Если я доживу до 120 лет, то ни один врач не будет в этом виноват

После войны трофейные немецкие автомобили были снабжены светящимися красными или оранжевыми сигнальными указателями поворота, что было удивительно новой фишкой в автомобилестроении и отсутствовало на автомобилях советского производства. В наших городах регулировщик, стоящий на перекрёстке, указывал  жезлом на поворот, ориентируясь на вытянутую в окно руку водителя. В связи с этим был популярен такой послевоенный анекдот. Регулировщик, увидев руку, высунутую слева,  показал жезлом левый поворот и тутже обнаружил руку, высунутую вправо. Ему показалось, что он ошибся, и он показал жезлом вправо, но в тот же момент снова высунулась рука слева. Регулировщик рассердился, остановил автомобиль и выяснилось, что в автомобиле разговаривали два еврея. Всё это было очень похоже на вчерашнее посещение моего нового врача д-ра Эбрахама.

Первые 70 лет моей жизни я очень сильно болел лишь дважды. Поскольку в Азербайджанском университете, где я учился, были введены драконовские меры наказания за пропущенные лекции, а я с детских лет совершенно по-маньяцки любил пропускать всё, что пропускать было нельзя (начиная с яслей, школы и далее везде), то в очередной загул углубления в свои интеллектуальные внутренности путём неотделения зада от дивана я решил сходить в поликлиннику, громко и хрипло покашлять и притвориться респераторно повредившимся. Обладая незаурядными артистическими талантами, я неоднократно и всегда успешно проделывал подобные финты.

Очень милый участковый врач по фамилии Гусейнова (я бы никогда не запомнил её фамилию, если бы она не была такой милой тёткой) обследовала меня с помощью стетофонендоскопа, и по мере обследования и перкуссирования выражение её обычно улыбчивого лица становилось всё более напряженным и даже испуганным. Закончив обследование, доктор Гусейнова повела меня в соседний кабинет, в котором, как я понял из вывески на двери, обитал фтизиатр. После рентгеноскопии молодая низкорослая тётка-фтизиатр, с трудом преодолевая гравитационное притяжение к земле несинхронно колышищихся обширных грудей и зада, обошла меня дважды, что-то неразборчиво проговорила про себя, тщательно вымыла руки и написала мне направление в туберкулёзный диспансер.

Я послушно заявился в туберкулёзный диспансер, где меня прорентгеноскопировали, и вернулся к задообильной фтизиаторше с пакетом, вручённым мне в диспансере. Фтизиаторша мне сообщила, что у меня туберкулёз в запущенной, трудноизлечимой стадии с кавернами, и я стал посещать туберкулёзный диспансер, где мне в короткий срок искололи всю мою задницу. Но самое тяжёлое впечатление от посещения диспансера у меня оставили разговоры больных на тему собачьего и барсучьего жира, по поводу гоголей-моголей с нутряным жиром не помню какого животного и рецептов других снадобий, которые помогают при туберкулёзе. Поскольку я всегда был готов променять всю остальную положенную мне жизнь на одну неделю  наиперфектнейшей жизни, свободной от земных забот и до отказа наполненной любимостями, то вскоре я объявил домашним, что посылаю всю медицину на три заветные буквы и ходить в диспансер отказываюсь.

Мама стала плакать, папа горевать, и на семейном совете было решено обратиться к нашему соседу -  полковнику медицинской службы Охотину, бывшему непререкаемым авторитетом в области рентгенологии. Доктор Охотин написал мне на своём фирменном бланке письмо к тётке-фтизиатру с указанием передать ему рентгенограмму моих лёгких. Мельком взглянув на свет на принесённый мною снимок, доктор Охотин сел что-то писать на своем бланке, изредка пошевеливая губами. Потом он вложил написанное в конверт, заклеил его и сказал мне, чтобы я передал этот конверт фтизиаторше и чтобы "положил", как он выразился, "с прибором" на туберкулёзный диспансер, поскольку я здоров самыми ненормальным образом.

Клянусь всем самым дорогим, что я никогда в своей жизни не читал чужих писем даже тогда, когда это не составило бы мне ни малейшего труда. Но дело в том, что полковник медицинской службы был преданным поклонником русского мата и я подозревал, что он не смог обойтись без матюков в своём послании фтизиаторше. Поначалу я пытался вытащить письмо из конверта с помощью расщеплённой палочки, но когда у меня ничего не получилось, разорвал конверт и прочёл письмо. Некоторые матюки из этого письма я помню до сих пор, поскольку это были уникальные штучные изделия. Письмо я порвал и в поликлиннику больше не заявлялся.   

Второй раз я серьёзно болел, став жертвой генетически вдутого в меня перфекционизма. Вдутого в том смысле, что я с момента появления на свет божий стал приверженцем идеи, что всего хорошего должно быть как можно больше. А моим девизом стал слегка откорректированный отрывок из песни, исполняемой лысым полковником медицинской службы Розенбаумом: "Стрелять - так стрелять, е***ь - так е***ь!" Я смертельно влюбляюсь во всё хорошее и красивое и, раз влюбившись, не представляю себе дальнейшей жизни без объекта любви. В данном случае объектом моей  влюблённости стал маринованный чеснок, который особым образом готовила моя очень дальняя родственница. Когда я получил от неё в подарок трёхлитровый баллон с маринованным чесноком, я поставил его под кровать и не успокоился до тех пор, пока за несколько дней не слопал весь нечеловеческий объём чесночного подарка. Я просыпался даже ночью, чтобы приложиться к содержимому баллона.

Прошло некоторое время и я впервые в жизни почувствовал себя совсем плохо. Меня стала мучить постоянная изжога, я стал похож на копию с мумии Тутанхамона, работоспособность моя обнулилась, и я понял, что в отличие от предыдущих несуразностей в функционировании моего организма усилием воли я уже вылечиться не смогу. Всё это происходило в Пущино на Оке, я заявился в городскую поликлиннику, где доктор Федюшин мне сказал, что "ижжёга" у меня от печени и прописал мне пить таблетки "алахола". После непродолжительного приёма алахола я понял, что пора писать завещание, хотя кроме портативной пишущей машинки, турецкой дублёнки, полученной в подарок от месткома, и коллекции брелоков и морских раковин завещать мне было нечего.

Но перед тем, как сесть писать завещание я из любознательности открыл справочник Мошковского и обнаружил, что алахол состоит из активированного угля, коровьей жёлчи и экстракта чеснока. Слегка задумавшись и остановив свой взгляд на пустой банке из-под чеснока, мемориально сохранявшей свою позицию под кроватью, я вдруг прояснил для себя последствия неумеренности в потреблении маринованного чеснока, выбросил алахол в мусорный ящик и стал избегать потребления чеснока, что было очень трудным в осуществлении, поскольку в столовых все блюда содержали чеснок для предотвращения порчи пищи, хранимой при комнатной температуре.

В течении пары недель я из чучела в последней стадии издыхания превратился в пышущего здоровьем супермена и понял, что получил аллергию к чесноку. В течение почти сорока лет я следил за тем, чтобы в пище отсутствовали даже следы чеснока. В последнее время я от этой аллергии, во всяком случае от острой формы аллергии, избавился. Конечно, доктор Федюшин сильно помог мне, сам не желая этого, поскольку я категорически был бы неспособен установить у себя аллергию к чесноку.

Описанные выше случаи и несколько более мелких повлияли на то, что я стал покровительственно относиться к врачам и порой даже жалеть их. Хотя многие страны отличаются почти поголовной грамотностью населения, писать романы и повести могут далеко не все, а из тех, кто по тем или иным причинам обрекает себя на муки творчества, исчезающе малый процент способных создавать произведения, которые можно читать без риска получить тяжёлую форму депрессии и окончательно потерять веру в людей. Точно также обстоит дело и с врачами-терапевтами. Подавляющее большинство из них прогибается под несуразным давлением фармацевтической промышленности, которая всегда хочет много-много денег на вложенный капитал, становится жертвой научного редукционизма, основанного на том, что это - единственный подход к выкачиванию денег университетами из дураков-филантропов и государства, в котором раздачей грантов, как правило, занимаются люди, слабо представляющие себе вред, который они наносят человечеству.

Так или иначе, лечащие врачи ещё до начала лечебной практики оказываются в сетях тупой и бессмысленной активности: они тратят много времени на бумажную работу, теряют ощущение того, что каждый больной -  уникальная личность с неповторимым набором не только крупных повреждений, но и таких мелких, которые в недалёком будущем станут намного страшнее текущих крупных.

Если старое поколение врачей привыкло оценивать больных на уровне целостного организма, новое поколение, начиная с 60-70-х годов прошлого века, видит не больного человека, вошедшего в кабинет, а объект потенциального деления на различные заболевания, для каждого из которых существует панацейный набор лекарств, выпускаемых фармацевтической промышленностью. То, что можно купить без рецепта, они - эти врачи - облагают плохо скрываемым презрением.

Медицинская наука глобально нацелена на то, чтобы обобщать и по возможности упрощать. В этом медицинская наука идёт навстречу пациенту, который хочет,чтобы всё было предельно просто  - и диагностика и лечение. Вот это - от простуды, вот то - от повышенного холестерина, это - от сердца, это - от печени, то - от ревматизма и т.д. Бросишь пить - здоровье некуда будет девать! Бросишь курить - молодость вернётся! Похудеешь - откроешь карие очи и т.п.  Конечно же современный врач различает многие разновидности каждого синдрома, но тяга к абстрагированию и генерализации неотделима от современного врача, а тем более руководящих кадров системы государственного здравоохранения, поскольку современный врач неотделим от современного пациента.

Цивилизационный прогресс, пущенный на самотёк, приводит к тому, что врачи сразу же забывают о курсе биохимии, которую учили в университете, экстрагируя из него набор удобных к запоминанию поверхностных знаний, не желают себя мучить пониманием неодолимой сложности и уникальности метаболизма каждого живого организма, многопараметровой системы взаимного влияния различных компартментов биохимической активности, и в связи с этим после небольшого периода практической деятельности, вливаются в ряды клонов, удивительно похожих друг на друга своими повадками и манерами. Хотя диабет очень зависит от генотипических и биохимико-физиологических особенностей заболевшего, "лечат" его почти все врачи одинако. Различаются лишь годы выпуска самых правильных лекарств и нормы предельного содержания сахара, которые снижают в помощь медицинской промышленности, а не пациентам. Очень быстро лечащие врачи становятся полными идиотами, прописывая статины от всего на свете, начиная от геморроя и кончая инсультом...

Так или иначе эти клоны медицинской активности в значительной степени трансформируют психологию несамостоятельно рассуждающих пациентов, развивая в них безусловную преданность любому действию врача и веру в то, что если прописанное лекарство не помогло, то обязательно поможет другое. Им, например, в голову не может придти простая мысль, что при некоторых формах авитаминоза пациенту не поможет никакое лекарство, кроме легко доступного по детской цене без рецепта одного из, как их принято называть в простонародьи, БАД`а.  Внушаемая больным вера в безусловную действенность лекарств повышает авторитет врача и прибыли фармацевтических компаний. Врач начинает верить в то, что пациент всегда пережуёт любую изречённую им ахинею, и со временем сам начинает верить в свою непогрешимость, чему в немалой степени способствует правильно организованная система страхования, без которой современный врач нежизнеспособен и подобен моллюску, вынутому из раковины.

Мой знакомый - врач больницы им. Склифасовского, доктор медицинских наук - в давние времена опубликовал в журнале "Москва" рассказ о старушке, которую при смерти доставила скорая помощь в приёмное отделение. Уже врач скорой помощи установил, что старушка наглоталась всяких лекарств, которые остались после смерти подруги, с которой она жила. Эти лекарства в диагностических целях врач скорой забрал и передал моему знакомому врачу. Старушку в итоге поставили на ноги, и перед выпиской мой знакомый в течение часа втолковывал старушке про то, как опасно пить лекарства, не прописанные врачом. Старушка очень внимательно слушала, согласно кивая головой, после чего сказала: "А лекарства-то, милок, отдай!" В этом частном случае старушки можно уловить многие черты современного среднестатистического пациента, для которого на пути к восстановлению порушенного здоровья невозможно миновать приём прописанных врачом лекарств.   

Перед тем, как рассказать о моём вчерашнем походе в клинику д-ра Эбрахама и о непосредственном с ним общении, расскажу о прешествующем опыте моего общения с американскими врачами. В первые 70 лет своей жизни я практически ничем серьёзным не болел. И вдруг в один прекрасный день оказался с очень высоким давлением в больнице скорой помощи, куда отправился поздно вечером. До этого за 15 лет моей жизни в Америке я не имел дела с врачами, а здесь, столкнувшись с неожиданной патологией и не имея ни малейшего понятия, как от неё избавиться, я завёл себе врача М. и  через пару дней был у него на приёме.

М. стал пробовать на мне различные лекарства, из которых в итоге мы остановились на двух. Вскоре, однако, я стал сомневаться в том, что периодическое снижение давления было именно результатом приёма лекарственных препаратов, а моё личное мнение и детали моих ощущений М. абсолютно не интересовало. Так, например, Обама периодически уведомляет народ о достигнутых под его мудрым руководством успехах, хотя с мудростью у него очень тяжёлая форма напряжёнки, а прогресс в различных областях социально-экономической активности страны вызван тем, что Америка, как птица Феникс, всегда сама восстанавливается из пепла рецессий. И вклад Обамы в этот прогресс невозможно рассмотреть даже в электронный микроскоп.

Аналогичная ситуация была и с прописанными мне лекарствами. Когда я выкладывал врачу свои наблюдения и соображения, врач смотрел на меня с деланным интересом, но я чувствовал, что беседую с ним на языке, который он понимает через пень- колоду и ждёт с большим нетерпением, когда я закончу трепаться. Моё мнение врача никогда не интересовало. Так или иначе он всё знал заранее и говорил с исключительно мудрым выражением лица даже тогда, когда  в его речениях не было и микропримеси мудрости. Ему очень мешало, когда ему мешали пророчествовать.

Так или иначе, но я перешёл паралелльно к другому врачу по имени И., который, как и М., был обладателем многих дипломов, развешенных на стенке кабинета, и также, как М., был владельцем собственной клиники. И. был более терпим к моему трёпу, выслушивал со снисходительной улыбкой мои соображения по поводу исследования себя, но чувствовалось, что я начинаю ему надоедать своими обширными познаниями в области биохимии и физиологии человека и других млекопитающих. Также как и М., И. отправлял меня на различные анализы и в итоге совершенно случайно, отталкиваясь от одного из проанализированных параметров, я понял, в чём была причина моей гипертонии. В итоге я забыл о М. и И., сам себя вылечил, и два года не бывал у врачей, поскольку давление у меня было, как у младенца. Разумеется, все лекарства я давным давно выбросил. В итоге от двух предыдущих врачей польза была близкой к нулю.

Как я говорил, прошло два года, и я подумал, что это неправильно - совершенно не иметь личного врача. Мне пошёл 75-й год, и хотя бы раз в год-два нужно всё-таки делать анализы: мало ли чем можно заболеть. Случайно обнаружилось, что клиника д-ра Эбрахама находится практически рядом с нашим домом. Я был необыкновенно обрадован, прочитав в проспекте: "In addition to being skilled in the diagnosis and treatment of innumerable medical conditions and diseases, Dr. Abraham is particularly interested in Preventive Medicine and believes that a physician should play a major role in educating patients about their health and medical problems. The more knowledge patients have, the more they can be involved in their own care and therefore become healthier" (Будучи высокоопытным в диагностике и лечении большого числа медицинских проблем и заболеваний, доктор Эбрахам особо  заинтересован в Профилактической  Медицине, и полагает, что врач должен играть главную роль в передаче пациентам знаний об их здоровьи и медицинских проблемах лечения. Чем больше знаний имеют пациенты, тем больше они могут быть вовлечены в поддержание своего здоровья, и, как следствие, становятся более здоровыми). С моей точки зрения красивее и правильнее не скажешь, и мне стало просто интересно взглянуть на такого некондиционного врача.

После того, как я заполнил десять страниц опросника - болел менингитом или не болел, стоит - не стоит, страдал от падучей - не страдал и т.д. - меня взвесили, измерили рост, пульс, содержание кислорода в крови и давление. Давление оказалось близким к младенческому, кислород и пульс - в норме. И тут я стал думать, на что пожаловаться. Вошёл в кабинет врач, обильно заросший бородой, лет 50-ти, невысокого роста, быстроговорящий. На его вопрос, что меня к нему привело, я стал рассказывать о том, что у меня было высокое давление, что я его вылечил и два года было всё в порядке. Но я опАсываюсь: а вдруг опять поднимется. Врач всеми силами старался не дать мне говорить, и в итоге заявил, что быть того не может, чтобы я вылечился тем, чем вылечился.

Он меня послушал, пощупал, похлопал и сказал, что среди 75-летних 75% имеют повышенное давление, а среди 90-летних - 90%. Квинтэссенцией его речи, с помощью которой он пытался заткнуть меня, являлось обвинение меня с укоризненным видом в том, что я пытаюсь нахально обойти природу и выглядеть намного моложе, чем должен выглядеть в свои годы. Я рассказал врачу, несмотря на то, что он всё время пытался меня забить, заговорить и заставить молчать, что я как-то в своём живом журнале поставил вопрос о том, что бы делали врачи, если бы получали оплату не за пациентов, а за отсутствие пациентов, и пришёл к выводу, что врачи "должны были бы играть главную роль в передаче пациентам знаний об их здоровьи  и медицинских проблемах лечения". Он отнёсся к моему восхищению его девизом, опубликованном в проспекте его клиники, со скептической улыбкой умственного превосходства и сказал, что на высоких уровнях руководства такая проблема рассматривается, но это всё - глупость, поскольку врач не виноват, если пациенты жрут всякое говно и от этого болеют.

Затем врач отлучился и принёс три коробочки с лекарством. Он сказал, что самым любимым его лекарством является то, которое я в итоге выбросил в мусорный ящик. А это лекарство, которое он мне даёт, является вторым по его любимости. Я  должен его попринимать и затем снова к нему заявиться. За 10 долларов, в которые мне обошлось посещение клиники доктора Эбрахама (страховка, которую я оплачиваю, не в счёт ), я получил три коробочки лекарства, которые по идее мне нАхрен не нужны, и ноль морального удовольствия, поскольку доктор Эбрахам предпринимал все усилия, чтобы заткнуть поток моих рассказов обо мне-любимом.

В итоге было видно, что доктор устал от приёма меня, поскольку я - совсем не тот, которого можно заставить заткнуться. Мы были очень похожи на двух евреев из приведённого мною вначале анекдота. Господи, Царица Небесная, подумал я: так эти все три врача практически - однояйцовые близнецы, с идентичными манерами, хотя отличаются весом, ростом и степенью обволосения. Боже мой, подумал я, какого, извините за выражение, хрена я попёрся к врачу, когда и двух предыдущих было достаточно для того, чтобы принять решение жить и бороться только с опорой на собственные силы, огугливаясь по мере возникновения проблем и в процессе недопущения возникновения проблем со здоровьем.

Чтоб я так жил, если когда-нибудь, будучи в сознании, попаду на приём к терапевту. Я твёрдо уверен, что если я доживу до 120 лет, то ни один врач не будет в этом виноват.