Прошлое - родина души.

ПРОШЛОЕ – РОДИНА ДУШИ Я снова возвращаюсь к нашей соседке Суре, о которой уже писала, но по причине (причина не важна и не нужна), переименовала её в Гюлю. Возвращаю ей её имя, и, соответственно, - узнаваемость. Возвращаю Суру в её образ. Образы моих героев не вымышлены. Я вспоминаю реальные события, и, те, кто читает мои рассказы, знакомые и незнакомые, вспоминают вместе со мной. Со знакомыми – у нас общее воспоминания, у незнакомых – у каждого свои. Живые, реальные люди. Реальные, живые события. Сура говорила очень смешно. Её речь даже нельзя назвать безграмотной, она, скорее, своеобразна. Она не обижалась, когда я записывала её «высказы», а, когда, в её присутствии их кому-то цитировала, смеялась вместе со всеми, весело и откровенно. Как будто бы даже гордилась своей оригинальностью. Всё-таки, она была актриса. Себя называла народной. "Потому что,- говорила она,- народ любит меня". Сура окончила музыкальное училище по классу вокала. Хорошо исполняла мугам. Её приглашали петь на свадьбах. И она имела успех. Только всё это было кратковременно, так как Сура не имела ни житейского опыта, ни умения приспосабливаться и пробиваться, ни, что немаловажно, нужных связей. Она не умела быть эффектной, производить, где надо и на кого надо нужное впечатление, хорошо, со вкусом одеваться, умело пользоваться косметикой - умение для женщины, и, тем более, актрисы, первостепенное. Сура родилась и выросла в районе, в бедной семье, не имела ни материальных возможностей, ни вкуса (откуда ему взяться?). «Вкус, говорят французы, вопрос всегда врождённого таланта, иногда воспитания, и, никогда – денег» На свадьбах в районах она чувствовала себя свободно и вольготно, как рыба в воде. Её прекрасно принимали, она была – своя. Как она и говорила: - народная. Но иногда, когда Сура получала приглашение петь на большой свадьбе в ресторане, она понимала, что не очень соответствует, и просила меня помочь ей с одеждой и косметикой, чтобы, как она однажды выразилась, «не переборщиться» Проблема была с косметикой. У Суры были красивые черты лица, но нехорошая кожа, со следами неудачной эпиляции. Она старалась это скрыть за толстым слоем дермакола. Дермакол – это был очень дефицитный, очень дорогой (по цене, естественно, спекулятивной), отвратительный по качеству, но эффектный, если его умело использовать, декоративный крем. Пользовались. Лучшего не было. В борьбе с румянами мне удалось одержать победу. Я принесла большую, безвкусно размалёванную матрёшку. Такой же ярко-пёстрый платок, повязала Суре, узлом под подбородком. Поднесла к её и Матрёшкиному лицам зеркало. Сказала: «Сестры - близнецы». Та же фигура, то же лицо. Она не обиделась, рассмеялась. С яркими румянами было покончено, но дермакол накладывался в четыре слоя. У Суры полностью отсутствовало чувство меры. Однажды в воспитательных целях я ей сказала: "Нет некрасивых женщин, есть женщины ленивые". Хорошая ученица! Она и не ленилась, накладывая декоративный крем, слой за слоем. Намечалась серия свадеб. Ансамбль музыкантов был укомплектован. Солистка – Сура. Платье у неё было. Не очень новое, очень блестящее, но к случаю – подходящее. У соседки Гали, белошвейки, заказали «грацию». Конечно же, отсутствие чувства меры снова подвело Суру. Она заказала две. Мне даже в голову не могло придти, что она умудрится надеть сразу обе – одну на другую. Галя ворчала, не хотела браться за работу, возмущалась, ехидно заметила, что у неё не протезная мастерская, что она делает грации для придания фигуре большей грациозности и изящества, а не ортопедические корсеты. Хорошо, что Сура не очень прислушалась и совсем не поняла сложную Галину терминологию и колкие намёки. Всё было оговорено и подготовлено, даны нужныё, ненужные, ценные и бесценные советы. Но! Советов слушаются тогда, когда они совпадают с желаниями. Мои просьбы, или даже наставления по косметике были таковы: "Прошу тебя, Сура, запомни! Макияж, театральный грим, и боевая раскраска индейца, вступающего на тропу войны – далеко не одно и то же. Родиться красивой, сделать себя красивой, и чувствовать себя красивой, - тоже разныё вещи. У тебя есть природная красота. Положись на неё. Научись чувствовать себя красивой! Слегка подчеркни то, что дала тебе природа, - и будешь «царицей бала». И оставь в покое свои брови. Ты плохой художник! В парикмахерской с ними поработал специалист. Тебе же не придёт в голову брызгать одеколоном «Свежее сено» на букет роз или ландышей! Постарайся не очень портить то, чем наградила тебя природа". Наговорила, насоветовала, и ушла. Сура уехала на свадьбу. На следующий день звонит, говорит, что отсыпается, отлеживается. Вечером всё расскажет. До вечера не дотерпела, пришла. Сели во дворе на скамейку. К нам присоединились (обожали слушать Сурины рассказы) Лиля Аствацатурова и Лариса. Рассказ Суры: - Сделали мне большое уважение: к дому преподнесли автобус. Большой венгерский. (Все музыканты с инструментами находились уже там). Такой хороший автобус, с такой удобный леснис (ступеньки). Шофер помог подняться. Зашла, стою. Сесть не могу. Две грации, два шиньон. Саида сделала мне причёску с одним шиньон, но дома я ещё один приделала. Налачила (закрепила лаком). И заколола брожка. Во-первых, брожка – красивый, блестит, как настоящий берльянт. Во – вторых, с двумя шиньон я выше. Пилюс туфли на каблуках. Маленький каблук. Я немножко выше, но ногам тяжело. Зашла в автобус. Сесть не могу. Потом пошла в самый-самый зад, немножко легла на последний скамейка. Приехали, ресторан красивый, кругом зеркалы-трюмо, на себя смотрю, думаю: ради такой красота можно терпеть. Я, когда в ресторан захожу, всегда первая кушать начинаю. Во-первых, всё сивежий, а потом, когда все кушать начинают, я уже пою. А тут сесть не могу - две грации, Галя мне тесно завязала, а развязать не могу, это же сзади, и под платьем. Но во всех зеркалах вижу – красиво. Терплю. Кушаю на ногах. (Я полагаю, стоя). Потом поднялась на эстрада петь. Пою от души. Все хлопают. Всё время в зеркало смотрю. Помогает терпеть. Ноги опухли. Туфли новые, жмут. Мой красивый платочек, который ты мне кружевом обделала, упал, лицо вспотелось (я же от души пою, с чувством). Мне тихо-тихо говорят и показывают – платочек упал. Я говорю – ничего. Нагнуться не могу. Я же на эстраде, кто мне поднимет? Пела, пела. Уже музыканты кушать сели. Отдельный шикарный стол для нас открыли. Мне в центре стул поставили. Не понимают, что я сесть не могу. Из-за этих граций. Я начала фигурить. Так-так делаю, не помогает, тесно. Фигурировала, фигурировала, стала одним коленом на стул, как будто кокетничаю, я же артистка, мне можно. Начала кушать. Шашлыки-машлыки, плов, разный солёный вещ, я же всё люблю. И пить хочется, жарко, и все обеды вкусные. Пошла на кухню, хотела попросить кого-нибудь открыть немножко грацию. А там – мужчины. Потом сладкий печёный вещ принесли. Немножко покушала, чувствую, сейчас лопнусь. Говорю себе: "Зачем ты такой глупый, Сура-ханум? Тебе же говорили: не прибольшай, не приборщай. Зато, какой ты красивый и фигурный, Сура-джан! Теперь тебя будут большие люди приглашать. Скажут – красиво поёт, красиво ведёт, мало кушает, не жрёт, как свинья, а как настоящий актрис – на одной коленке". - Почему «на одной коленке»? - Я же сесть не могла! Одной ногой стою на полу, другой коленкой на стуле. Так немножко легко, немножко – удобно, и – красиво. Дали мне для дома, для ребёнка много разный вещ, положили в чурек шашлык, люля, соленье. Целая сумка. Один культурный человек говорит: - Сура-ханум вам не подходит ехать на автобус. Я вас с моим шофер отвезу. Лариса спросила: «Почему ты думаешь, что он культурный, потому, что у него шофёр? Может, он просто богатый?» - И богатый и культурный. У него все зубы золотые! Вышла на улицу, а там дождь. Сильный. И ветер. Этот мужчин, Эльдар зовут, меня хочет под ручку взять, а я говорю: "Не надо, я сама". Он думает, что я не разрешаю, как женщина скромный. А меня ветер так сделал, что мой шиньон набекрень, на лицо с шиньон вода течёт. Он стоит около машины, дверь открыл. Говорит: " Заходите, садитесь, Сура-ханум". А я как нагнуться могу? На фигуре две грации, немножко много покушала. Шиньон за какой-то вещ зацепился, я же не чувствую. И дождь сильный. Всё! Тут мой терпенье лопнулся. Прямо нервное расширение началось. Я, как схватила шиньоны, как бросила в сумку. Жопом так-так делаю, туда-сюда, залезть в машину не могу. Смотрю, мужчина уже сидит около шофера. Встала на четыре руки и поползла на коленях в машину. Домой пришла, Кенан разбудила, говорю сынок-джан, помоги маме. Упала на кровать, он с меня мокрый платье тащит. Я кричу: "Ты мне граций открой". Он хотел бежать к соседу, Артик Варданян, позвать помогать. Я говорю, стыдно, ночь сейчас. Потом с зубами открыл. А потом сумку открыл и сел кушать. Говорит: "Я об твои шнурки так зубы наточил, что сейчас слона могу скушать. Зачем так мучиться? Что, полный женщин не красиво? Тофик говорит, худой некрасиво". Жаль, что В.Токарева в то время ещё не писала своих романов. Он был бы рад поддержке его мнения популярной писательницей: «Полнота - это очаровательный недостаток, переходящий в достоинство». Тофик, бывший муж Суры, был наш Малыгинский Парис. Он награждал женщин званиями красавиц в соответствии с их весом: чем весомей - тем весомей. Звание первой красавицы он присвоил Кюбре – ханум. Она была не самой полной, но очень красивой. На втором месте была Сура. Потом Шаргия. А затем, в результате длительных размышлений, Тофик отдал пальму первенства мне. Когда Сура об этом мне торжественно, с гордостью, объявила, я удивилась. Я была совершенно не полной, а значит, далека от совершенства. Оказывается, мне было присуждено звание первой красавицы - за скромность. Говорю ей: - Это я вынужденно скромная, у меня муж ревнивый. - Тофик сказал, ты очень скромная, потому что, когда идёшь по улице, ни с кем не здороваешься. Был за мной такой грех. Просто я очень мало ходила по улицам, а если шла, всегда думала о чём-то своём. Иногда вспоминала и читала про себя какие-то стихи. Этот грех водится за мной и по сию пору. Но когда-то я получила за эту странность, недостаток или невежество «Яблоко Париса». Но Суре я сказала, что Тофик не так уж и не прав. Многие известные, особенно итальянские художники рисовали только полных женщин. А наш Кустодиев! Ты посмотри на его Мадонн. И не переживай из-за полноты, не истязай себя грациями, да ещё такими тугими, что «ни охнуть, ни вздохнуть». Кушать, конечно, можно и поменьше. На всякий случай, для самоутешения, знай, что известный философ Вольтер сказал: «Количество килограмм – эквивалентно числу достоинств, а объём талии – пропорционален числу талантов». Кажется, Сура не очень поняла ни меня, ни Вольтера, но почувствовала в этих словах, что-то для себя очень комплиментарное. Потому что с визгом бросилась обнимать меня. И сказала: "Перепиши мне эти слова. В блокнот". Потом, вдруг, говорит: "Я же несколько раз на телевидении выступала. А один ассистент мне говорит: - Ты женщина красивый, но немножко полный. Надо худеть. Похудеешь - будем разговаривать. И послали меня к одному председатель правления. Я пошла. Он говорит: - Иди за ширинку, раздевайся. - За что, он сказал, тебе идти? - За ширинку. Занавеска, который стоит. - Может быть за ширму? Потом выяснилось, что он сказал «за ширмочку». - А, какой разниц! Сказал: - Раздевайся! - А ты спросила, зачем? - Да. Он сказал: будем твой фигура ухудшать. - Сура, ты можешь сказать, где ты была, и кто хотел ухудшать твою фигуру? - Я же говорю, один человек с телевидения, послал меня к этому председатель правления, там есть бассейн. Оказывается, её послали к «преподавателю плавания», и он хотел провести с ней комплекс водных процедур для похудения. С Тофиком Сура разошлась. На эту тему она почти не говорила. Иногда жаловалась: - Посылает меня в раковую больницу, чтоб хорошо без меня свои дела делать. А сам - сразу в район на четыре сторона! Или: - Тофик, когда выпьет, у него такое меню: сначала ругается, потом руками махает. Или такое заявление: - Почему я должна терпеть его питьё бутылки в моём окружении? Я тоже была районский девочка, но я люблю дружить с культурными людьми, я всегда бываю в культурной компании. А он так и остался чушка-мушка! Не понимает, что за мной надо красиво ухаживать. Я не люблю зырт-пырт. Просто свинство. А быть свиньёй, как кошка, я не могу. Или: - Когда я на радио пела, мне один очень культурный мужчина объяснил, как надо женщину уважать и любить. Может, она тоже человек, может, она тоже устала и хочет отдыхать. Интеллигентный мужчина должен смотреть, как она спит, и удовлетворять себя. (Я думаю, что этот интеллигентный мужчина сказал: он должен быть доволен тем, что она отдыхает). Говорит Сура: - Что я только мужу не делала! Я всё ему делала на яйцах, что он только хочет. А себе – нет. Ничего. Я не яичница. Я – картофельная женщина. С мясом. И на топлёном масле. Или такой перл: - Она вышла замуж за одного богатого, у него папа профессор. Раковый операшник. - Может быть хирург? - Никакой не хирург. Он операшник, делает операции. Он специальный – грудной и маточный. Делает женщинам всё, что надо. За хорошие деньги. - Папа будет делать шашлык с барашкой, Мамедом, с бадымджан и помидорами. - Я люблю, чтоб меня знали хорошими словами, и по матери, и по папе. - И нечего мне мотации читать. Что я, дура глупая? - На свадьбе в районе один, ещё не знает меня, как следует, а уже начал фильтровать (флиртовать). Как будто не нарочно, трогает меня за разный место. Он так разозлил мою нервную систему, что я ему сказала, что он шизохроник. - Кто он? - Ты тоже говоришь это слово. Иногда говоришь – шизо. - Мой сосед вылечился. Не знаю, он выпил таблетку или спираль. Но уже не пьёт.Такой занудник стал! Когда пил, лучше был. Сура стала жаловаться на плохое самочувствие. Она быстро уставала. Не удивительно, при таком весе. Она, и в самом деле, была нездорова. В какой-то период стала чувствовать себя всё хуже и хуже. Она ещё больше располнела, её всё время тошнило, она ощущала слабость и головокружение. Врачи всему причиной считали избыточный вес, переедание, злоупотребление жирной пищей. Кто-то посоветовал обратиться к гинекологу. Она попросила меня поехать с ней в больницу им. Крупской. Естественно, обратились к «знакомой знакомых через знакомых». «Всё сделали, как надо». То есть заплатили. Поставили диагноз – «киста». Состояние Суры ухудшалось с каждым днём. Ей было тяжело двигаться, всё время мутило. Моя дочь попросила свою приятельницу из онкологии лично принять и диагностировать Суру. Проведя тщательный осмотр, доктор пригласила меня в кабинет, и сказала: - Положение крайне серьёзное. Фиброма. Очень большая, и, по всей вероятности, не доброкачественная. Оперировать нужно немедленно. Оформим как экстренный случай. Сегодня как раз операционный день. В связи с серьёзностью диагноза крайне необходимо сделать внеплановую операцию. Суру отвели в отдельную палату. (Блат, всё-таки). Не платили ничего. (По блату, без оплаты!). Почему, не знаю. И не помню. До вечера я пробыла в больнице. Что-то оформляла, что-то подписывала, так как не было никого из родственников. Вечером я, усталая, измученная, вернулась домой. Через пару часов, прибегает Кенан, сын Суры, говорит: - Мама просит зайти. Я подумала, что, либо она окончательно утратила совесть, не дав мне «ни охнуть, ни вздохнуть, ни передохнуть», либо произошло нечто серьёзное. Говорю: - Иди на угол, останавливай такси, я пока переоденусь. - Какой такси-макси, пойдёмте к нам домой! - ? - Мама дома! Уже не переодеваюсь, уже – иду. Уже – бегу! Думаю, наверное, на ночь отпустили. Наверное, возникли сложности. Или отпустили домой искупаться. В то время больничные условия были таковы, что иногда человека отпускали домой помыться, так как в некоторых районах города были проблемы с водой. Или всё-таки послали за деньгами, а так как у Суры их, как обычно нет, она послала за мной. Просьбу можно передать и по телефону, деньги – никак. Прихожу. Сура уже заварила и разлила в армуды чай. Настоящий, махмари, крепкий, янтарный, заваренный по-бакински. На столе весь «джентльменский набор»: фрукты, выпечка, колотый сахар, варенье. Хитро улыбается. У Суры была ослепительная улыбка! Голливудская! Красивой формы рот, с двумя рядами белоснежных, жемчужных, изумительной формы зубов. - Ну, что,- говорю, - рассказывай. Когда операция? Что для этого нужно? - Никакой операс-моперас сейчас не будет. Будет через месяц или два. - А как же фиброма? - Никакой фибром – мибром! Хорошо, что твоя Катя попросила доктор Офа. Перед операций, она повела меня проверить на один просветительный машинка. Посмотрели, как в телевизоре. А там, как в кино, один мальчик, семь с половиной месяцев. Спит и палец сосёт. - Боже! - сказала я, - а если бы разрезали? - Одну уже разрезали. - И что? - Открыли живот, а там ребёнок сидит и говорит: Ля-ля-ля, ля-ля-ля! Через 40 дней Суре сделали операцию, но не по поводу кисты или фибромы, а «кесарево сечение». В результате которого появился на свет Кямран. Все женщины нашего и соседних дворов, те, которые пользовались парикмахерскими услугами, посещали салон «Гастон». (Теперь, говорят, он переместился в наш двор). Когда я пришла туда после описанного случая, о неординарном происшествии с Сурой, всем уже было всё известно. Педикюр мне делала Тамара, тихая, очень спокойная, уравновешенная женщина и прекрасный мастер. Она рассказала, что с ней произошёл аналогичный случай. У Тамары уже были взрослые дочери, мечта о сыне так и не осуществилась. Настал «переходный возраст», когда, как говорится в стихах «Бабье лето»: «Уже отгремели могучие ливни, всё отдано тихой и праздною нивой». Все Томины недомогания врачи относили на счёт естественного состояния женщины её возраста. Рекомендации врачей были однозначны: "Ждать". Ждать, никто не знает, сколько, до окончания климактерического периода. Что делать? С природой не поспоришь. Тамара настойчиво продолжала жаловаться на головокружения, тошноту, сонливость и т.д. Поставили диагноз – киста. Киста неестественно быстро увеличивалась в размере. Медики и это находили нормальным. Обещали в ближайшее время удалить. - Но у меня в животе что-то шевелится! – аргументировала Тамара. - Это потому, что киста у вас на ножках. С наукой тоже не поспоришь. Тома, спокойная и выносливая, старалась терпеть, начавшиеся однажды боли. Когда боль стала невыносимой, вызвали «Скорую помощь». Шофёр «Скорой» («крупный специалист» в гинекологии) без тени сомненья, огласил свой диагноз: - Так она же рожает! Схватки у неё. То же самое сказала и нянечка в приёмном покое. А вот дежурный врач заявила: - Что же это вы мамаша дождались до последнего? А потом, если, что не так, врачей будете обвинять. Пока обеспокоенные дочери и муж добрались до больницы, диагноз был, наконец, установлен: - Мальчик! Крупный, крепкий, здоровый. Тот, о котором мечтали столько лет родители и сёстры. Он лежал, этот «диагноз»: - «киста на ножках», в кроватке в детской комнате. Врачебная ошибка – очаровательный сюрприз! Нежданный и долгожданный! - И теперь, - рассказывает мне Тамара, - когда он не в меру расшалится, мы ему кричим: "Да угомонись ты, наконец, Киста на ножках!" Хотела написать: «Каких только чудес не бывает!». «Чего только не случается!». Но чудо явление редкое, и, как правило, одиночное. Потому оно и чудо. А цепь чудес и случайностей, - уже закономерность! В семье Тамары, у которой был муж, дочери, рождение ребёнка было, действительно, чудом, счастем, удачей. Сура была женщиной одинокой, неустроенной. У неё осталось только одна место работы, почти не приносящее дохода. Она пела в хоре. Жила Сура в маленькой комнатке в коммуналке. Общая кухня находилась в конце очень длинного коридора. К сожалению или к счастью, человек привыкает ко всему. Из всех соседей Сура жила в самых стеснённых условиях, но не жаловалась. Даже была весела и оптимистична. Но однажды она попросила меня ей помочь. В чём заключалась помощь, не сказала. Случай оказался дискретным. Сура попросила отредактировать письмо. Как она сказала -«По-русски правильно». Письмо было написано в школьной тетради крупными буквами. На русском языке. Сура же училась в пединституте (хоть и заочно) на факультете русского языка! Читаю. Здравствуй, папа! Я всегда называю тебя папа, потому что очень уважаю, как будто ты, по правде, мой папа. Мой родной папа умер, когда я была маленький районский девочка. Папа, мамин муж, он хороший, но он не мой папа, он папа – Мамед. Я приехала из района – девочка 17 лет. Меня учили взрослые мужчины. Председатель Исполкома, товарищ Караев мне такие дела делал, другие, когда во сне спали, не мечтали. Он мне уважение сделал, комнату дал. Так делать может только родной папа. Другой большой человек тоже сделал мне, как следует. Туда засунул, куда вообще невозможно. В Пединститут. И не география – меография, а русский язык, литература. Потом он тоже умер. Я всё время – сирота. Cейчас опять. А теперь я тебя называю «папа». И всегда проклинаю, как папу. В этом месте я недоуменно остановилась, и спросила: - Что ты имеешь в виду? Кого и за что ты проклинаешь? - Товарищ Горбачёв. Я вообще не вруниха, если я говорю всё по правде, или обещаю, я всегда говорю: «Клянусь папи». - Сура, - говорю, «клянусь» и «проклинаю», не одно и то же. Я долго ей объясняла. Кажется, она поняла. Во всяком случае, выслушала, и тут же говорит: - А вот она … (и называет имя нашей общей приятельницы), всегда проклинает своих детей. - Что ты говоришь, как проклинает? - Говорит, клянусь дети. Продолжаю читать письмо: Когда у нас выбрали товарища Алиева, я очень испугалась! Говорят, уже не будут взятки брать. А что тогда будет? Раньше, когда я болела, врачу деньги дала, он мне всё как надо сделал. В реанимацию положил, как брат. А если деньги не давать, что будет? Болей – умирай? А когда тебя выбрали, я очень была довольная. Ты – настоящий вождь, как царь! Везде сделаешь порядок, перестройка. И в Азербайджане тоже. У одного большой пост, у одного – копеечный. Один блефлюет и скупулирует, как мой сосед, другой, как я, честный человек. Я народный певис, потому, что меня народ любит и уважает, а у меня комната одна. Маленькая. А до кухни надо на машине ехать. До бани и до туалета тоже пешком километр идти, а у меня дети. Чтоб один каструл обед сделать, картошка-мартошка пожарить, нужно сто раз туда-сюда ходить, комната-кухня. Я больной человек, мне это очень тяжело. Ты – большой человек, пост у тебя самый главный. В Кремле. У вас в Москве большое уважение артистам делают. Русская певис Людмила Зыкина, она, как я. Она поёт русские народные песни, я пою азербайджанский мугам. Она тоже как я, полный человек, но она выступает по телевизору и в театре, и никто ей не говорит, что надо фигуру ухудшать. Когда она в Баку выступала, ей сам Гейдар Алиев большое уважение делал. По телевизору показывали, всё правительство хлопало. Цветы – букет, со всего Азербайджан. Дорогой папа – джан! Прошу тебя, как отца, скажи кому надо, или позвони пускай и у нас, в Азербайджане, как в России народные артисты живут, как в Загранице. А не в одной маленькой комнате. Ты мне поможешь, и тебе хорошо будет. Тебя весь народ, как отца будет любить. Как и я тебя люблю. Клянусь папи. Прочла. Не знала, смеяться, или плакать. Вспомнила и «Пять страниц» К.Симонова, и чеховского «Ваньку Жукова», и «Письмо незнакомки» Цвейга. Это Сурино наивное послание (одновременно комическое и трагическое) сравнить можно и с каждым из этих писем и ни с одним. Эти письма такие разные. Но все грустные. Во всех боль, тоска и безысходность. Они продиктованы сердцем. Я сочла нужным посоветовать Суре, не посылать письмо, так как его непременно перешлют назад в Баку, на рассмотрение местного начальства. А наши представители власти, сказала я, на тебя обидятся, за то, что ты не обратилась непосредственно к ним. Они сами постараются тебе помочь. Обязательно рассердятся, за то, что ты папу нашла в Москве, а не в своём городе. Суре это мои доводы очень понравились. В ней было так много детскости. Не инфантильности, а детской доверчивости и непосредственности. Её можно было утешить конфеткой в яркой обёртке. Сура просила хранить всё в тайне, я никому и не рассказывала. Затем она, желая похвалить моё уменье давать хорошие советы, рассказала всё сама. А письмо так и осталось неотправленным, как и письмо наших девочек в «Пионерскую правду». О Суре можно писать ещё и ещё. Как о Молле Насреддине. Весело и грустно. С той лишь разницей, что Молла Насреддин – вымысел, сказка, вечная легенда. А Сура Ибрагимова - реальный человек. Народная певица. (Ей очень хотелось, чтоб так её называли). И я буду писать о ней ещё. Всё, что вспомню. И закончу я, как и начала: Прошлое – родина души.