Обыкновенные чудеса в Русском Драматическом Театре

"СТОИТ АЛМАЗHАЯ ГОРА ВЫСОТОЙ В ТЫСЯЧУ ВЕРСТ, ВЕРШИHЫ ЕЕ HЕ ВИДHО. РАЗ В ТЫСЯЧУ ЛЕТ HА ГОРУ САДИТСЯ МАЛЕHЬКАЯ ПТАШКА И ДОЛБИТ ЕЕ СВОИМ КЛЮВОМ. ПОТОМ УЛЕТАЕТ, С ТЕМ, ЧТОБЫ ВЕРHУТЬСЯ ЧЕРЕЗ ТЫСЯЧУ ЛЕТ. КОГДА ЭТА ПТАШКА ПРОБОЛБИТ АЛМАЗHУЮ ГОРУ ДО ОСHОВАHИЯ, ПРОЙДЕТ ОДИH МИГ ВЕЧHОСТИ...

ЭЛЬЧИH, "ЧУДЕСА В ПОЧТОВОМ ОТДЕЛЕHИИ"

Как известно, чудес не бывает. Но, оказывается, они происходят буквально каждую минуту и буквально везде: в обычной квартире, на хорошо знакомой улице, в скромном почтовом отделении... В том самом почтовом отделении, где и разворачивается действие пьесы Эльчина, представленной в этом сезоне на сцене Русского Драматического Театра им. С.Вургуна.

У пьес этого автора - счастливая сценическая судьба: написанные в уже прошлом веке, а главное, в другую эпоху и даже в другой стране, они сегодня стабильно присутствуют в репертуарах сразу нескольких театров. Секрет такого долголетия кроется, наверное, в том, что темы, поднимаемые в этих пьесах - душевного одиночества, разлада с окружающим миром - за годы, прошедшие со времени их написания, увы, не стали менее актуальными. Видимо, именно поэтому очередной премьерой Русского Драматического Театра стали "Чудеса в почтовом отделении". Мир пьесы (у автора - это повесть в диалогах) сложен - он двоится и троится как изображение в треснувшем зеркале, Прошлое и Будущее накладываются друг на друга, просвечивают как слои краски на старых полотнах... Перевести все это на язык сцены, сохранив при этом отчетливое авторское присутствие - невероятно трудно, но постановщик спектакля, народный артист Азербайджана, Александр Шаровский с честью справился с этой задачей. Уже с того момента, когда поднимается занавес, зрителя не оставляет ощущение, что он вместе с героями пребывает в каком-то ирреальном мире, который находится где-то тут, совсем рядом с нашей повседневной реальностью, а все-таки за - ее пределами. Бесформенные часы, зависшие над сценой, сразу вызывают в памяти тень великого сюрреалиста, Сальвадора Дали. (Сдержанное, но выразительное оформление А. Федорова в этом спектакле, впрочем как и во всех других постановках, нацелено на то, чтобы высветить суть происходящего, найти ему точный изобразительный эквивалент, создать на сцене мир, в котором герои заживут полноценной сценической жизнью). Этот самый "сюр" в полной мере заявляет о себе и в первом выходе Старухи (З. Сибилевой). Выразительная пластика актрисы позволяет ей за несколько минут проведенных на сцене вылепить оригинальный образ-символ, отмеривающий в спектакле сценическое время. Но кто же она - эта старуха, которая чудится главной героине пьесы в углу ее современной квартиры? Может быть, та самая тетка Горе, что, по словам Гейне, "сядет ночью у кровати и вяжет, вяжет свой чулок..."? Лето сменяется осенью, а зима - весной, а Старуха все вяжет носки своим мифическим сыновьям - и ровно ничего не происходит во внешне такой благополучной жизни тридцатилетней Адили, той самой жизни, которой так отчаянно завидуют ее подруги, Зуля и Гюля. Еще бы - ведь у нашей героини есть все, чего только может пожелать женщина: материальное благополучие, необременительная работа, удобная квартира, а ее муж, Халил добр, внимателен, услужлив - почти ангел, служащий неважно в каком, но, главное, в Министерстве. И если в повести образ Халила явно несимпатичен автору: это пустой и слащавый тип, подхалим, человек без чести и достоинства - то в спектакле мужское обаяние Ф. Османова придает этому образу определенную драматичность и глубину, так что зрительские симпатии порой невольно оказываются на стороне его Халила, виноватого, собственно говоря, только в том, что он откровенно не любим собственной женой, и поэтому каждое его слово раздражает, а прикосновение просто бросает в дрожь.

Адиля, которую буквально на одном дыхании играет Мелек Абас-заде - это женщина, находящаяся на грани нервного срыва, в голосе ее то и дело звенят истерические нотки (темперамент актрисы в этом спектакле очень хорошо лег на роль.) Буквально с первого ее появления на сцене зритель ощущает привкус неблагополучия в жизни героини - вот и раздавшийся как-то утром звонок из прошлого звучит для нее лишь еще одним болезненным напоминанием о том, что не сложилось, не сбылось. Изо дня в день Адиля просыпается рядом с Халилом, заставляет себя встать, одеться и отправляется на работу, в свое почтовое отделение, где ее ждет все та же рутина и то же окошко "До востребования", все те же напыщенные и пошлые монологи начальника почты, г-на Единственнова (М.Магеррамов) и подобострастная физиономия его тени, верного как пес, Ибрагима (Н. Абдулрагимбеков), в душе искренне желающего своему любимому боссу скорейшей кончины. Единственнов и Ибрагим "несут" на себе основную комическую "нагрузку" в спектакле, это персонажи подчеркнуто гротескные (кстати, в творческом активе Мабуда Магеррамова - целая галерея таких образов, и именно он как бы незаметно "ведет" этот актерский дуэт.)

Почтовое отделение живет своей привычной жизнью - отправляются письма, штампуются посылки, входят и выходят всё новые (или всё те же?..) посетители... Очень интересное решение нашли создатели спектакля для изображения на сцене посетителей почты. В одинаковых черных балахонах, с одинаковыми мертвыми лицами, ни мужчины, ни женщины, ни старые, ни молодые - все они только детали, винтики какой-то бездушной машины, того же бесконечного конвейера, по которому движется из года в год жизнь героини. А поскольку работой Адиля не загружена - разве что в очередной раз зайдет пожилой Профессор (И.Ткач) с юношеским трепетом ожидающий письма от жены - у нее остается более, чем достаточно времени для ее фантазий, для путешествий в параллельный мир, созданный ее воображением. И вот уже - тусклые стены почтового отделения раздвигаются, и исчезают вовсе, под ногами возникает ковер из цветов, а в щели сквозит лунный свет (или это альпийский туман?..) Через несколько мгновений из темноты возникнет фигура в лиловом фраке, и вскинет к плечу скрипку, и зазвучит божественная музыка... Нелегкая роль досталась С.Мирзагасанову: как и Старуха, его Скрипач - это роль-маска, образ-символ, своего рода, "белое на белом", где актеру почти не на чем "разыграться". Возможно, именно из желания как-то оттенить этот декоративный образ и возник характерный грим для Скрипача: в его облике есть что-то инфернальное, что-то в духе "мефисто", приводящее на память булгаковского Воланда с его свитой. Кстати, и Адиля, тоскующая при нелюбимом муже, тоже невольно напоминает Маргариту, с той разницей, что нашей героине так и не встретился ее Мастер. Как она сама признается Скрипачу: "Люди, которых я любила, существовали только в моих мечтах. В жизни они мне не встретились." И вот, устав ждать, она придумала себе своего Мастера или Скрипача - словом, Того, с кем можно до утра бродить под весенним дождем по безлюдным улицам, вдыхать запах чабреца и говорить, говорить обо всем на свете, и совсем не бояться смерти... Несмотря на небольшую глубину сцены и более, чем скромные в этом смысле возможности театра, подобный спектакль не мог обойтись без реальных, видимых чудес, таких, например, как вознесение Адили под купол. Известно, что для А.Шаровского зрелищность в театре едва ли не основная составляющая, а современный спектакль (тем более, выстроенный на таком благодатном материале) выстраивается как цепь аттракционов: пластических, трюковых... (Следует отметить и "приподнятый" над обыденностью музыкальный фон спектакля, который сумел создать В.Неверов.)

...Обретя такого необычного друга, Адиля ликует - ей кажется, что наконец-то найден выход из того замкнутого пространства, в котором она оказалась. Но неожиданно оказывается, что и герой ее виртуального романа может быть не только добрым, нежным и всепонимающим, но жестким и даже жестоким - суд, который Адиля вместе с ним устраивает над ничтожными, по ее мнению, людьми, окружающими ее, оборачивается судом и над ней самой, однажды предавшей себя, предавшей то, что и составляло ее подлинную человеческую сущность, становится судом над ее придуманной жизнью, над ее неумением (а может, нежеланием) разорвать паутину, опутавшую ее по рукам и ногам, перешагнуть через собственные страхи - сделать хоть что-то, чтобы жизнь не "проскальзывала" у нее между пальцев, как почти уже проскользнула она у Зули и Гюли (Н.Ибрагимова и Н.Пышкина) - таких ярких, таких бойких на язык и таких бесконечно одиноких. Откровенно завидуя подруге, ее статусу замужней дамы, материальному достатку, обе они, в первую очередь, отчаянно тоскуют о самих себе, о протекшей между пальцами молодости, о нерожденных детях, о своей былой чистоте...

И наконец неизбежно настает день, когда Скрипач уходит из ее жизни - он ведь с самого начала предупреждал, что это случится: на свете еще столько таких же почтовых отделений, и окошек "До востребования", где его ждут такие же Адили...

Но неожиданным образом жестокость Скрипача оказывается целебна для нашей героини - расставание с прекрасной, но бесплотной иллюзией помогает ей сделать тот самый долгожданный, единственно верный шаг. Героиня уходит по сути в никуда - подруги говорят, что она теперь живет у матери, где-то работает... А может, уехала в Альпы или учится в консерватории по классу скрипки - это уже абсолютно неважно. Главное, она снова живет,в в полном смысле этого слова. Может быть, ей и сейчас очень непросто, а все-таки есть надежда, что жизнь для нее наконец-то перестала быть лишь "вечными похоронами неисполнившихся желаний". И видимо, не случайно, Зуля просится на место подруги в том самом почтовом отделении, где, говорят, происходят совершенно удивительные вещи, и делает это в затаенном ожидании того же чуда, которое озарит новым светом и ее жизнь. И - рано или поздно - чудо обязательно произойдет, и - рухнут алмазные горы, раздвинутся стены, и запахнет чабрецом, и польется божественная музыка, которую, хоть раз в жизни, непременно должен услышать каждый из нас...