Получить забытый пароль
Что хранит память
Абдул Гусейнов
Что хранит память
Дневников никогда не вел. Всегда полагался на память. И вот теперь, достигнув 85 лет, решил изложить свои воспоминания
Родился я 25 октября 1925 года в древнейшем поселении на Абшероне – Хиля, в ХIV веке переименованном в Амираджаны в честь уроженца этого поселения Амира Низамеддина – вельможи из окружения Ширваншаха Ибрагима Дербенди. Он был управителем Абшерона и носил титул «Амирхаджа». Вплоть до середины XX века это поселение носило два названия: Хиля и Амираджаны. Здесь находится памятник Средневековья – мечеть Низамеддина, построенная на его средства в 1329–1330 годах.
В Амираджанах находится также мечеть, построенная на рубеже ХIХ–ХХ веков на средства родившегося здесь мультимиллиардера-нефтепромышленника Муртуза Мухтарова. Эта мечеть является одним из лучших творений человеческого гения и включена в число объектов, охраняемых ЮНЕСКО.
Село Амираджаны находится примерно в 15 километрах от центра Баку на берегу Шор-Су. Некогда здесь добывали соль в промышленном масштабе, но с хищнической добычей нефти невдалеке от озера его засорили, запустили, добычу соли прекратили. В Амираджанах много солнца, село лежит как на ладони неба, и на него можно смотреть со всех сторон, особенно с возвышенности за озером.
Мое детство прошло в его улочках-даланах, над ними пять раз в день с мухтаровской мечети раздавался азан – призыв к молитве. В 1936 году Советы службы в мечети запретили, а в ее здании основали ткацкую фабрику. Мечеть снова начала работать только в начале 90-х годов.
Под склонами возвышенности и озером Шор-Су было несколько овданов – громадных крытых водохранилищ, куда стекали дождевые воды, использовавшиеся для хозяйственных нужд жителей села и полива. Мы, мальчишки, втайне от родителей любили купаться в этих овданах.
В Амираджанах росли огромные тутовники, деревья-долгожители, под сенью которых я играл часами напролет. В начале июня мы с братом Мирзагусейном взбирались на могучие ветки этого дерева, чтобы поесть его сладкие плоды черно-бордового цвета. Их сок стекал по рукам, подбородку, оставляя бурые пятна на нашей одежде. Они не отстирывались, и нам попадало от родителей. Очень часто с соседскими ребятами запускали «бумажных змей», крутили «волчков», катались на колясках «собственного производства» на шарико-подшипниковых колесах.
Помню, как моя мама Джейран ханум готовила в печи-тяндире очень вкусные и удивительные хиля-кутабы. Они отличались от бакинских формой лепки и тем, что в их фарш добавлялись рубиновые зернышки граната, которые придавали кутабам особый вкус. К кутабам мать подавала еще и абгуру – забродивший сок незрелого винограда. У нас в подвале всегда хранились несколько бутылок этой приправы.
В середине июня, как правило, мы переезжали на дачу. Она располагалась в Шувелянах – в полутора-двух километрах от моря. Шувеляны – это бескрайные кусты виноградников и инжирных деревьев, вкус их плодов до сих пор не забываю. Почти целыми днями с мальчишками с соседних дач проводили на море. Оно было синим и бескрайным, красивым.
Детство завершилось... Пришла школьная пора. В 1932 году пошел в первый класс азербайджанской группы, школа находилась тут же в Амираджанах. Проучился здесь всего один год. В те годы азербайджанским алфавитом была латиница. И эта латиница осталась в моей памяти на всю жизнь. Больше из этой годовой учебы ничего не помню.
В конце 1932 года моего отца – Анбию Абдулгусейн оглы – с группой бакинских нефтяников направили на работу в Нижний Новгород. Летом 1933 года мама, я и мои младшие братья – Мирзагусейн и Аягулу переехали к отцу.
В сентябре 1933 года пошел я в школу в Нижнем Новгороде. В классе было около тридцати ребят: русских, башкир, мордвинов и татар. К ним прибавился и азербайджанец. Учительница спросила, как меня зовут? Я ответил – Баку! В классе раздался хохот. Она переспросила, я опять ответил – Баку! Хохот возобновился. Тогда учительница пригласила к доске трех ребят и указала на них: Коля, Маша, Ваня, а как тебя зовут? Тут-то до меня дошло. Я ответил – Абдулгусейн. И хохот ребят перешел в аплодисменты.
Поняв, что я «полный темнота», взяли меня за руку и повели из второго в первый класс. Рядом со мной за партой оказался татарин по имени Ильяс Шамсутдинов. Он стал моим переводчиком. Через пару месяцев я говорил по-русски уже неплохо. Во втором учебном полугодии стал получать тройки и четверки. Во втором классе учился на четыре и пять.
Забегая вперед, несколько слов об Ильясе. Мы с ним подружились. Он приходил ко мне домой, а я ходил к нему. После моего отъезда в Баку мы с ним переписывались. Ильяс был моложе меня на один год. Призвался в армию в 1944 году и погиб при штурме Берлина.
В 1935 году наша семья вернулась в Баку. Я пошел в третий класс в только что открывшейся русской школе № 154, между Амираджанами и Сураханами.
Учился неплохо. Любил географию, литературу и историю. По этим предметам получал только пятерки. Кроме меня в этой школе учились еще два азербайджанца: Даниил Буниятов, сын заведующего отделом народного образования Сураханского района; и Мирза Мамедов – сын высокопоставленного партийного босса. Говорили, что его отец был заведующим отделом Центрального комитета Компартии Азербайджана. У Мирзы в 1937 году отца арестовали и расстреляли как врага народа, вскоре после этого исчез и он сам.
В 60-х годах, находясь в командировке в Баку, случайно встретился с Мирзой. Он выглядел пожилым человеком. Мы пошли с ним на Приморский бульвар, и в чайхане он рассказал мне трагическую историю своей жизни. После ареста и расстрела отца его с мамой сослали в Казахстан. Мать от голода и холода вскоре умерла, а его определили в детский дом. С трудом он получил среднее образование и преподавал в казахской школе русский язык. Б 1944–1945 годах воевал на фронтах Великой Отечественной войны и на Дальнем Востоке с Японией. Был удостоен орденов и медалей. Но в Баку ему разрешили вернуться только в 1956 году после реабилитации отца. После возвращения он окончил вечернее отделение Азербайджанского государственного педагогического института, преподавал русский язык в азербайджанской школе в Амираджанах. Потом до меня дошли слухи, что он умер в конце 60-х годов.
Все пять лет учебы в Амираджанах я сидел за одной партой с девочкой, немкой по национальности – Евой Ирдрых. Она была тихая, спокойная, замкнутая, очень пунктуальная и вежливая, редко улыбалась. Мы в классе все ее уважали, а я с ней дружил, ее мама давала мне частные уроки немецкого языка. Ева иногда с мамой приходила к нам домой.
В Амираджанах проживало несколько немецких семей, в основном инженерно-технических работников нефтяной промышленности. Они жили по соседству, и отношения между немцами и азербайджанцами были отличными.
В первых числах сентября 1941 года соседская девочка Роза, дочь начальника знаменитой кешлинской тюрьмы под Баку, прибежала к нам и сообщила, что на запасном пути станции Кешли стоит поезд, который повезет в Сибирь немцев.
...Мы, несколько ребят, прибежали туда и увидели страшную картину: немцев грузят, как скот, в товарные вагоны. Ева была уже в вагоне, и из небольшого зарешеченного окошка смотрела на нас испуганными глазами, как загнанный в ловушку зверек. Она молчала, но ее взгляд и глаза говорили, что девочка чувствует свою скорую гибель... Я хотел забыть тот страшный день, когда поезд медленно покинул станцию. Но такое не забывается, я всю жизнь помню в деталях тот далекий осенний день, когда у Евы и у нас глаза наполнились слезами...
Спустя некоторое время до нас дошли слухи, что наших немцев по дороге расстреляли. Они оказались в районе Тихорецка, куда уже подходили фашистские войска. Охране поезда дали приказ уничтожить ни в чем не повинных людей: нет человека – нет проблемы. Такова была логика Советов.
www.azcongress.ru
24.10.2010
загрузка