчишек нашей улицы. Прошедший войну и работавший токарем на машзаводе Монтина, он по вечерам демонстрировал свою силу, поднимая двухпудовые гири и подражая модному в те годы цирковому силачу Григорию Новаку. А так как наша улица Ширшова, бывшая Водовозная была всего в пятьнадцать домов, то эти представления часто устраивались для всех ребят нашей улицы, но уже с участием другого силача, соседа напротив – Араза. Наша семья снимала квартиру на втором этаже. Лестница, ведущая к нам, заканчивалась открытой верандой. Продолжением её была веранда застеклённая, которая служила и прихожей и кухней. Завершалась квартира большой светлой в два окна комнатой с высоким деревянным потолком. В центре комнаты стоял круглый стол и четыре мягких стула, лучшего в те годы рижского производства. В одном из углов возвышался трёхстворчатый шкаф с большим зеркалом в центре, а вплотную к нему была придвинута двуспальная кровать с упругой, к нашей радости, металлической сеткой, которую мы использовали как цирковую арену. А четыре никелированных шара на спинках кровати, заменяли нам кривые зеркала комнаты смеха. В противоположном углу стоял топчан, покрытый старым ковром. На топчане спала сестра, рядом в деревянной кроватке спал брат, а я, как старший сын в семье, спал на полу на шерстяном матраце. И если ко всему сказанному добавить, что водопроводный кран и туалет находились во дворе, а ванная комната и вовсе отсутствовала, то теперь трудно понять, каким образом наш двор большой и дружной семьёй, отдавая дань вековым традициям, каждой весной праздновал и Новруз-байрам и все Пасхи, угощая друг-друга то пахлавой, то куличом, то мацой, а когда умерла старая еврейка, к сожалению я не помню её имени, то во дворе был открыт большой стол и после похорон весь двор ел плов и чарочкой водки помянул ушедшую. Решив собрать деньги на подарок тайком, мы оказались перед трудной задачей. В нашей приходной части были только двадцать копеек, которые нам давали с сестрой на завтрак в школе. Стакан какао с молоком и слоённая булочка. Уж очень вкусными были эти булочки. Но мы с сестрой покупали одну булочку и делили пополам. Долгие и мучительные подсчёты на «военных» советах под лестницей не давали утешительных результатов. Денег явно не хватало. Теперь несколько слов о нашем младшем брате, который и сыграл в этой истории основную роль. Брат наш в свои пять лет был на удивление аккуратным, но ужасно упрямым мальчиком. Перед тем как лечь спать, он аккуратно проверял заперта ли дверь, потушена ли керосиновая печь, на которой готовили обед и одновременно обогревали комнату, другого отопления у нас не было, складывал у кроватки свою одежду и только после этого каждому в отдельности желал спокойной ночи и от каждого требовал обязательно ответа. К телефону он всегда подбегал первым и настойчиво допрашивал звонившего, как его зовут и только узнав кто говорит, передавал трубку родителям. И его все баловали, как младшего в семье. По нашей улице часто возили свежую осетрину на маленькой тележке, запряжённой осликом. Продавец громко зазывал покупателей. И на его крик первым бежал наш брат. Он завороженно смотрел на ослика и проводив тележку до поворота, возврашался домой и требовал, чтобы ему купили такого же. На нём он собирался ездить в школу, и никакие уговоры не могли остановить его слёз. Наконец отец принял Соломоново решение и купил брату цыплёнка. Это был такой забавный крошка, что брат сразу забыл про ослика. Вечером перед сном брат, в силу привычной аккуратности решил устроить ночлег и не нашёл ничего лучшего, как положить цыплёнка под перевёрнутое железное корыто, в котором стирали бельё. К несчастью недавно в доме выводили клопов и остатки ядовитого средства положили под то же корыто. То-то было крику и слёз, когда на следующее утро цыплёнок был обнаружен мёртвым. Странно, клопы остались, а цыплёнок подох. Стоял такой крик, что отец срочно откуда-то достал кролика. Это был серенький малютка с красными глазками. Но история содержания животных в нашем доме опять приняла неожиданный оборот. Брат, приобретший опыт с цыплёнком, сразу же принялся устраивать кролику безопасный ночлег. Он набросал виноградных листьев в картонную коробку и сунул её вместе с кроликом под кровать. За ночь кролик обгрыз мамины любимые босоножки из бордового цвета замши. А она за них после долгого ожидания в очереди у известного на весь Баку сапожника-армянина, заплатила целых девятьсот рублей. Итак, участь кролика была решена. В тот же день к нам в гости пришла мамина племянница. Она приехала небольшого городка Карьягин или как называли в простонародье Каргабазар, жила у маминой сестры и училась в медицинском институте. Видимо, заранее предупреждённая мамой, она сразу спросила про кролика. Мы ей рассказали всё как было, а она внимательно осмотрев кролика сказала, что он наверное заболел, объевшись босоножкой, и что его надо обязательно показать профессору. Уходя, мамина племянница забрала кролика, сказав, что если болезнь окажется не заразной, она его вернёт. Прошло несколько дней. Мы с сестрой были заняты сбором денег, а брат вновь стал конючить у родителей ослика. Тут у нас вновь появилась мамина племянница. Собрав нас у тахты, она торжественно объявила, что профессор, которому она показала кролика, просил передать, что мы теперь большие помощники науки, и поэтому он награждает нас пятью рублями. Вынув из кармана пять рублёвых бумажек, она вручила их брату. Мы стояли обалдевшие. С одной стороны нам было жалко нашего кролика, а с другой стороны это была именно та сумма, которой нам не хватало на подарок. Наконец на башне Бакинского Совета пробило девять. Женщина в белом халате медленно, словно нехотя, открыла дверь и мы буквально ворвались в светлый зал аптеки. Бросив последний взгляд на прилавок, на витрине которого лежал заветный флакон, мы понесли деньги в кассу и очень сильно волновались, пока кассирша их считала. Продавщицу, которая отпускала товар, мы попросили завернуть наш подарок в красивую бумагу, а она видя наше невероятное волнение выбрала наиболее белый лист бумаги и красиво завернула флакон. Получив на руки долгожданный пакетик, мы помчались прямиком через садик Ахундова домой. Взбежав по лестнице на веранду и ворвавшись в комнату, мы бросились наперебой поздравлять маму и только тут обнаружили, что у нас гость. Это была наша любимая тётя Судаба, мамина сестра. У нашей мамы было три сестры и четыре брата. Нормально большая по тем временам семья, часть которой жила в Карабахских сёлах. Но все родственники, которые приезжали в Баку, останавливались именно у этой тёти, хотя из всех братьев и сестёр она была наименее обеспеченной и жила с удивительно тихим мужем, всю жизнь проработавшим учителем биологии в школе для неполноценных детей в Бузовнах, и четыремя детьми на одну зарплату в арендованных на Советской улице двух комнатах. Да и мы по воскресеньям любили ходить к тёте и проводить там весь день. И ещё тётя замечательно готовила долму с бараньим курдюком. Почти одновременно обнаружив у нас тётю, мы расстерялись. Выход как всегда нашла мама. Она подтолкнула нас к тёте и сказала, чтобы мы её поздравили с праздником 8-го марта. Мы подошли к тёте, поздравили её с праздником и вручили ей подарок. Не скажу, что нам было жалко дарить любимой тёте этот флакон одеколона, но мы так долго готовились и всё произошло так неожиданно, что мы чуть не расплакались. А тётя сделав вид, что ничего не замечает, раскрыла подарок и очень нас хвалила. Вскоре тётя собралась уходить и мы, как всегда пошли её провожать. Выйдя за ворота тётя остановилась, подозвала нас поближе, дастала из недр своего базарного зембиля свёрток и сказала: - Я специально приходила поздравить вашу маму с днём рождения, но теперь это сделаете вы. Отдала мне свёрток и ушла. Долго мы смотрели вслед нашей тёте не шелохнувшись, а потом побежали домой и поздравив наконец маму, вручили ей подарок. Когда мама развернула свёрток мы ахнули. В руках у неё была красная коробка с Кремлём и жёлтой кисточкой. Это были дорогие и любимые мамины духи «Красная Москва».