Отпечаток трех веков

ОТПЕЧАТОК ТРЕХ ВЕКОВ

Гюльшан Тофик гызы

 Тело почтенной тетки Юстинианы было таким ветхим, что моментально затекало во все пустоты глубокого квадратного кресла, отчего она и сама принимала форму квадрата. Медленно передвигаясь по комнате, загребая воздух правой рукой, она напоминала незаполненный до конца дряблый кожаный мешок, в котором многие десятилетия назад потерявшая упругость еще более дряблая мышечная масса перетекала из одной стороны в другую. Эта масса каким-то чудом держалась на костях, а кости непостижимым образом не рассыпались.
– Сколько ей лет? – спросил я у Раськи, праправнучатого племянника тетки Юстинианы.
– Затрудняюсь ответить. Говорит, что утирала подолом нос самому кайзеру Вильгельму, – усмехнулся Раська. – В остроумии ей не отказать. Все остальное – перед глазами. Но ум ясен, а язык что твой «Калаш».
– Зачем она носит такие тяжеленные серьги? Мочки до плеч оттянулись – а все туда же.
– Э-э, она и спит в них. Подарок первой любви и последнего мужа. Она в юности была влюблена в мальчишку, который носил овощи с базара для их кухарки. Во второй раз встретила его восьмидесятилетним вдовцом и персональным пенсионером (отставная партийная номенклатура). Тетка Юстиниана к тому времени и сама двух мужей схоронила. А через год и этот помер. Погоревала, погоревала и с тех пор дала обет безбрачия. В конце семидесятых, когда ей было восемьдесят…
– Так ей уже за сто?!
– Если так дальше пойдет, и за двести наступит. По-моему, смерть забыла о ней. А вообще, она прикольная старушенция, с ней не соскучишься. Информационный блок, ходячая энциклопедия!
– Не мудрено при такой затяжной жизнестойкости. Юстиниана – это ее настоящее имя или как?
– Настоящее. Наверное, ее так древнеримский легионер нарек во время первого палестинского похода.
Тут мы заметили, что субстанция, заполняющая квадратное кресло тетки Юстинианы едва заметно всколыхнула складками допотопного когда-то синего сатинового платья. Старушка приоткрыла веки и сфокусировала на нас свои обесцвеченные годами глаза. Интересно, какого они были раньше цвета?
– Когда-то они были синие… – тихо произнесла женщина.
У меня от неожиданности похолодели внутренности: старуха читает мысли! Но я тут же успокоился, поняв, о чем идет речь. Она продолжила: – Я говорю о васильках на обоях. Выгорели…
– Добрый день, тетя Тина, – учтиво заелозил Раська. – Извините, мы потревожили Вас.
– Зря волнуетесь, молодые люди, меня уже давно ничего в этом мире не тревожит. Зажилась…
– Не говорите так, тетя Тина. Вы наша гордость! Не каждый похвастается, что родился в ХIХ, прожил весь ХХ и … – Раська замялся.
– …и умер в ХХI веке, – продолжила за него старушка. – Что же ты замолк?
– Я, конечно, реалист, – заговорил взбодренный ею Раська, – все когда-нибудь умирают. Но буду искренне рад каждому последующему году Вашей жизни. Вы же можете заявку в Книгу Гиннеса подавать!
Последние слова юноши рассмешили почтенную Юстиниану. Ее смех поразил меня – он был так чист и звонок, что я невольно вздрогнул. Это был смех молодой, полной жизни женщины, а не той, что сидела перед нами и напоминала отпечаток трех веков.
– Тетя Тина, – обратился я к ней, восхищенный переливчатым смехом, источающим жизнь. – Вы так звонко смеетесь, что трудно поверить в ваш возраст. Будто колокольчик!
– «Мой волшебный колокольчик», – так называл меня папа… – вздохнула старушка и замолкла.
– Извините, – спохватился я и чуть сам не рассмеялся, вообразив, какую античную древность мог представлять собой батюшка этой долгожительницы, будь и он жив сейчас.
– Это мой однокурсник, Таир, – наконец, представил меня Раська. – Я много рассказывал ему о Вас. Очень захотелось вас познакомить. Тем более, совет такого мудрого человека необходим этому придурку: девушка его, видите ли, бросила, страдает!
– Лет пятьдесят назад была в моде песенка с такими словами, – древняя Юстиниана снова вперила в меня свои почти прозрачные глаза, – «Если невеста уходит к другому, то неизвестно, кому повезло». С другой стороны, мифический единорог был свиреп, ревнив и недальновиден. Единственная измена подруги (отсюда и единственный рог) привела к вымиранию вида. Олень гораздо меньше привередлив. Периодически обновляя рога, он обласкан эволюцией.
Короткий монолог старицы вызвал у Раськи приступ такого дурацкого хохота, что он чуть не захлебнулся излишками воздуха в глотке.
– Ну-ну, оборжался до икоты, – ткнул я его в бок кулаком. – А рассказать, как на днях девчонки провели? Как проторчал под дождем два часа? Как потом подарили тебе фотку с твоей мокрой тюленьей рожей?
– Ладно, не дуйся, – Раська поспешил замять тему неразделенной любви. – Тетя Тина дала тебе сразу два ценных совета. Оба вполне приемлемы. Я же говорил – это клад, а не женщина. Представляешь, заявились к ней недавно из Германского посольства. Наш сосед там работает, рассказывал о ней. Предлагали выезд в фатерлянд и массу льгот и почестей. Но тетя Тина отказалась. Патриотка! А вот Мишка Эрде еще десять лет назад уехал.
– Прохвост он, твой Мишка! – возмущенно хлопнула рукой о подлокотник тетя Тина. – Какой же он немец? Я ж говорила вам, что «Эрде» не фамилия, а инициалы – «Р.Д.» Предка его, бочара, звали Роман Дрюкин. Он на бочках вензеля выжигал со своими инициалами. Разбогател малость, стал поставщиком тары для немецкой рыбной артели. Так к нему «Эрде» и прилипло. Теперь вот праправнукам сгодилось. Для аферы. Повезло, что созвучно с немецким словом.
– «Земля», – кивнул я, стремясь показать свою осведомленность.
– Verstehen Sie Deutsch, Yüngling? – улыбнулась женщина.
– Etwas.
– А я уже стала забывать… – задумчиво протянула старая фрау. Помолчав несколько секунд, она продолжила тихим, убаюкивающим голосом древней скази-тельницы. – Старость предупреждает о своей близости не болезнями, а все чаще возникающими в памяти картинами детства, тоской по старому дому, радостью, которую испытываешь, наткнувшись на какую-нибудь милую сердцу вещицу. А знаете, как напоминает о себе смерть? Смертью других…
– Что с Вами, тетя Тина? – с искренней тревогой спросил Раська. – Впервые слышу от Вас разговоры о смерти.
– Это оттого, что я стала рассуждать вслух. Последнее время мне частенько кажется, что душа болтается в пустоте, как вода в невесомости. До сих пор удавалось поймать и запихнуть ее обратно в сосуд. Дурной сигнал. Для меня, разумеется. А что это Хаджи-Муршуд за внуком с ремнем гоняется?.
– Третий день уже, – засмеялся Раська. – Алишка уверяет деда, что люди произошли от обезьян. И ты, говорит, дед, тоже. А дед-то недавно из паломничества вернулся. Втолковывает внуку, что в обезьян Бог превращает неугодных Ему. Никак не могут выяснить, кто прав.
– Оба, – утвердительно кивнула головой тетя Тина. – Скажи им, пусть не ссорятся: сперва Бог сотворил обезьяну, а после из нее образовался человек. Гладко сказала? И по науке, и по писанию. Что до меня, я склонна считать человеческие существа космически-земным гибридом. Не очень удачным. Однако, легко отрекся Хаджи-Муршуд от своих прежних уверований. Он ведь прежде, как я помню, учителем биологии был.
– По правде говоря, и я бы предпочел видеть своим предком более достойное существо. Никогда не любил обезьян, – сказал я, чем, кажется, доставил удовольствие старушке. Она закивала головой.
– Да-да, и я их всегда считала препротивными тварями. Не поверите, но даже крысы кажутся мне менее омерзительными.
Мы еще долго говорили об обезьянах, то отвергая теорию Дарвина, то уступая ей. Говорили еще о многом и раскланялись довольно поздно, поймав себя на мысли, что для такого старого человека долгие беседы утомительны.
– О чем вы говорите, молодые люди! Непростительно терять время на тихую дрему в моем возрасте. Приходите почаще. Я знаю столько всяких историй! Не уносить же мне их с собой на тот свет. Вот и фрау Хильда зачастила, чуть ли не каждый вечер навещает. Сидит, молчит, улыбается… Видно, и впрямь совсем мало времени осталось…
– А кто такая фрау Хильда? – поинтересовался Раська. – Не припоминаю, чтоб мы с ней встречались.
– Фрау Хильда – моя нянечка. Милейшая была дама. Правда, строгая очень. С недавних пор стала появляться тут. Усаживается в кресло и смотрит на меня. Ласково так смотрит, как в детстве, – заметив недоуменный взгляд Раськи, тетя Тина добавила: – Да ты не пугайся. Я не спятила.
Мы договорились навестить тетушку Юстиниану в субботу. Но не суждено было: не зря фрау Хильда «зачастила» с визитами… Через два дня Раська сообщил мне, что тетя Тина умерла.
– Будто уснула в кресле…
Ее похоронили по христианским обычаям, поминали по мусульманским. Сам Хаджи-Муршуд с готовностью согласился читать «ясин» по усопшей соседке каждый четверг. И хотя я виделся с покойной лишь один раз, но и меня огорчил ее уход. Я сожалел, что не был знаком с ней раньше и не успел выслушать ее замечательные истории, но решил для себя, что когда-нибудь напишу повесть о прохвосте Дрюкине, о мальчишке, разносчике овощей, ставшем большевистским деятелем, о мудрой тетушке Юстиниане, перепрыгнувшей через двадцатый век, будто через мутный ручеек.