Бабушка (Инна Амнуэль)

Бабушка

Кажется, так давно это было: дом, любимая комната, в которой умирает родной человек, и ты не в силах помочь. Он стонет, а ты остаешься безмолвным, ополоумевшим от страха и собственного бессилия - живым и потому жестоким свидетелем. Заглядываешь украдкой в ставшую, постепенно чужой комнату, преодолев страх, подходишь к постели и видишь нечто, совсем недавно бывшее живым и веселым человеком, любившим тебя, баловавшим, и, казалось, как бы ни была жестока жизнь, она должна "остановиться, оглянуться", оставить тебе то, что дорого, не отнимать у кого-то последнюю радость.
Это вовсе не было так давно, как кажется уставшей памяти. Но даже если бы прошли долгие-долгие годы, это все равно было бы рядом, будто случилось вчера, и ты сквозь слезы и страх, и страшный шум в голове слышишь свой дикий шепот: "Все!?"
Ты растешь, каждый день меняешь на календаре дату, по привычке повторяешь за другими: "Как быстро летит время", не вдаваясь в глубокий смысл этой обыденной фразы. Ты безжалостно срываешь листки календаря, наивно полагая, что грядущий день принесет тебе радость. Подчас ты ничего не хочешь делать, чтобы помочь новому дню улучшить твою жизнь, полагаешься на волю случая, который, как водится, тебя обязательно обманет.
Устаешь каждый день повторять себе: будь умнее, будь добрее к людям, особенно к тем, кого любишь, за кого можешь умереть. Как же поздно мы вспоминаем о том, что недодали человеку тепла и ласки в дни, когда он больше всего в них нуждался. Но ты не делаешь этого, и не потому, может, что жесток или черств сердцем - просто не замечаешь, что стало холодно и человек нуждается в теплом слове. Вспоминаешь об этом слишком поздно, когда холодно становится тебе самому.
Ты ошибаешься и учишься на своих ошибках. Учишься ценить жизнь и людей, любить их и говорить им об этом, понимая, что ничто не заменит теплого ласкового слова, сказанного вовремя. Ты очень многое учишься понимать - как жаль, что для этого приходится часто ошибаться, и знаешь, что ошибкам и впредь не будет числа. Понимая сердцем, не часто понимаешь умом, и потому поступаешь так, как, может быть, и не поступил бы, если бы ум с сердцем были у тебя в ладу.
А ведь, действительно, прошло совсем мало времени…
* * *
В красивом, зеленом приморском городе жила девочка. Лика - восторженная и жизнерадостная; любила играть в дочки-матери и шить игрушки. Обожала читать книги и писать сочинения, сидеть в библиотеке и, задержав дыхание, перебирать новые, еще пахнувшие типографской краской, и пыльные, старые, потрепанные книги. Школу, в общем, не любила, но была восторженной натурой и привыкла приписывать школе достоинства, которыми и не пахло. Любила свой класс, недружный и в чем-то даже отталкивающий, любила бороться с видимыми и невидимыми врагами, которыми чаше всего оказывались школьные учителя.
Очень любила музыку и могла десятки раз слушать одну и ту же полюбившуюся мелодию, упрямо не соглашаясь сменить пластинку. Восторгалась Тарковским, чьи фильмы воспринимала шестым чувством; не двигаясь, смотрела картину и лишь когда на экране появлялась надпись "Конец", понимала, что не ощущает своего тела.
Лика любила все сложное. Книги такие, чтобы после их прочтения болела голова, чтобы труднее и тем самым интереснее было дотягиваться до мысли, сердца автора. После такого чтения у нее было тяжело на душе, но это была лучшая для нее пища - только тогда, уставшая и опустошенная, она чувствовала себя удовлетворенной.
Совершенно естественно всем школьным предметам Лика предпочитала литературу и английский. И была недовольна, как преподносят педагоги темы, о которых можно было бы рассказывать нараспев, а не мрачно бубнить, глядя в окно, и думая, когда послать очередного радостного добровольца в буфет за отложенными молочными продуктами.
Лика была фантазеркой и мечтательницей, скептиком и пессимисткой, даже странно, как все это могло уживаться в одном маленьком человеке. Но и у нее нередко бывали приятные, оптимистические минуты, когда легко на сердце, и душа словно птица рвется на свободу, ввысь.
Лика очень любила смотреть на звезды. Маленькой, с восхищением слушала рассказы отца о других планетах и мечтала, что где-то там, далеко-далеко, есть жизнь, и, быть может, сияние звезд - это свет в домах людей, в чьих сердцах не гаснет огонь любви.
Девочка была тихим ребенком, выросшим дома, не знавшим, что такое ясли, детский сад, продленка, лагерь. От этого ее уберегла бабушка, воспитавшая ее, отдавшая ей свое здоровье, ум, доброту в награду только за то, что Лика была ее любимой внучкой.
Она любила тихие прогулки с бабушкой, любила видеть мир не только своими детскими глазами, но и глазами той, за чью руку крепко держалась, боясь, не дай Бог, выпустить ее и потерять связь с миром, который существовал, когда бабушка была рядом.
Им было хорошо вдвоем, весело и интересно. Они смотрели телик или, что было очень важно в их отношениях, разговаривали. Бабушка не желала считаться с возрастом внучки и рассказывала истории-небылицы, которые Лика, прокрутив в своем уже не детском мозгу, наматывала на ус, Многие истории она знала наизусть, но просила бабушку рассказывать их снова и снова, и если та случайно упускала какую-нибудь деталь, Лика с удовольствием поправляла. Она упрашивала бабушку вновь и вновь возвращаться к своему прошлому, чтобы показать ей, насколько хорошо она знает и любит ее жизнь! Эти невыдуманные жизненные истории девочку многому научили. Помогли глубже видеть, распознавать людей, лесть и двуличие.
Любимой прогулкой бабушки с внучкой было путешествие на Приморский бульвар. Они могли долго смотреть на море, вдыхать приятный морской воздух и слушать крики чаек, наблюдая за их стремительным полетом. Лика часто пугалась протяжных птичьих всхлипов, но бабушка успокаивала ее.
Как же любила бабушка выставлять внучку в ярком и красивом свете; ей доставляло подлинное удовольствие, когда кто-то восхищался Ликой - она с готовностью поддакивала этому человеку и продолжала восхищаться вместе с ним своей внучкой, она стояла за нее горой, никто не смел лаже пальцем коснуться Лики, приблизиться к ней, если бабушке казалось, что это делается с дурными намерениями.
Бабушка была сильным человеком. Она часто болела, у нее бывало тяжело на душе из-за несложившейся личной жизни любимого сына, из-за неладов с зятем, который был молчаливым человеком, а ей казалось, что он не хочет разговаривать именно с ней. Ее дочь всегда становилась на защиту мужа и просила бабушку не вмешиваться в дела, ее не касавшихся, и бабушка сначала с неудовольствием воспринимала ее слова, а позже ставила Лике в пример поведение матери.
Бабушка была сильна своей слабостью и любовью к близким людям, которые очень часто старались не замечать ее или пренебрегать ею, или пользоваться ее отношением, когда им что-то было нужно от нее получить.
У бабушки с Ликой была отдельная комнатка, где бабушка могла просиживать целые вечера, не выходя даже посмотреть телевизор: лежала и перечитывала своего любимого "Монте-Кристо". А Лика, набегавшись, наигравшись с отцом, веселая, прибегала к бабушке - посидеть в тишине, послушать, как тихо и медленно идет здесь жизнь.
Если девочка была чем-то расстроена, она не могла "горевать в одиночку, да и бабушка не допустила бы этого, ведь никто не мог так хорошо, как она, успокаивать боль.
Бабушка была первой Ликиной любовью, первым советчиком, другом и учителем. Вот сколько добрых слов появляется, когда человека не становится на земле; и где же бывают слова, когда он живет рядом и так нуждается в твоей доброте и ласке?..
Бабушка была первым человеком, кому Лика, затаив дыхание от сомнений - похвалят или покритикуют, - показывала свои первые, неловко написанные стихи о любви. Наверное, это не стало для бабушки неожиданностью, она ведь каждый день с тревогой и радостью наблюдала, как растет внучка, пыталась помочь ей не допускать в жизни ошибок. И она, не улыбаясь, абсолютно серьезно, читала первые Ликины стихи, слабые и глупые. Дочитав, бабушка, стараясь ни в коем случае не обидеть, сказала, что если хочешь писать по-настоящему хорошие стихи, нужно очень много работать. Читая строки, написанные неумелой рукой Лики, в чьем сердечке вспыхнул огонек первой любви, бабушка понимала, что внучка уже выросла и нельзя сбивать ее с толку бесполезной лестью, которая может только помешать увидеть истинное предназначение в жизни и самой распознать свои, ошибки.
Бабушка научила Лику быть вечно неудовлетворенной собой, путаться, искать и находить новые пути. Меньше всего бабушка хотела, чтобы внучка выросла равнодушным и самодовольным человеком, и очень хотела, чтобы она всегда умела ценить себя и свои способности.
Бабушка не была художницей, она не могла нарисовать то, что подсказывало внучке богатое воображение. Но, бросив беглый взгляд на картинку в книге, бабушка с легкостью могла нарисовать все, что видела, и Лика унаследовала от нее эту способность.
Бабушка любила город, откуда была родом, и внучка прониклась таким же чувством к своему городу, научилась любить его только за то, что он есть, что она здесь родилась, родились ее родители, что в трудные, голодные годы ее, бабушка с дедушкой спаслась тем, что приехали сюда, и потому остались живы. Бабушка мечтала повезти Лику в родной город, показать места, где она выросла свои любимые улицы и Ворсклу, о которой вспоминала с тоской и восхищением.
Лика переняла от бабушки любовь к родной земле; к тому месту, где ты родился, вырос, провел самые лучшие годы - свое детство. Под словом "лучшие", вовсе не всегда подразумеваешь "счастливые и радостные", иногда совсем наоборот; просто детство остается, в сознании как что-то необыкновенное, когда видишь, чудесный мир и таких же людей, когда всему веришь. Ведь недаром взрослые уже люди часто вспоминают с умилением, какими они были, может быть, даже не веря, что они, усатые, с проседью ,в бороде, когда-то были детьми.
Почти все детские воспоминания Лики были связаны с бабушкой, особенно любимые выражения на идише, которые бабушка частенько использовала в разговоре. Уже, будучи студенткой, Лика в память о бабушке начала изучать ее любимый идиш.
Бабушка бывала очень весела, все время напевала старые красивые песни своей молодости на русском и идише; или вдруг, обняв внучку, пускалась в пляс.
В действительности бабушка была очень больным и одиноким человеком. У нее была болезнь сердца, и однажды во время сильного приступа, вызвав скорую помощь, бабушка стояла на кухне, прижав к груди грелку, и одной рукой готовила внучке яичницу: "Ребенок будет голодный, он же не виноват". А маленькая Лика в это время .цеплялась за бабушкину юбку, дрожала от страха и не понимала; если бабушке плохо, почему; она не ложится, а думает о какой-то, сейчас совершенно ей не нужной глазунье, и уже совсем не хотелось есть; как полчаса назад.
Позднее, когда Лика пошла в школу и у бабушки случались сильные сердечные приступы, она просила внучку :не оставлять ее одну, побыть с ней и заодно", что было очень заманчиво, пропустить"занятия.
Лика не видела в своей короткой, но насыщенной событиями жизни, истинно счастливых людей. Она уже понимала, что каждый человек по природе своей очень одинок, даже если есть люди, любящие его от всей души, заботящиеся о нем в меру своих сил. Очень трудно поделиться своей болью с другим, а часто просто не хочется усложнять людям жизнь, перенося на них свои невзгоды. И внучка понимала состояние одиночества своей бабушки, но, вероятно, была еще слишком глупа и потому жестока: не всегда ведь умеешь дать понять близкому человеку, что ты рядом с ним в горе и радости, что ты по мере сил поддержишь его. Бедная бабушка никогда не знала, откликнется ли внучка на ее жалостный возглас или только взглянет с непонимающим видом.
Бабушка любила рассказывать внучке о своем муже, который был ее единственной любовью на протяжении всей долгой жизни. Лика была в курсе мельчайших подробностей: как они жили во время войны, как от беременной тогда еще бабушки скрывали, что ее мужа мобилизовали. Какой трудной, но счастливой была их жизнь и как рано мужа не стало, когда его дочери, Ликиной маме, не исполнилось и шестнадцати лет. Бабушка часто повторяла: "Он бы так любил тебя, он так мечтал увидеть внуков". И Лика тоже любила его; никогда не увидев, но хорошо его, зная по красочным рассказам бабушки; ее любовь к мужу придавала историям жизненность, и казалось, что он не умер.
Бабушка очень любила людей, помнила все хорошее, что ей делали в жизни, и частенько посмеивалась, вспоминая тех, кто ей когда-то строил козни.
У бабушки был толстый блокнот, заполненный фамилиями ее старых друзей, коллег и знакомых, и по праздникам начинался красивый и интересный ритуал - бабушка долго искала по всей квартире очки, затем садилась за стол, водружала находку на переносицу и, перелистывая старые, пожелтевшие листки блокнота, набирала номера любимых друзей. Затем она, довольная, усаживалась на диван рядом с внучкой и рассказывала о своем продолжительном разговоре. И если бабушка вдруг обнаруживала, что телефон ее знакомой поменяли, она, волнуясь, обзванивала всех друзей, пока нужный номер не бывал наконец найден.
С годами список бабушкиных знакомых редел - люди старели и умирали. Как всегда, это случалось слишком внезапно. Звонил телефон, и кто-то сдавленным голосом звал бабушку. Поговорив, она приходила, заплаканная, к внучке рассказать о том, какой это был хороший человек, о том, что было в их жизни, и какое счастье иметь таких друзей. Вскоре список стал совсем куцым, и когда бабушка умерла, то уже ее сын, Ликин дядя, обзванивал тех, кто остался в живых.
В последние годы, когда силы стали оставлять ее, бабушка жила затворницей, огрызалась, если ей предлагали пройтись, погулять, подышать, свежим воздухом; ей претило общение со сверстницами, жившими по-соседству, - все они были, как на подбор, неприятные сплетницы, ненавидевшие друг друга, завидовавшие чужой радости. Бабушка не любила эти компании и предпочитала им одиночество.
Огромной радостью в жизни бабушки был ее сын, ее первенец, родившийся во время войны. Всю жизнь она тряслась над ним, так как он часто болел, и Лика наизусть знала артистичные бабушкины рассказы о том, как он лежал в больнице. Он болел скарлатиной, к нему никого не пускали, и бабушка часто приходила к сыну, стояла под окнами, ожидая, когда он выйдет, а мальчишки, лежавшие в соседней палате, перебегали от окна к окну и кричали: "Посмотри, твоя мама пришла! Сейчас плакать начнет!"
Бабушка любила своего сына, его звонок и известие о приходе были в ее жизни светлым лучиком; она радовалась, как влюбленная девочка, ждущая свидания с любимым. Редко когда сыну удавалось найти свободное время и навестить мать. Конечно, чаще всего он вспоминал о ней, когда наступало безденежье или было очень тяжело на душе, тогда он шел посоветоваться к матери. Как в детстве, он хотел укрыться у мамы, прижаться к ее плечу, чтобы она пожалела и приласкала.
Бабушка не умела хорошо готовить, но ей необыкновенно удавалась "жареная картошечка", которую безумно любил сынок. После его звонка, стремительно влетев на кухню, она, радостно напевая, завязывала фартук, суетилась, покрикивая на внучку, вертевшуюся под ногами, и скоро вся квартира наполнялась ароматным запахом картошки с луком. Наконец раздавался продолжительный и голодный звонок в дверь. "Сыночек пришел"! - и бабушка бросалась на шею сыну.
Тот в свою очередь восклицал: "Мамуля! Картошечка!" и бросался к дымившейся сковороде. Мать, гордая и счастливая, садилась рядом и жадно ловила взглядом малейшее движение сына, расспрашивала его во всех подробностях о каждом дне его жизни, ей так хотелось все время быть рядом с ним, ей казалось, что, будь она рядом, то уберегла бы его от множества ошибок и обид.
Бабушка не мечтала о многом, она хотела только дожить до внучкиной свадьбы, увидеть ее взрослой и передать в руки человеку, которого ее девочка полюбит и который, безусловно, полюбит ее. Но она не дожила даже до того радостного дня, когда внучка получила паспорт, и вовсе не радостно было Лике в этот день, потому что так, как могла поздравить бабушка, от всей души, не мог сделать больше никто...
Лика всегда будет помнить день, когда придя злая из школы, она прошла мимо бабушки; даже не посмотрев на нее, и, наскоро поев, заперлась в комнате с целью соснуть часок. Но заснуть не успела, услышала звон падающих бутылок и недовольная тем, что ей мешают, решила выяснить, что; собственно, произошло. Подойдя к двери на кухню, Лика начала понимать: что-то: случилось. Бабушка лежала на полу, глаза её молили о помощи. Это был паралич.
Иногда Лике кажется, что лучше бы ей не помнить подробностей последовавших месяцев, потому что боль жалости и любви, разрывавшую душу, не возможно было унять.
Бабушка умирала долго и тяжело, Ее лечили, чем только было возможно, самыми лучшими лекарствами, кололи самыми действенными препаратами, делали массаж и гимнастику, и, казалось, что дело пошло на поправку. Живыми у бабушки оставались только глаза, ее умные, добрые, а теперь еще и полные боли глаза. Кто знает понимала ли она, что с ней случилось но очень часто глаза выражали глубокую усталость и покорность судьбе.
В эти месяцы Лика не отходила от нее Кормила бабушку с ложечки, сидела возле нее часами, делала все, что было ей по силу, рядом и уроки готовила. Это были страшные месяцы. Страшные оттого, что Лика не могла принять на себя часть бабушкиных болей, не могла поговорить с ней в последний раз. Бабушка безуспешно пыталась сказать внучке что-то доброе, но из ее груди вырывались только всхлипы, и по лицу катились слезы от бессилия и страха перед своей немотой.
Бабушка простила внучке и ее жестокость, и непонимание старости, и свои обиды, когда та в порыве гнева говорила ей что-то грубое. Она целовала внучке руки и плакала. Так она прожила еще четыре месяца.
Бабушку похоронили рядом с мужем, и в смерти они остались верны друг другу. Когда Лика приходит на кладбище положить на могилку букетик цветов, ей кажется, что бабушка заговорит с ней, успокоит и, как в детстве, не даст в обиду.
Когда не стало бабушки, Лике еще не было шестнадцати. Как когда-то, ее маме, когда не стало ее отца, бабушкиного мужа. Девочка стала взрослой. Детство кончилось.