Тарковский Андрей Арсеньевич - 80-летие
4-го апреля весь кинематографический мир празднует 80-летие великого режиссера Андрея Арсеньевича Тарковского.
Тридцать лет назад, когда Тарковский покидал Советский Союз с тем, чтобы через два года стать «невозвращенцем», даже в горячечном бреду невозможно было представить, что его удостоят Ленинской премии. Разумеется, посмертно. После того как великий режиссер скончался от рака легких в парижской клинике и был похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа, признание его заслуг перед киноискусством стало расти как снежный ком: всесоюзные чтения, фонды и фестиваль его имени, улицы и даже планета, названные в его честь. Книгами о Тарковском, написанными в России и за рубежом, можно выстелить городскую площадь.
Посмертная слава — сюжет в истории не новый. В отношении Андрея Тарковского человечество проявило хоть и несколько запоздавшую, но справедливость, ведь практически все его фильмы полны пронзительной обеспокоенности судьбой этого самого человечества. Каждый его герой, начиная с маленького разведчика Ивана («Иваново детство», 1962), чувствовал свою ответственность за судьбы мира вплоть до готовности отдать свою жизнь. В том первом фильме молодого режиссера Великая Отечественная представала как конечная точка истории — Апокалипсис. Апокалипсическим предчувствием пронизан весь кинематограф Тарковского. И каждый его герой, будь то астронавт Кельвин, полуюродивый Сталкер, отшельник Доменико и писатель Горчаков, преуспевающий режиссер Александр, готовы принести себя в жертву, чтобы удержать мир, колеблющийся над пропастью.
Ленинская премия на фоне прочих проявлений признания выглядела, конечно же, курьезно. Государство в лице киночиновников всласть поглумилось над режиссером, не давая ему снимать то, что он хотел, испещряя поправками почти каждый его фильм, с трудом пропуская картины Тарковского на международные фестивали. Коллеги тоже не слишком жаловали этого ершистого человека, умевшего, в отличие от многих, не прогибаться перед киноначальством. Аутодафе, устроенное его фильму «Зеркало» на страницах журнала «Искусство кино», выглядело неприличным даже в глазах тех, кто не ходил в поклонниках Тарковского.
Есть нечто парадоксальное в том, как этот бескомпромиссный режиссер, ни на йоту не потакавший зрительским вкусам, непрерывно усложнявший язык своих фильмов, их смысловое содержание, тем не менее стремился пробиться к зрительским сердцам и умам. Подобно героям «Соляриса», он бился над контактом с океаном — массовым зрителем. Неутолимая жажда контакта гнала его на многочисленные встречи-беседы, в которых он тщился объяснить зрителям смысл своих картин. Выслушивал наивные или глупые вопросы, а то и грубые выкрики из зала. Но понимание зрителей было для Тарковского не менее, а может быть, и более важно, чем награды международных фестивалей. Признанный своими великими коллегами — от Бергмана до Феллини — он буквально таял от благодарности к обычному зрителю, дававшему понять: «Есть контакт!».
Что ему посмертная слава?.. Так хочется повернуть время вспять, чтобы сказать ему, живому: «У вас есть зрители. Те, кто стоит в длинных очередях, чтобы посмотреть «Зеркало» или «Сталкера» и выйти из кинотеатра в эйфории. Выйти с новым зрением и чувствованием, как от картин Леонардо и Брейгеля, музыки Баха, поэзии Данте. Вы — из этого ряда. Они, а не мы ваши современники и достойные собеседники».