Всё впервые.

Этот заголовок ступенчками надо расположить, как Маяковский. Тогда получится - ПЕРВЫЕ… ---------- ПЕРВОЕ… ---------------- ПЕРВАЯ… ------------------------- ПЕРВЫЙ… Они пришли вместе с Тренером. Точнее их привёл Тренер. Целый выводок. И если бы не школьная форма – коричневые платья и чёрные передники, то их смело можно сравнить с цыплятами или утятами. Когда они вышли из раздевалки, то оказалось, что и маечки у них были одинаковые. Нам было смешно смотреть, как они ходят гурьбой за Тренером. Ему же надо вначале определить, кто на что способен. Вот и таскал он их из сектора в сектор. Мы–то к тому времени были «старики», а они всего-навсего «салаги». Майки у нас были выгоревшие на солнышке, и какого цвета они были вначале, можно было только догадываться. А у них всё новенькое, с иголочки. Знакомить Тренер нас не стал – сами, дескать, со временем познакомитесь. Примерно через неделю мы уже знали, что все они учащиеся педучилища дошкольного воспитания. На улице Советской оно располагалось. Приходили они всегда все вместе. Договаривались, наверное. И уходили, чуть ли не строем. В общем, не интересны они нам были. Тихо-тихо компания их начала уменьшаться. Не все выдерживают, а некоторым просто неинтересно становиться. Так уже бывало. Тут и зима пришла, а надо сказать привели их на стадион в конце сентября – начале октября. Значит, к моменту перехода в зал их осталось меньше половины. Тренировались мы тогда в одном из залов института физкультуры. В то время он мне казался таким большим и высоким. Когда пришлось, в том же зале фотографировать соревнования по боксу он оказался действительно очень высоким, но совсем не большим. Бакинская зима-то долгой не бывает. Конечно, пришла весна. Вышли опять на стадион. Оставшиеся «цыплята» своими стали, что ли, но всё равно держались на расстоянии, особняком. В одно чудное, весеннее утро принесли почту, а почту в то время два раза разносили – утром и вечером, принесли почту, точнее принесли мне письмо. Такой треугольничек. В кино иногда показывают, когда письма с фронта приходили. Вот такой треугольник и мне пришёл. И, главное, без марки – доплатное. Тетушка, ворча недовольно, достала рубль и оплатила доставку письма. Дальше была копия с картины Лактионова. «Письмо с фронта». Помните? На ней молодая женщина, почтальон, раненый солдат, девочка и мальчик, который читает это письмо. Сбоку собаченция пристроилась. Не помните? Ну, да ладно. Вот, примерно, такая же картина и у нас была. Почтальон, моя тётушка, соседка и я, открывающий письмо. А ведь почтарь-то не уходит, интересно ей, что за письмецо такое принесла. Лучше бы не открывал. Всего одна строчка – «Крути-верти, а рублёвочку плати». И смешно, и обидно. «Ну, какой же гад мог так подшутить» - это первая мысль. И она же последняя. Тётя ворчит, рубль жалеет. В семье она «министр финансов». Все денежные потоки через неё проходят. На тренировке молчу. Стыдно лопухом показаться. Через день всё повторяется. Также тётя достаёт рублик, также открываю я письмо. Только теперь в нём три строчки «Письмо получил? Получил! На рубль наскочил? Наскочил! Попробуй вернуть его обратно». Еле дождался тренировки. И там, чуть ли не центре поля такое устроил.… Ну, положим не в центре поля и не такое уж, но всё же устроил. Письма приходили с определённой регулярностью. Тётя уже давно не субсидировала (тогда таких слов не знали), и я доставал эти рублики из своих накоплений. Вернуть-то письма нельзя было – без обратного адреса они были. Вот влип, так влип. Надо отдать должное – доплатные письма перестали приходить. Отправитель марки стал клеить, но на конвертах экономил. По-прежнему они были «фронтовые треугольники». И вот, однажды вскрываю очередной треугольник, а там… свидание мне назначают. Под часами. Не упомню сейчас, сколько часов было тогда в городе, но эти, «под часами» знали все. Это часы на здании музея Низами. И вечерами около них было не протолкнуться. Здесь назначались свидания. Приходили со всего города. Целиком это напоминало «птичьей базар». Особенно пришедшие с букетом в клювике. Мы всегда с независимой гордостью проталкивались через эту толпу, с ухмылкой оглядывая этих несчастных. И вот пришло моё время. Одному идти было страшно и как-то неудобно, поэтому пригласил дружка. Пришли, и эдак независимо прошли через толпу. Ни одного знакомого лица, кто мог бы пригласить на свидание. Стоять было не с руки. Прошвырнулись несколько раз туда и обратно, да и пошли по своим, более важным делам. Как сказали бы сейчас меня «кинули». Тогда этого ёмкого слова не знали. В ходу было «обдурили». Вечером следующего дня (вот почта работала) – письмо. «Как тебе не стыдно. С товарищем пришёл. Ты бы всю свою команду приволок бы!». И предложение встретиться. Пошёл один. А что делать? И опять никого. И опять письмо. И опять разбор полётов. Значит, кто-то там был и видел все мои действия. Уже потом, через длительное время узнал – это самое обычное развлечение девочек того времени. Назначение свидания, а затем наблюдение за пришедшим. Там был парадный подъезд, какой там подъезд – дверь на лестницу. Рядом с магазином мясокомбината им. Микояна, - об этом сообщала неоновая вывеска на крыше. Вот со ступенек этого подъезда очень удобно было коварным девочкам наблюдать за пришедшими «под часы». И так, практически всё лето. Потом, вдруг всё сразу прекратилось. Это уже осенью было. «Цыплятки» убыли на уборку хлопка. Помогать нашим доблестным хлопкоробам. И письма перестали приходить. И пришлось выслушивать «подколы» нашей почтальонши – «Совсем забыли тебе. Писать перестали». И вдруг приходит письмо из далёкого города Зардоб. И приглашение придти на «свиху». Одна из «цыпляток» приглашает. Их обещали отпустить домой к празднику Октября. В назначенный день пошёл на свидание, на очередное. И чтоб время даром не терять решил заодно и в библиотеку забежать. А что зря томиться. Взял книги, которые обменять надо было, и пошёл. Свидание-то мне назначили около библиотеки, на углу Чистого переулка и Физули. Пришёл, книги поменял. Вышел, у дверей постоял. Встал на углу. Стену подпираю. Стою, томлюсь. Мысли разные в голову лезут. Ну, думаю, выясню, кто из «цыпляток» это затеял – убью. Цыплёнка в табаке изготовлю. Вдруг – идут. А что-то их много.… Издали - никого знакомого. Какие-то перестроения начались. Кто-то кому-то в руки сунул ветку какую-то. Тааак одна отделяется. Остальные не сворачивая, прямо проходят, из-за всех сил на меня зыркая. Подходит. «Это тебе». Суёт как-то неудобно хлопковую веточку с коробочками. С цветами положено приходить, а не с хлопком. И не тебе хлопок-то приносить, а мне – букет или как минимум цветочек. Только не слишком хочется. Ведь сколько раз «обдуривала». Ну да ладно. Вот только тогда и понял я, что предстоит мне гулять с книгами. Пошли мы вниз по Физули, с выходом на Низами, то бишь Торговую, а попросту - на Бродвей. Так тогда все называли Низами. Хотя если быть совсем точным Бродвеем он стал прозываться позже. Зимнее место для прогулок. Летом – бульвар, парки. А парки и танцы - это одно и то же. Шли и говорили. Если быть точным, говорила ОНА. Рассказывала о житье-бытье на уборке. О том, как жили, что ели, где спали. Взрослая жизнь, взрослого человека. Не то, что у меня стадион - дом - библитека. Вечером свидания, но с друзьями-товарищами. А у них – поле и вкалывание до полудня. Потом купание в реке, с незнакомым и непонятным названием - Карасу, обед. А вечером танцы, которые девушки устраивали у себя в сарае. А меня книга донимала. Не все, а именно одна, та, которая становилась второй, ну между двумя другими. Она из-за всех сил стремилась выскочить из пачки. Да и эта вата в упаковке и на веточке тоже не отставала. Хоть и знали мы друг друга больше полуголыми. На тренировке что на тебе надето – майка да трусики, а здесь вдруг стеснение необыкновенное. И боязнь приблизиться к ней. Так и шли на расстоянии гораздо большем, чем расстояние вытянутой руки. Во всяком случае, между нами смело могла пройти парочка, и даже не обнявшись. Прошли всю Торговую. Было ясно, что у неё есть определённая цель и что мы идём к той самой цели. Только вот куда? По диагонали пересекли площадь Свободы, прошли цирк и киностудию. И куда-то в неизведанное. Хотя в путешествиях своих с пацанами и забредали в эти края, но интересного здесь не было ничего. Прошли и «дунькину фабрику». Дальше, перешагивая через множество рельсов, прошли железнодорожные пути, и всё время вперёд. Шли и молчали. Хорошее это было молчание. Ближе как-то стали. И даже рядышком идти попытались. Узкие тротуары, разбитая, практически неасфальтированная мостовая. Слева глухая, высоченная стена с колючкой поверху. Почти на углу – мужчина и женщина в форме. Она в берете, он в фуражке. Сидят на табуретах, у каких-то приоткрытых дверей. На нас смотрят и вслед – «Какая замечательная пара!». Понял я тогда, что мы пара. Резкий поворот налево и перед нами дворец Шаумяна. И она так смело направляется к нему. Бывал я в этом дворце на каких-то мероприятиях, а так просто… Она смело входит во дворец, здоровается с вахтёром. Перебрасываются парой слов. Он кивает головой - и мы идём по пустым и полутемным коридорам, по мягким ковровым дорожкам. Куда так уверено идёт ОНА мне не ведомо. Двери справа и слева. Тишина и совсем неслышно наших шагов. Хотя где-то шумят. Топают мерно и в такт. Мой гид уверенно подходит к двери слева и открывает её. Это танцкласс. Танцевальный коллектив здесь занимается. Тот, который стоял посреди зала и что выкрикивал, да в ладоши прихлопывал, остановил всё это действо, к нам подошёл. Девочки издали мордочки свои в нашу сторону развернули, ушки растопырили, услышать пытаются. ОНА рассказала своему педагогу, что она только сегодня приехала и на занятиях присутствовать не может. И просит извинить её и отпустить с миром. Вот оказывается что... - Она танцует. Попрощалась с педагогом, махнула рукой подружкам - и мы на улице. Но поворачиваем не вправо - в сторону, откуда пришли, а как бы продолжая путь, идём налево. Вдоль трамвайных путей, по улицам на которых нечем дышать. Это когда выдохнуть можешь, а вдыхать совсем не хочется. Ну, эти улицы мне знакомы. Дважды по ним бежал эстафеты. Бензоколонка, плавательный бассейн.… Куда же далее? А далее был парк Низами. Бывал я в этом парке и не раз. Но те аллейки и закоулки парка, которые мне показала ОНА, я видел и узнал впервые. Оказывается, она здесь выросла. Здесь в парке были расположены два детских дома. В одном из них и росла ОНА. Из старинного здания выскочили её подружки. Поцелуи, объятия.… Стою в сторонке. На меня, эдак ненароком поглядывают. О чём-то шёпотом, на ушко друг другу рассказывают. Побродили ещё немного в парке и в обратный путь. Да не на трамвае, а пешком, хоть и темнеть уже собиралось. Проводил я её почти до училища. Она там в «общаге» жила. Попрощались на углу, около бани, что на Советской, ОНА перебежала трамвайные пути и ушла в подъезд. На следующий день, в понедельник, её на тренировке не было. А мне пришлось выслушать столько реплик и советов. Я-то думал, что нас никто не видел. Как же я ошибался! Нас видело столько народа, и было столько разговоров и комментариев по этому поводу, что… Ладно, о чём говорить. Много спустя (это когда «грамотный» стал) я понял, что это были смотрины. Дальше? Что было дальше? Хотите знать? А чего рассказывать – читайте классиков, там всё есть. Лучше них я вряд ли расскажу. Свидания-прогулки, ссоры-расставания, примирения и опять ссоры. Как у всех и как у классиков. И расставание в конец. Выпуск и распределение в один из городов республики. Вот этого у классиков нет. Хотя у советских есть наверняка. Просто вспомнить не могу. Вот и всё. Название необычное? Не нравится – придумайте сами.