Игорь Абросимов. Частная жизнь бакинской семьи на фоне событий далекого прошлого. 1. (Из воспоминани

1. Воспоминания чаще всего пишут известные люди, либо те, кто жизнь таких людей наблюдал непосредственно, а также знает о ней определенно по рассказам родных и близких. Пишутся воспоминания и активными участниками ярких событий, примечательных и оставшихся в памяти большинства людей. При этом всегда считалось, что в ходе рассказа должны обязательно найти отражение какие-то подробности, пусть не столь значительные, которые ранее не были известны, но придают повествованию об известных людях и примечательных событиях определенную конкретность и живость. Мои воспоминания не вписываются в этот ряд. Они о другом. На примере жизни семьи, мало в чем, может быть, отличающейся от сотен других семей, в данном случае семей бакинцев, мне хотелось показать время, ушедшее время, в котором жили наши родные, которое пережили мы сами, наши друзья и знакомые. Показать и рассказать о нем со слов близких нам людей, мнению и взгляду которых мы, безусловно, доверяем, а также описать на основании своих собственных наблюдений. Мне кажется, трудно представить и почувствовать прошлое, в том числе, и без воспоминаний такого рода. Ведь и простые люди, как иногда их называют, люди обычных или почти обычных для того времени судеб, несомненно являются историческим персонажами, если посмотреть на их жизнь на фоне событий далекого прошлого... 1 Иван Семенович Плескачевcкий, мой дед, переехал в Баку с женой и двумя дочерьми в 1908 году, когда ему исполнился тридцать один год. С тех пор вся его жизнь, до самой кончины, была связана с этим городом. Сестры Мария и Ангелина Плескачевские Фотограф Н. Литвинцев (Баку, против Парапета и Армянской церкви, дом Бабаевой - быв. Адамовой, тел. 21-53). О жизни семьи, о времени и событиях, пережитых здесь, мне много и подробно расказывали его дочери, мои мама и тетя. И всегда в их рассказах главное место занимал отец. Он не был, конечно, какой-то выдающийся личностью, достойной фигурировать в энциклопедиях. Однако, приходясь мне дедом, добившимся определенных успехов и проживший жизнь достойно, неизменно вызывал интерес еще в детстве. Будучи типичным и характерным представителем своего времени, Иван Семенович позднее всегда с интересом воспринимался в моих рассказах также знакомыми и друзьями. Вот почему первым героем моих заметок, когда я начал записывать свои воспоминания, стал именно он. Иван Семенович родился в 1877 году в семье обедневшего православного малоросского шляхтича Семена Ивановича Гольцевич-Плескачевского, который много лет служил управляющим у небезызвестного графа Потоцкого. Этот Потоцкий был сыном знаменитого польского магната, австрийского министра и министра-президента, позднее наместника Галиции - графа Альфреда Потоцкого. Громадное наследство Альфреда Потоцкого разделили между собой сыновья. Один из них получил фамильные имения на территории Австрии, а другой - российский подданный - богатые поместья и леса близ Шепетовки в Волынской губернии. Жил он там с семьей зимой и летом, и только гораздо позже, после революции 1905 года, будучи избран в Государственную думу, часто и надолго отлучался по делам в Петербург. Иван Семенович не получил, в сущности, никакого образования, кроме так называемого домашнего. Но обучался он в Шепетовке вместе с детьми хозяина и обучался у хороших учителей, отобранных образованным графом в соответствии с самыми высокими требованиями. Кроме всего прочего, Иван Семенович хорошо владел французским, неплохо играл на скрипке и фортепиано. Он рано начал самостоятельную трудовую жизнь, поступив на службу конторщиком на Макеевский металлургический завод в Донбассе, который принадлежал в те годы французской компании. В Макеевке дед женился на Полине Андреевне Шумейко, моей бабушке. Ее обручальное кольцо, подаренное дедом, носит сейчас моя жена. На внутренней поверхности кольца гравировка: «Ваня 17 февраля 1899 г.» Бабушка умерла, когда я был уже большим мальчиком и учился в третьем классе. Хорошо помню рассказы о далеких годах ее юности, о Донбассе девяностых годов позапрошлого века. Бабушка помнила нередкие аварии и катастрофы на угольных шахтах. Гудел тревожно и беспрерывно гудок, и со всех концов поселка бежали к шахте жители, жены и дети шахтеров. Из шахты поднимались уцелевшие, выносили тела погибших. А хозяин, стоя в пролетке, «одаривал» рыдающих женщин - золотая пятерка за погибшего кормильца. Или еще картина. Холерные бараки на окраине Макеевки во время эпидемии холеры на юге России, случившейся тогда же, в 90-х годах XIX века. Больных выхаживают приезжие студенты-медики. А по поселку уже ползут слухи, что в бараках больных специально умертвщляют и зарывают в ямах с известью для того, чтобы быстрей покончить с заразой. Темный народ шахтерских поселков взбунтовался. Бабушка хорошо помнила этот холерный бунт. Бараки разгромили, студентов избили и разогнали, больных, а также умерших из морга разобрали по домам. Через несколько дней для прекращения бунта прибыли казаки. Казаки обходили дома и всех заболевших снова свозили в бараки, по улицам разъезжали казачьи патрули. Кое-кого из участников беспорядков секли нагайками прямо у ворот собственных домов. Для бабушки холера не была чем-то необычным. Будучи совсем молодой, она много ухаживала за холерными больными, своими родственниками. Часто вспоминала, как выходила двоюродную сестру, которую во время болезни держали и поставили на ноги дома... Дед мой своим трудом и знаниями быстро завоевал на Макеевском заводе большой авторитет. Даже внешне его нельзя было не заметить и не отличить. И.С.Плесачевский – молодой сотрудник конторы Макеевского металлургического завода Громадного роста, физически очень сильный, он, по свидетельству людей, знавших его в более поздние годы, напоминал Петра, каким представил царя в известном кинофильме знаменитый актер Николай Симонов. От экранного Петра отличало Ивана Семеновича уважительное и спокойное обращение с окружающими, что было, впрочем, весьма характерно в те времена для большинства образованных людей. В 1908 году Ивана Семеновича пригласили на службу в синдикат "Продамета". И.С.Плескаяевский – управляющий Бакинской конторой «Продамета» в своем рабочем кабиненте. Синдикат, образованный в 1902 году, за несколько лет монополизировал сбыт всей продукции русских металлургических заводов. Ни одного пуда чугуна, стали, проката черных металлов не могло быть продано в России помимо этого синдиката. Поначалу "Продамета" образовался в Донбассе, в руководстве синдикатом, главная контора которого с 1903 года обосновалась в Петербурге, ведущее место занимали тузы южнорусской металлургической промышленности, многие из которых хорошо знали деда по работе в Макеевке. Когда синдикат открыл свое Кавказское отделение с конторой в Баку, этим и было предопределено назначение его управляющим. Излишне напоминать, что никакие способности и успехи сами по себе, без механизма патрон-клиентских отношений, нигде не могли и не могут значительно подвинуть работника по служебной лестнице. Другое дело, на каких основах связи эти устанавливались, на чисто деловых, как было это в случае с дедом, либо иных, не имеющих отношения и даже мешающих деловым. Жалование Ивану Семеновичу положили по тем временам громадное, более 20 тыс. рублей в год. Для сравнения приведу цифры, которые характеризуют размер тогдашнего жалования служащих. Только менее трети дипломированных инженеров-механиков, окончивших Киевский политехнический институт, зарабатывали более 3 тыс. в год. Инженеры, занимавшие высшие посты в Горном ведомстве, получали от 4 до 8 тыс. Начальники частных железных дорог имели жалование по 12 - 15 тыс., что считалось громадной суммой и превышало жалование министра. После десяти и пятнадцати лет службы высокопоставленные руководители "Продамета" получали очень большие по сумме единовременные пособия, достаточные для того, чтобы после ухода на покой безбедно существовать только на банковский процент. Сотрудники Бакинской конторы «Продамета».

В верхнем ряду, крайний слева, И.С.Плескачевский. Имущественное положение семьи деда в свое время меня очень интересовало и нашло поэтому отражение в этих записках по одной причине - оно характеризует позицию, занимаемую семьей в социальной иерархии общества. Так же, как и принадлежность к дворянству в сословной дореволюционной России. Впрочем, Иван Семенович давно утерял связи со своим сословием, хотя и числился в дворянских книгах Подольской губернии. И по роду своей деятельности, и по убеждениям и пристрастиям он не был дворянином, более того, считал недостойным кичится дворянским званием. Это был человек новой эпохи, деловой человек, ценивший в людях не титул и звание, а ум, образование и умение трудиться. Даже свою старую дворянскую фамилию он изменил, убрав еще в молодости первую ее составляющую (Гольцевич) и став просто Плескачевским. Однако, он хранил «дворянские бумаги», которые сжег уже после революции, так как стало их опасно держать, а также исправно платил дворянские взносы. Делал он это ради дочерей, которых решил отправить на учебу в Петербург, в Смольный институт, куда принимали, как известно, только потомственных дворянок. Ко времени переезда Плескачевских на Кавказ, Баку, в прошлом небольшой уездный, а затем губернский город на окраине Российской империи, стал крупнейшим индустриальным центром. Ни один город в России не развивался в то время так быстро. В 1903 году в Баку было уже более 200 тыс. жителей. Нефтепромыслы в окрестностях города обеспечивали горючим не только всю страну, но и производили большое количество нефти на экспорт. Нефтеперегонные заводы, сосредоточенные в Черном городе и его продолжении - Белом городе, перерабатывали нефть в осветительные масла, то есть керосин и солярку, смазочные масла и мазут. Кстати, на мазуте работали все железные дороги Кавказа, суда, плававшие по Каспию и Нижней Волге, котельные заводов и фабрик. Удобная Бакинская бухта позволяла быстро и без больших затрат расширить порт, который стал не только основным путем для транспортировки нефти, но и цетром перевозок самых разных грузов, торговыми воротами в Иран и Закаспийские области. Береговая полоса в пределах города была почти вся, за исключением нескольких сот метров, отданных аллеям приморского бульвара, застроена пристанями и складами пароходных компаний «Кавказ и Меркурий», «Лебедь», «Каспий», занята Баиловскими доками и пристанями Дадашева. Еще в XIX веке железная дорога связала Баку с Тифлисом и Батумом на Черном море, а вскоре железнодорожный путь протянули по берегу Каспия на Северный Кавказ, соединив Баку с общей сетью российских железных дорог. Добычей, переработкой и транспортировкой нефти занимались не только местные нефтепромышленники - Мирзоев, Манташев, Тагиев, но и крупные иностранные компании, такие как Каспийско-Черноморское нефтепромышленное общество, основанное Ротшильдом и Товарищество бр. Нобель. Плескачевские, приехав в Баку, стали свидетелями стремительного, буквально на глазах, расширения площади современной городской застройки. Новый центр города, расположенный по берегу бухты и сформировавшийся вокруг площади Парапет и улиц Михайловской (в советские времена ул. Зевина) и Ольгинской (ул. Джапаридзе), быстро застраивался многоэтажными каменными домами и выглядел вполне современно. Доходные дома, особняки и дворцы, здания банков и контор известных торгово-промышленных фирм, театры, клубы, учебные заведения строились из местного известняка. Здания эти отличались архитектурными достоинствами и имели очень привлекательный вид, благодаря широкому использованию архитекторами различных вариантов ордерной архитектуры и обработке белокаменных фасадов, украшенных сложными профилями и деталями. Излюбленным стилем стал в Баку ренессанс, в формах которого с большим вкусом спроектировано и построено большинство зданий того периода, что дало повод применить позднее удачный термин для характеристики этого бакинского архитектурного направления эпохи модерна – «плоскокрыший ренессанс». Ведь крыши в Баку традиционно проектировались плоские, с кировым покрытием, изготовленным на основе нефтяного битума. Это придавало своеобразный вид всей городской застройке. Хочется добавить, что много лет назад моими первыми детскими архитектурными впечатлениями стали такие бакинские здания как Филармония, построенное для летнего клуба бакинского Общественного собрания в Губернаторском саду, особняк Де Бура на Садовой (в советские времена ул. Чкалова), в котором многие годы жил партийный вождь советского Азербайджана Багиров, а позже открылся Музей искусств, Городская дума на Николаевской (Коммунистической) улице, где разместился Баксовет. О том, что такое готика, я представил себе с дошкольных времен и навсегда запомнил, когда впервые увидал эффектный и на редкость выразительный дом Мухтарова, построенный в формах французской готики. Нельзя не вспомнить сегодня здания мусульманского благотворительного общества «Исмаилия», возведенного на парадной в те времена Николаевской улице в духе веницианской готики. В мое время, после перестройки и благоустройства окружающих кварталов, «палаццо Исмаилия», где разместился президиум Академии наук Азербайджана, неизменно привлекало внимание всех приезжавших в город своей необычо живописной архитектурой... «Чистые» буржуазные кварталы с нарядными улицами, выросшие за сравнительно короткое время, производили уже в первом десятилетии прошлого века сильное впечатление. В то же время городские окраины, а также многие кварталы, близко соседствующие с центральными районами, были застроенны малопривлекательными домами, зачастую хаотически, и воплощали худшие стороны старого восточного города, как например, часть города, ограниченного крепостными стенами. А нагорная часть Баку имела тогда совершенно аульный характер. Город продолжал стремительно развиваться, кварталы продвигались в восточном направлении, вдоль берега бухты, смыкаясь с промышленной зонной - Черным и Белым городом, а также к северу, по плато над городом и бухтой. Проблемой для Баку на протяжении десятилетий оставалась питьевая вода. Ее возили на наливных судах из устья реки Куры, а жителям доставляли водовозы. В городе работали также опреснители морской воды. В старых западных районах города продолжали функционировать колодцы и резервуары с родниковой водой. Для хозяйственных нужд максимально использовалась, в случаях когда это было возможно, и морская вода из специального водопровода. Проблема была решена только во во время Мировой войны, в 1916 году, когда пустили, наконец, Шолларский водопровод протяженностью почти в 200 км. Он доставивил в город прекрасную по качеству пресную воду из источников в предгорных районах. С тех пор бакинцы гордились качеством и вкусовыми качествами своей водопроводной воды. Но в начале века, в связи с нехваткой пресной воды, а также из-за каменистой, неплодородной почвы, в Баку было очень мало зеленых насаждений. Городское благоустройство также оставляло желать лучшего, многие кварталы не имели канализации, некоторые районы города подвергались вредному воздействию выбросов нефтеперегонных заводов, а вода в бухте во многих местах почти постоянно была покрыта слоем нефти и мазута. Тяжелым и непривычным был для приезжих и жаркий бакинский климат. Место управляющего конторой "Продамета", которое занимал Иван Семенович, недаром оплачивалось столь высоко. Бакинский район потреблял громадный объем металла, причем монопольное положение "Продамета" приносило этому синдикату и входившим в него металлургическим заводам громадные прибыли, увеличивающиеся по мере роста нефтедобычи. Миллионеры-нефтепромышленники с большой охотой пошли бы на неофициальные сделки с руководителем конторы, добиваясь более выгодных для себя условий поставки металла, что сулило ему баснословные личные доходы, а синдикату, естественно, упущенные возможности. При этом не требовалось даже идти на какие-то грубые злоупотребления. Достаточно было действовать в пределах допустимого, не воспользоваться, например, благоприятной для поставщика металла коньюктурой, сделать небольшую скидку, когда и без скидки возможна была продажа, не проявить в нужный момент предприимчивости и энергии... Иван Семенович справедливо считался в этом отношении вне подозрений, и руководство "Продамета" ему безусловно доверяло. И вознаграждало соответственно. По единодушным отзывам, Иван Семенович был примером деловой корректности не только в вопросах, касающихся личных интересов и личных доходов. Все деловые вопросы решались им самым добросовестным и самым честным образом. Не могло быть и речи о каких-то коммерческих махинациях, ущемляющих интересы клиента. Нравственные критерии, принятые среди порядочных людей, не отделялись от деловых отношений. На примере моего деда можно вынести суждение, что деловой мир старой России ценил не только знания, работоспособность, энергию и профессиональную хватку, продвигая и поддерживая тех или иных людей. Такие качества как порядочность и честность были обязательными качествами преуспевающего делового человека. Размер прибыли и сиюминутная выгода в условиях «свободного рынка» не были тогда единственными и определяющими критериями. Многие факторы влияли на обстановку в деловом мире. Поэтому наивны были наши недавние суждения, что само по себе свободное предпринимательство ставит все на свои места, что достаточно реформировать должным образом экономические отношения и все пойдет как по маслу. На самом деле моральный климат, культурные традиции, общественный уклад и чисто человеческие отношения, будучи факторами либо вовсе внеэкономическими либо очень слабо с экономикой связанными, являются подчас весьма существенными и решающими в вопросах налаживания цивилизованной хозяйственной жизни. В Баку семья Плескачевских снимала большую многокомнатную квартиру в новом доходном доме крупного судовладельца и домовладельца Дадашева, построенном в развивающейся тогда на восток приморской части города, в конце Меркурьевской улицы (в советские времена улица Шаумяна). И. С. Плескачевский (крайний слева), его жена - Полина Андреевна (крайняя справа) с дочерьми и гостями на балконе своей квартиры на Меркурьевской улице в Баку. Дом был двухэтажный. В нижнем этаже, а также в огромных по площади сухих подвалах, размещались конторы и склады различных компаний. Первоначально Дадашев предполагал сдать нижний этаж бакинской таможне, именно для этого этаж и проектировался. Но поздее почему-то договоренность была расторгнута, и помещения были сданы внаем различным конторам, по-преимуществу, оптово-торговым. На верхнем этаже находились просторные многокомнатные квартиры, также сдававшиеся внаем. Особенностью дома являлось наличие внутреннего дворового корпуса, повторявшего прямоугольную конфигурацию корпуса основного и снабженного закрытыми переходами из каждой квартиры. В дворовом корпусе размещались кухни, кладовые и другие подсобные помещения. После революции в доме разместилось известное учреждение НКВД - МГБ - КГБ с большой внутренней тюрьмой, которая была построена в замкнутом пространстве двора и оборудована в подвалах. Помню с детства, что проход по тротуару у этого печально известного дома вплоть до конца сороковых годов был запрещен. Под окнами ходил караульный, вооруженный карабином с примкнутым штыком, свистком сгонявший прохожих на другую сторону улицы, если они по незнанию пробовали нарушить строгий запрет. Интересно сложились отношения Ивана Семеновича с домохозяином. Алекпер Дадашев был очень богатый человек и человек весьма занятой. С жильцами своих многочисленных домов он практически не встречался. Немалое значение имело тут и то обстоятельство, что почти все жильцы были немусульманами, а Дадашев слыл человеком старой закалки. Исключением стал только Иван Семенович. И.С.Плескачевский на балконе своей квартиры на Меркурьевской улице в Баку. Каждый месяц, предупредив по телефону, Дадашев приходил к нему лично получить плату за квартиру, так как считал неуважительным посылать к деду конторщика. Они долго сидели в кабинете, беседуя о жизни в Баку, обсуждая новости, рассказывая о семье и интересуясь здоровьем домочадцев. При этом никаких чисто деловых вопросов у них с дедом во время этих бесед не обсуждалось, дела, связанные с деятельностью "Протамета", когда они и возникали, решались своим порядком. Была взаимная симпатия и взаимная тяга к общению. Дед считал Дадашева, не получившего регулярного образования, человеком весьма умным, знающим и, что самое главное, глубоко порядочным. Сенсацией среди близких знакомых Ивана Семеновича стало приглашение в гости, последовавшее от Дадашева вскоре после установления между ними доверительных отношений. Дело в том, что Дадашев жил весьма замкнуто, а «иноверцев» в его дом вообще никогда в гости не звали. Визит прошел очень торжественно. В большом и богатом фамильном доме, украшенном на восточный вкус коврами и зеркалами и расположенном в старой части города, за крепостными стенами, и поныне называемого Крепостью, хозяин принял чету Плескачевских, представил им жену и сына, долго беседовал, всячески демонстрируя свое расположение и уважение к гостям. Кстати, сын Дадашева Садых получил хорошее образование и стал позднее известным архитектором, нашедшим всеобщее признание в советском Азербайджане. В соавторстве с М. Усейновым он построил в Баку целый ряд зданий, определявших в свое время новое лицо столицы республики. К сожалению, умер он рано, не дожив и до пятидесяти. Плескачевские приехали в Баку, когда еще не успокоились волнения, возникшие в городе в связи с недавними революционными событиями и поднявшейся, в связи с неустойчивостью власти, всплеском уголовной преступности. Власть в Баку революционные события действительно потрясли и ситуация вышла из-под контроля. Об этих временах рассказывала мне Надежда Онуфриевна Красильникова, вдова известного бакинского миллионера Красильникова, одного из двух братьев, домовладельцев и акционеров крупых компаний. К 1908 году обстановка в городе нормализовалась, но у бакинцев, не без оснований, еще не появилось ощущение, что они живут в безопасности. Поэтому в спальне, в тумбочке лежал заряженный браунинг, который дед брал с собой и носил в жилетном кармане, если куда-то уезжал вечером. Дочерям было категорически запрещено даже заглядывать в тумбочку, не то что прикасаться к заряженому оружию. Иногда дед с приятелем ездил к Волчьим воротам, что находились далеко за городом, чтобы поупражняться в стрельбе. Свою жену он тоже хотел научить на всякий случай обращаться с оружием, но та решительно воспротивилась. Не только стрелять в человека, но и угрожать ему пистолетом она была органически не способна. Даже в случае реальной угрозы для себя лично и своих близких. Когда я был маленьким и тетя впервые рассказала мне про пистолет, я почему-то решил, что он до сих пор храниться где-то в доме, в недоступном для детей месте. Каково было мое разочароване, когда я узнал, что еще во время революции, когда в городе установилась власть Бакинской комуны и держать оружие стало опасно, дед, не желая сдавать его официально, разобрал браунинг и выбросил по частям. Соблюдались и другие меры предосторожности. "Продамета" располагалась в том же доме, занимая соседнюю квартиру, а также помещения на первом этаже здания. Контора сообщалась с квартирой, из спальни вела дверь прямо в рабочий кабинет деда. Было установлено строгое правило, согласно которому в прихожей конторы на втором этаже в «присутственные часы» постоянно находился один из преданных «хозяину» и физически сильных конторских курьеров. Но дед никогда не пользовался услугами охранников-телохранителей. Он был человеком очень уверенным в себе и отнюдь не боязливым. Недаром мама говорила, что с ним рядом можно было ничего не бояться. Конечно, такая оценка дочерью любимого ею отца не столь уж веский аргумент, но кое о чем она все же говорит. При этом очень многие влиятельные и богатые люди, особенно свежеиспеченные миллионеры, нажившиеся на продаже, покупке или эксплуатации нефтеносных участков, старались не выходить из дома без сопровождения телохранителя, и старые бакинцы вспоминали об этом позднее. Дед относился к наличию телохранителей с некоторой иронией. Семью Плескачевских обслуживали горничная, повариха, а также курьеры, служившие в конторе. При дочерях находилась гувернантка-француженка. Дед много времени отдавал службе. Но вечерами регулярно ездили в гости и сами принимали гостей, постоянно посещали концерты в Общественном (Благородном) собрании. Иногда Иван Семенович играл там в карты. В собрание ездили только на извозчике, за которым посылался курьер, хотя расстояние до здания собрания на Красноводской улице (ул. С.Вургуна, позднее в этом здании размещался Дом офицеров) было всего несколько сот метров. Пройтись пешком в вечернее время было не принято, даже не совсем прилично при том положении, которое занимали в бакинском обществе мой дед и его семья. Такие «нормы поведения» во многом объяснялись, конечно, не столько неспокойной обстановкой в городе, сколько устоявшимися привычками, вызванными подобной обстановкой в недавнем прошлом. Среди друзей дома особенно часто в рассказах мамы и тети упоминалось имя инженера Антонова. Это был очень интересный в общении, веселый и жизнерадостный человек, не чуждый серьезных интересов и запросов. Детей у него не было, а жена, немного старше по годам, женщина тоже образованная и умная, отличалась удивительной красотой и умением держаться в обществе. Антонов всегда увлекался чем-то необычным, сам и вместе с женой много путешествовал за границей. Одним из его постоянных увлечений была борьба. Обладая недюжинными физическими возможностями, Антонов несколько лет ею занимался и даже успешно участвовал в соревнованиях борцов-профессионалов в цирке, выступая в разных городах, в том числе и в Баку. Участие его в соревнованиях было, конечно, анонимным, боролся Антонов в маске, так как статус циркового борца не был совместим с его положением и работой. Как-то раз Плескачевские ходили в цирк специально для того, чтобы посмотреть на Антонова. Мой дед в те давние времена тоже отдал дань занятиям физической культурой, что совсем не было распространено и даже порой вызывало удивление. Вместе с Антоновым он постоянно посещал спортивный зал известного в те времена гимнастического общества "Сокол", где проводили занятия приехавшие, в основном из Чехии, специальные инструкторы. Мама была свидетелем того, как хорошо получались у деда прыжки через коня, как выполнял он сложные упражнения на кольцах. Расставание с Антоновым произошло совершенно для всех неожиданно. Незадолго до начала Первой мировой войны, уехав один в свое очередное заграничное путешествие, он больше никогда домой не вернулся. Как говорили тогда в Баку, убежал от жены в Америку. В двадцатые годы, когда в Америке побывала группа бакинских инженеров-нефтяников, Антонов, который весьма там преуспел, встречался с ними, узнавал про общих знакомых и передал привет Ивану Семеновичу. Хорошим и добрым знакомым Плескачевских был доктор Антон Иванович Мамиконов. Сразу после окончания Сорбонны он приехал в Баку и, ко времени появления там Плескачевских, уже многие годы имел большую врачебную практику. В кабинете у Антона Ивановича стоял редкий по тем временам рентгеновский аппарат, но, по словам мамы, сказанным, конечно, не без сохранившегося с детства особого чувства к старому доктору, он, даже не прибегая к сложным исследованиям, безошибочно ставил диагноз и успешно лечил всю семью, и детей и взрослых. В рассказах неизменно фигурировал случай, как бабушка, выезжая с дачи из Караклиса с неожиданно сильно заболевшим дедом, подала срочную тревожную телеграмму. В той телеграмме на имя Антона Ивановича было всего несколько слов о состоянии мужа, но доктор тут же позвонил в контору "Продамета". "Гасан, - сказал он курьеру, - хорошо протопи ванну и пошли кого-то на вокзал с извозчиком. Барин заболел брюшным тифом и его сейчас везут домой." Заочный диагноз полностью подтвердился, а лечение было начато немедленно и проведено энергично и успешно. Вообще никому из врачей, кроме Антона Ивановича, Плескачевские так не доверяли, а их домашний врач стал довольно быстро их добрым знакомым и постоянным гостем в семье. Днем почти ежедневно Маруся, старшая дочь и позднее моя мама, и младшая Ангелина с гувернанткой ездили на прогулку в Губернаторский сад, расположенный между Николаевской улицей и Набережной. Плескачевские на прогулке в Губернаторском саду, возле летнего здания Общественного собрания. Туда приезжало и приходило постоянное общество детей с боннами и гувернантками, там всегда было весело и интересно. В начале века сад представлял собою красивый зеленый оазис в пыльном и жарком городе и обладал богатейшим набором деревьев и цветов, привезенных с разных концов света. Несколько бассейнов с фонтанами и подпорные стенки, устроенные на участках с выраженным рельефом, дорожки и аллеи, проложенные в различных направлениях, пышная зелень и красивые садовые композиции создавали невиданную в этих местах обстановку ландшафтного парка. Я хорошо помню сад Революции моего детства, когда он еще не пришел в запустение, не был много раз переделан, став похожим на обычные бакинские сады и скверы, которых появилось немало в моем городе. И через много лет, отмеченных бурными событиями, во время которых было не до поддержания садов и парков, он выделялся своим особым неповторимым обликом. Летом все состоятельные бакинцы покидали город, спасаясь от жары, пыли и духоты нефтяной столицы. Плескачевские ездили на кавказские курорты (Боржоми, Караклис, Железноводск, Кисловодск) и в Одессу. В Одессу ездили отдыхать по необходимости - там моей маме, еще совсем маленькой девочке, сделали радикальную и очень удачную операцию на ухе, а потом несколько лет подряд наблюдали и лечили. Ни разу семья не побывала за границей, хотя поездка на немецкие курорты, к примеру, стоила не намного дороже, благодаря высокому и стабильному курсу рубля. Да и не в деньгах тут, конечно, было дело. Слабое здоровье бабушки Полины Андреевны каждый раз заставляло откладывать заграничный вояж. Когда дочери подросли, Иван Семенович стал собирался вместе с ними в Египет и Палестину. Он мечтал увидеть Иерусалим и египетские древности. Планам помешала война... Летом 1917 и 1919 года, когда поездки по дальним курортам стали фактически невозможными, а обстановка в городе была относительно спокойной, отдыхали у Каспийского моря в селении Бузовны, где нанимали дом и куда ездили на извозчике. Примечательным местом в дореволюционном Баку стала «Нефтяная вилла» («Вилла Петролеа»), созданная бр. Нобель еще в 1880-х годах всего за два года. Заводской район - Черный город был значительно удален от центра, поэтому довольно многочисленный инженерный и административный персонал вынужден был жить там же. Если жилища рабочего люда располагались вблизи нефтеперегонных установок, не вызывая особых осложнений, то специалисты с семьями не желали жить в задымленной атмосфере, насыщенной вредными выбросами. А братья Нобель были очень заинтересованы в привлечении на работу крупных инженеров и специалистов. На службе в компании некоторое время состоял, к примеру, знаменитый инженер В.Г.Шухов, обогативший нефтяную технику несколькими известными изобретениями, сделанными им как раз в это время. Позднее Шухов прославился строительством в Москве, на Шабловке, известной металлической башни - антенны радиостанции Коминтерна, использованой впоследствии в качестве первой московской телевизионной вышки. Итак, чтобы привлечь специалистов, именно здесь, по соседству с заводами, нефтяными резервуарами и подъездными железнодорожными путями был устроен зеленый массив площадью более 10 гектаров. На черногородскую пристань доставляли баржами плодородную землю из Ленкоранского уезда, а следующие порожняком из Астрахани в Баку нефтеналивные суда бр. Нобель стали набирать в виде балласта волжскую воду для полива. Посадочный материал подбирался в субтропических лесах Ленкорани, в Тифлисе и Батуми, выписывался из известных питомников России и Европы. Дорожки и аллеи парка, распланированного с учетом рельефа и окружающих производственных сооружений, подводили к нескольким жилым домам с характерными для бакинской архитектуры остекленными и открытыми террасами и балконами. Обитатели «Вилла Петролеа» часто устраивали в парке гуляния и балы, на которые приглашались многочисленные гости из города. Играла музыка, горели разноцветные фонарики, развешенные на деревьях, устраивался фейерверк и подавались угощения. Моя мама и тетя Ангелина вспоминали, как они ездили с родителями не только на такие праздники, но и просто в гости к знакомым и друзьям. Вспоминали также веселую рождественскую елку, которую традиционно устраивали на «Вилле». Ежегодно дед ездил в Петербург отчитываться перед правлением "Продамета". В те годы ездили не часто, а так далеко и подавно. Поездка становилась событием не только в семье, но и среди многочисленных коллег, друзей и знакомых. С утра конторский курьер на извозчике отвозил на вокзал вещи, затем на нескольких нанятых экипажах вся семья, уже налегке, вместе с приехавшими проводить отправлялась на вокзал. Там, в зале ожидания для пассажиров 1-го класса, к ним присоединялись те, кто приехал попрощаться прямо к поезду. Народу собиралось немало. Приезжали на вокзал заранее, чуть ли не за час до отхода поезда, как было принято в те времена. Все вместе шли в буфет, где взрослые пили вино и шампанское, а дети угощались лимонадом и пирожными. С первым звонком выходили на перрон, дед расплачивался с носильщиком, который давно уже внес вещи и ждал «барина» у вагона, прощался с каждым провожающим отдельно, целовал жену и девочек и поднимался в вагон. Через две или три недели деда встречали. Народу было уже не так много, как при проводах, только близкие знакомые и друзья. Каждый раз из Петербурга Иван Семенович привозил подарки, причем привозил всегда что-то необыкновенное. Необыкновенные игрушки и куклы для дочерей, необыкновенную, нарядную шляпу с перьями, самую модную, для бабушки, какую-нибудь необыкновенную безделушку. Мама говорила, что дело тут было не только в больших финансовых возможностях и внимании отца, моего деда, к своим близким, но и в его вкусе и умении заметить по-настоящему красивую вещь, отличить ее от всего рядового. Мама и тетя Ангелина получили вначале домашнее образование, после чего были определены в женскую гимназию. Кроме того они учились по классу фортепиано в училище Бакинского отделения Русского музыкального общества. Мама делала большие успехи в музыке, участвовала в публичных концертах, которые регулярно устраивались в Общественном собрании и в «Исмаилии». Когда собирались гости мама и тетя, а затем дед с каждой из дочерей, играли в четыре руки. Жизнь в Баку начала века была полна самых резких контрастов. Мама и тетя вспоминали и рассказывали мне, какие дворцы, особняки и доходные дома, раскошные магазины и торговые пассажи украшали центральные улицы, как много по-настоящему богатых людей было в городе. Но наряду с этим - масса оборваных, грязных и голодных, просивших подаяния, мальчишки, круглый год ходившие босиком и за мелкую монету доставлявшие пудовые «зембили» (плетеные сумки) с базаров. Трахома и даже проказа не вызывали удивления, так как были тогда довольно распространенным явлением. Подобные контрасты существовали во всей России, но здесь, в Баку, они были особенно разительны из-за восточного уклада и особого колорита, соседствующего с наступающей цивилизацией. В семье деда всегда присутствовало чувство неудовлетворенности несправедливостью общественного устройства, которое предопределяет такие социальные контрасты. Мама рассказывала, что ее родители считали большим грехом жить в роскоши, когда большинство испытывало столько бед и лишений. Именно поэтому, несмотря на потерю своего привилегированного положения, большого капитала в банке, наиболее ценного имущества, попросту отнятого во время реквизиций («грабь награбленное»), вся семья осталась на родине, осталась в Баку и вписалась очень быстро в новую жизнь. В разгар революции и гражданской войны, Иван Семенович (наивный!) говорил своим дочерям, что семье его не страшны никакие общественные катаклизмы: «Мы живем своим трудом, своей головой и поэтому никогда не пропадем. Мы будем работать и счастливо жить в своей стране». Так отвечал он и на настойчивые деловые предложения друзей и знакомых эмигрировать из России. Как и многие другие представители имущих классов и интеллигенции, он принял большевиков и Ленина за избавителей от всеобщей несправедливости. У людей, подобных деду и бабушке, было совестливое отношение к окружавшей их жизни и не было еще исторического опыта, который они приобрели позднее, столкнувшись с новой властью. Русская культура и русская литература недаром учили их сопереживать и сострадать слабым... Когда я читаю и слышу теперь о том, как всем хорошо и богато жилось в России до прихода к власти большевиков, я вспоминаю свидетельства моей мамы, свидетельства человека во всех отношениях благополучного в тогдашней жизни и, хотя бы поэтому, вполне беспристрастного. Полина Андреевна, моя бабушка, была человеком глубоко и искренно верующим. Одно из ранних воспоминаний - это ее высказывания о вере и религии, которые звучали во времена моего пионерского детства весьма непривычно. Однако, она не испытывала особых неудобств в связи с закрытием церквей, хотя Баку был городом, где закрылись в начале тридцатых буквально все православные храмы. Вера Полины Андреевны издавна сочеталась с недоверием к церкви и ее деятелям. Она считала, что священники, погрязнув в мирских делах и в погоне за материальным благополучием, не могут ничему хорошему научить прихожан и не имеют на это морального права, а их молитвы, будучи неискренними, никогда не дойдут до Бога. Поэтому до революции в церковь семья ходила очень редко, только по большим праздникам. Бог был внутри, и вера Полины Андреевны не нуждалась в церковной молитве. Очень часто посещала храм в детстве только тетя Ангелина, правда не православный, а католический, который находился как раз напротив дадашевского дома, на том месте, где в советские времена построили клуб МВД. Ее брала с собой на службу полька-горничная, глубоко верующая женщина. Родители потив этого не возражали. Не получила моя бабушка морального удовлетвоения и от посещения монастыря в Харьковской губернии, весьма известного молитвенным усердием своих монахов. Молиться и просить Господа о возвращении здоровья своей старшей дочери Марии ездила она в этот монастырь вместе с дедом из Харькова, где останавливались проездом в Одессу. Здесь, в Харькове, маму показывали какому-то старому и очень известному профессору, рекомендовавшему радикальную операцию на ухе и даже предлагавшему ее тут же сделать. Но Плескачевские предпочли продолжить поездку в Одессу и довериться по рекомендации того же Антона Ивановича (мама, кстати, никогда, до конца своей жизни не называла его просто Антон Иванович, но всегда доктор Антон Иванович) молодому врачу в клинике Новороссийского университета. Кстати, мой дед всегда больше доверял как специалистам и внимательнее прислушивался к совету молодых, если видел в них людей деловых, знающих, добросовестных. Наверное потому, что и сам был человеком не старым, а также потому, и это главное, что чувствовал преимущества молодых в новой, стремительно меняющей свое лицо действительности. Перед отъездом из Харькова дед с бабушкой и поехали помолиться в монастырь, оставив дочерей на попечении горничной, которую везли с собой из Баку, и тетки Ивана Семеновича, у которой остановились. Продолжение - часть 2. Жми. Продолжение - часть 3. Жми. Продолжение - часть 4.Жми. Окончание - часть 5. Жми.