Неблагодарные дети

Дилафруз ханум не всегда такая, как теперь - махонькая, согнутая под бременем лет старушка с черными глазами, выцветшими от времени и слез. В 1970 году, когда она хозяйкой вошла в дом вдовца Гасанали, она была еще женщиной довольно молодой и крепкой. В молоканской деревне, где они жили, об этом браке поговаривали: как бы, мол, не пожалела потом Дилафруз о сделанном шаге - выходила-то "на сирот"... У Ахмедова Гасанали их было трое: мальчик пяти лет и две девчушки, девяти и трех лет. А кто не знает, как хлопотно и непросто растить чужих детей? Если родная мать накричит в сердцах, и случается, "поучит" карающей дланью, то ни отец, ни соседи ухом не поведут: на то и мать, она в своем праве. А ну как во дворе у приемной матери зальется плачем ребенок? Вся деревенская улица будет обсуждать это чрезвычайное событие, сокрушенно качая головами и всемерно приумножая вину женщины, взвалившей на себя добровольное бремя чужих забот, вынося ей жесткий приговор: мачеха.

Впрочем, Дилафруз, душе простой, бесхитростной, не пришлось держать суровый экзамен на материнство. Ее собственный единственный сын Халид, совсем молодой парень, исчез на российских просторах, уехав туда на заработки, и она всем своим растрепанным сердцем прикипела к приемышам. Осиротевшие дети, особенно девочки Алмаз и Солмаз, тянулись к ней, росли послушными и уважительными, так что соседки, бывало, не стерпят, заметят с одобрением: "Радость-то тебе, Дилафруз, какая! Дети тебя любят, щебечут, как цыплята: "Анаджан, анаджан"..." Так оно и шло, как положено, ладом и миром, и, хотя жизнь была трудной, детвора Гасанали не изведала горького сиротства. Продав корову, перетряхнув кое-какие сбережения, семья решила построить новый дом. А когда неожиданно вернулся из России и, женившись, поселился поблизости сын Дилафруз, та вовсе уверовала в свою спокойную, бездетную старость.

Незаметно выросли дети, закончили школу, разъехались кто куда, наезжали в родительский дом с мужьями, а потом и с детьми. Дилафруз не чаяла, где усадить и как приветить дорогих гостей, а те, уже взрослые, замужние женщины, все так же, как в детстве, звали ее "анаджан", и старая Дилафруз таяла, гордясь втайне, что выросли, встали на ноги дочери и в дом привели хороших, заботливых мужей. Что же еще нужно матери для тихого счастья?

Однако пришла беда: после двух лет тяжелого недуга умер старый Гасанали. Не успели похоронить и оплакать главу семейства - пришло для Дилафруз новое испытание: старик завещал дом дочерям, а ей, жене - "остальное имущество". Народный суд позже установил, что мужнее наследство жене не подлежит оценке, ибо нельзя же всерьез считать "имуществом" самодельной работы шкаф, допотопную кровать да четыре колченогих стула.

Но почему вдруг суд, спросите вы, с какой стати? Догадаться, вероятно, нетрудно: Алмаз и Солмаз предъявили права на свое "законное наследство" - родительский дом. Едва сняв траур, старшая Алмаз сказала той, которую до недавних пор величала "анаджан" - "мамочкой": "Мы вас, ханум, не знаем и знать не хотим. Пожили и хватит, а папин дом нам самим нужен". "Куда же я пойду, деточки, из своего угла?" - спросила Дилафруз. "А к своему сыну идите, у него места хватит!.."

У сына Халида, и вправду, есть дом, но есть притом и жена, практичная, рассудительная женщина, своевластно командующая в семье. У нее есть своя твердая позиция: не пускать свекровь на порог: "Пока вы, мама, кормили да выхаживали чужих детей и внуков, я для своих няньку нанимала. На кого работали, с теми и живите..."

Как видим, у каждого участника спора нашлось "железное алиби": ласковые дочери вдруг вспомнили, что Дилафруз им неродная; невестка с сыном "нейтралом" стоят на том, что мать в их доме не заработала "трудового стажа". В итоге немощный человек на исходе девятого десятка лет оказалась у разбитого корыта: без семьи, без материальной помощи детей и даже без крыши над головой...

Так что же, выходит, творится произвол, грубо и бесконтрольно попираются права старого, беззащитного человека и никому до этого нет дела? Не совсем так. Просто тянется и тянется третий год подряд нудная, бесконечная судебная тяжба между старой матерью, вырастившей чужих детей, и неблагодарными дочерьми, осатаневшими от жадности, от пламенной, исступленной страсти урвать "совой жирный кусок".

Грустно и смешно сказать, но престарелая Дилафруз, по решению суда, вынуждена была зарегестрировать свой брак с покойником, потому что по деревенской простоте в свое время сделать это не додумались. Любезные дочери не упустили момент: отбросив стыд и совесть, в своем судебном иске заявили, что Дилафруз им вовсе не мать, отцу - не жена, а почти полвека проживала в доме в качестве... прислуги, и потому не может иметь своей доли в наследстве. Тогда почти все женское население деревни валом повалило на суд, чтобы в качестве свидетелей подтвердить супружеские отношения Ахмедовых-старших и, стало быть, вытекающие по закону права вдовы на половину дома. Это всего лишь деталь из беспримерной судебной эпопеи, развернувшейся вокруг каких-то шести квадратных метров, которые вместе с кухней положены вдове-старухе. Главное в этой житейской истории ее нравственная подоплека - отношение молодых к старшим - родителям.

Я думаю, уважаемый мой читатель, что родной сын Дилафруз - Халид, закулисно представляющий интересы матери, вам также мало симпатичен, как и мне. Не повернется язык назвать хорошим сыном человека, занявшего удобную и отнюдь не бескорыстную позицию наблюдателя и "консультанта" в судебной баталии. Но есть и прямые участники этой малоприятной истории - приемные дети Дилафруз, посягнувшие на ее материнские и имущественные права.

В одной из квартир дома, что расположен недалеко от станции метро "Нефтчиляр", развернулся отнюдь не мелочный, заурядный семейный конфликт - здесь вершится злое дело, имя которому алчность. В этой квартире живет Алмаз ханум, приемная дочь Дилафруз. Ее квартира вроде "штаба". Сюда приходит Солмаз и вместе с сестрой строит планы новых козней. Возведенные в принцип, человеческая алчность и рвачество ломают и колечат души, рушат устои добропорядочности и простейшей стыдливости перед собой, перед близкими и людским мнением.

У меня состоялась встреча с Алмаз и ее мужем Надиром. Цветущая, холеная женщина, одетая модно и со вкусом, прекрасно вписывалась в изящный интерьер своей городской квартиры. Но пока она говорила что-то невнятное о своих давних обидах на бывшую мать и о том, что родительский дом ей дорог, "как память", у меня перед глазами стояла маленькая, одинокая старушка, окруженная враждой, заброшенная всеми, в кого вложила силы и душу. И думалось еще, что и эта красивая женщина тоже скоро станет старушкой, и как-то еще обернется для нее эта невеселая пора жизни? У нее есть сын, которого когда-то нянчила Дилафруз думает ли мать этого молодого человека, каким эхом отзовется полученный им жизненный урок - урок неуважения к старости, жадности и неразборчивости в средствах? Все проходит в этом мире, нетленными остаются лишь нравственные ценности - доброта, порядочность, чувство долга и чести - то, что передается из рода в род, от поколения к поколению, от родителей к детям, от старых к молодым. На этом стоят и держатся человеческая жизнь и здоровый нравственный климат общества.