Верблюд и осел

Перевод Владимира Портнова

Пленился в книге я историей престранной,

Как некий караван товары из Ирана

Вез в Индию; он шел пустыней день и ночь, -

Не отдыхая шел, бежали сутки прочь.

Верблюд и ослик, - так предание гласило, -

Вконец измучились (точь-в-точь моя кобыла).

Храня остаток сил, они плелись кой-как,

И вот уже глаза застлал им дымный мрак.

Хоть бей иль хоть убей несчастных на дороге,

Они передвигать уже не в силах ноги.

Хозяин снял с бедняг тяжелые тюки,

Но некому нести: он бросил груз в пески.

Животные легли, оставил их хозяин:

И сам он был в пути достаточно измаян.

Вот караван исчез, они едва ползут

И видят - в стороне трава, цветы цветут,

Журчит ручей... Они поели и попили,

И их покинули усталость и бессилье. Укрыт зеленый дол горами от людей,

От вечного труда, поводьев и плетей.

Они отъелись так, что каждый вырос вдвое:

Осел теперь как холм, верблюд глядит горою.

Уж почесаться им - и то великий труд...

И говорит осел: "Ах, братец мой, верблюд,

Ты можешь гневаться, но я скажу, хоть тресни:

Мне в голову пришел мотив для новой песни,

И я её спою на лад мугама "шур",

Послушай-ка меня, не будь так зол и хмур.

Я с удовольствием спою тебе раз десять,

А там что бог пошлет, хоть пусть меня повесят".

Верблюд ему: "Да ты с ума сошел, ей-ей!

Пойми, что ты осел, отнюдь не соловей.

Зовешься ты ослом, а я зовусь верблюдом,

От тяжкого труда избавились мы чудом.

Услышит голос твой прохожий человек -

Навалит груз на нас, в узде мы кончим век.

Будь другом, откажись от блажи недостойной,

И будем мы вольны и сыты и спокойны."

Осел не слушает. Он уши навострил

И загорланил так, что сам лишился сил.

Шел мимо караван соседнею долиной,

До караванщиков донесся рев ослиный,

Пошли на этот рев, сыскали молодцов,

Погнали за собой, взнуздали - груз готов:

На каждого теперь трикратно навалили,

Ведь каждый в теле был, да и как будто в силе.

Но не окончится рассказ наш просто так:

От тяжкого труда отвык давно ишак,

И ноги не идут, и бок горит от зуда...

Короче, кладь его взвалили на верблюда.

Верблюд понес её. Но впереди - подъем.

Осел, хоть налегке, упал перед холмом.

И люди молвили: "Вот чертова скотина!

А все же продадим его за три алтына".

Верблюду на спину взвалили и осла.

Осилили подъем. Дорога тяжела.

И перед спуском вдруг верблюд сказал: "А ну-ка

Ты любишь песни петь - так вот тебе наука.

Из-за тебя теперь я мучаюсь втройне.

Я правду говорил, а ты не верил мне.

Просил я: не реви, смолчи, глупец несчастный,

Но ты на нас беду накликал понапрасну.

Да мало этого: твою понес я кладь.

Все мало: и тебя я должен был таскать!

Ты налегке идти и то уже не можешь...

Какую кладь ещё ты на меня возложишь?

Ты думаешь, что все на свете дураки,

И любишь громко петь? А я люблю прыжки.

Сейчас я помолюсь всесильному аллаху

И под гору помчусь - галопом и без страха.

Осел взмолился: "О верблюд, ты наш отец,

Не делай этого, ведь мне придет конец.

Недаром сказано: дурное совершают

Нередко младшие, а старшие - прощают".

Верблюд молчал. Он был от злобы вне себя,

Свободу вспомнил он, тоскуя и скорбя.

Пустился он в галоп чрез горные отроги,

И шлепнулся осел, сорвавшись по дороге, -

О камни глупую свою разбил башку...

Урок здесь умному, тем паче дураку.

Кто не послушает увещеванья мудрых,

Немедля с тем порви, хоть вечер будь, хоть утро,

Умей смолчать, не будь чрезмерно языкат,

Не то настанет час, и будешь сам не рад.

Пустое не мели! Я говорю об этом,

Но было до меня замечено поэтом;

"Чтоб куропатке спеть, она забудет страх,

А то не быть бы ей у коршуна в когтях".