Я все сказал

Я все сказал

В самом начале года AzTV преподнес подарок своим зрителям: в рамках ретроспективного показа фильмов азербайджанского телевидения они увидели ставшую классикой документальную кинолен­ту о Саттаре Бахлулзаде. Снятый почти 30 лет назад старейшим режиссером-документалистом Рами­зом Ахундовым, он был первым цветным фильмом в истории азербайджанского телевидения. 25 ян­варя прекрасному режиссеру, автору многих телевизионных фильмов исполняется 70 лет. О творчес­ком пути режиссера, о созданных им фильмах беседует Фазиль Алескероглу...

- В двухтомном каталоге "Кино Азербайджана", составленном Айдыном Кязимзаде, названы твои фильмы. Первым здесь указан "Гедян дяниздян дя кечиб гедяр" ("Идущий через море перейдет"), 1962 год.

- Да, это был мой самый первый фильм. За его съемки я получил звание ассистента режиссера. Кстати, перечень фильмов в каталоге далеко не полный, я снял около 30 фильмов. В том же году я снял фильм "Граница на замке", но это - на узкую пленку. Потом был фильм "Секрет НРВ" - на очень модную тогда тему о том, как академик Мустафаев создал из нефти стимулятор роста, и его расте­ния росли очень быстро. С "Секретом НРВ" я поехал на фестиваль в Волгоград, где фильм получил очень высокую оценку.

-Bы снимали фильмы для всесоюзного экрана?

- Да, мы практически все снимали для Москвы. На ЦТ была редакция местного вещания. Все свои фильмы мы сдавали им и только если фильм был принят, получали полностью наши постановочные и категории. Цензура тогда была весьма строгая, не каждый фильм мог пройти на всесоюзный экран. Помню, приехал я в Москву сдавать фильм о Саттаре Бахлулзаде. Сидит женщина, курит "Беломор", партизанка какая-то. Посмотрела фильм и спрашивает возмущенно: "Шо это вы мне привезли какого-то гермафродита?" "Это наш известный художник", - отвечаю. Короче, не приняли у меня этот фильм

- Кадры из него часто транслируют по нашим телеканалам, а недавно я их увидел в видеоролике Межбанка, который "крутят" по всем банкоматам. Однако о режиссере почему-то никто не вспоми­нает.

- Он был снят в 1969 году, назывался "Это Саттар Бахлулзаде". Гаджи Гаджиев, который был тог­да главным редактором "Экрана", взял его на Всесоюзный смотр телевизионных художественных и документальных фильмов. Фильм, хотя и не попал в конкурсную программу, жюри смотрело три раза подряд и учредило специально для него диплом - "За высокохудожественное отражение работников национальной культуры". Этот фильм до сих пор транслируется на нашем телевидении, он обошел весь мир, его брали на фестивали, выставки.

- Тогда вы впервые познакомились с героем. Сложно было с ним работать?

- Несложно. Он послушно выполнял все мои указания, за время съемочного периода мы очень сблизились. Ему фильм понравился, и в знак благодарности он подарил мне несколько своих картин. А потом через неделю пришел ко мне и стал возмущаться фильмом.

- Почему?

- А потому что все художники ему завидовали. Это же вообще в истории "Экрана" был первый цветной фильм о художнике. В то время на нашем телевидении снимали только черно-белое кино. К тому же и фильм получился интересный. Мы с Саттаром объездили все места, где он работал, были в Губе, в Гашреше. Снимали маки - он их очень любил.

- А как получился знаменитый эпизод, где художник рисует на стекле?

- Он не просто рисует, он сливается с красками, со своей картиной. Я в то время одновременно делал и передачи для телевидения. Нина Яровая поручила мне сделать передачу о Тогруле Нариман­бекове. Мы с покойным оператором Эдиком Бадаловым пошли к Тогрулу в мастерскую. А в то время Тогрул и Саттар только что приехали из Праги, и Тогрул там написал портрет молодой девушки. В мастерской на стуле лежало стекло. Я предложил: "Давай, Тогрул, снимем тебя через стеклышко, а ты рисуй эту девушку". Он согласился. Так что первым, кого я снял через стекло, был Тогрул. Тем не ме­нее передачу я провалил, потому что над ними работать не любил. Их надо было делать быстро, а я этого не люблю. И вот, когда надо было заканчивать фильм, я предложил Саттару: "Давай снимем тебя через стекло, чтобы ты залил стекло красками и растворился в них. Здесь пейзаж какой-нибудь нужен". "Ну, давай нарисую". Ему лишь бы писать. Он был человеком не капризным. Я поставил его перед стеклом, по другую сторону - камера. "Вур", - говорю ему. Он, когда начинал писать, спраши­вал: "Вурум?" Написал он этот пейзаж, получилось здорово.Через несколько лет меня стали поливать грязью. Говорили, что я заимствовал этот кадр из фильма о Пикассо, где того снимали через перга­мент. А откуда мне было видеть тот фильм? Я и во Франции-то никогда не был. Я всегда говорил ребятам: предложите что-нибудь интересное, и я включу в фильм. Я напоминал им эпизод из фильма "Здравствуйте, доктор". Доктор не мог вылечить одного больного и пригласил гипнотизера. И гипно­тизер его вылечил. "Мне все равно кто, лишь бы вылечили человека, - говорил этот врач, - я или не я, не имеет значения".

- А почему Москва не приняла фильм?

- Не поняли. Не поняли, какой это художник, что это за явление. Он же был импрессионистом и не вписывался ни внешне, ни внутренне в русло официального искусства.

- Если Москва не принимала фильмы, у режиссеров появлялись какие- то проблемы?

- Да в принципе нет, кроме финансовых. Например, фильму "Это Саттар Бахлулзаде" не дали кате­горию, и нам не выплатили постановочные. Потом из Москвы пришло указание, что категории при­суждает сама республика. Вот тогда Гаджи Гаджиев дал этому фильму первую категорию. Я, нако­нец, получил деньги, помню, купил на них гянджинский ковер, большой, 3х4. Он до сих пор цел.

- Анар говорил, что это не только один из лучших ваших фильмов, но и вообще один из лучших документальных фильмов, снятых о художниках. Вторым стала "Бабушка Зибейда", одна из первых "разговорных" кинолент в истории азербайджанского телевидения. Не о колхозе-миллионере или пе­редовом заводе-гиганте, а о простом человеке и его судьбе, что было весьма необычно для того вре­мени, ведь "Бабушка Зибейда" снималась в 1970 году. Эту ленту, мне рассказывали, демонстрирова­ли как учебное пособие на курсах повышения квалификации ЦТ. Вы сразу почувствовали, что в сце­нарии есть интересный материал?

- Нет, сначала я ничего не увидел. Да и сценарий был откровенно слабый. Мы приехали в Губу, я начал разговаривать с этой бабушкой, постепенно "раскрутил" ее. Оператором у меня был Вейс Гаса­нов, царство ему небесное. Мы с ним поговорили и придумали новый сценарий. В фильме есть много интересных эпизодов. Пожалуй, самый интересный с грушевым деревом. У них там росло огромное дерево. И мы его сделали генеалогическим древом. То есть сначала мы сняли дерево панорамой вверх - обычное грушевое дерево. А потом - панорама вниз - и под деревом стоит вся семья этой бабушки, человек сто.

- Говорят, что очень сложно проходил фильм "Руки и краски".

- Это был фильм по сценарию Эльчина. Мне приписали тогда формализм, ругали за примиренчест­во, называли пацифистом.

- В начале 60-х годов Расула Рзу тоже раскритиковали за стихотворный цикл "Краски", обвиняя его примерно в тех же "грехах". Тогда началась "оттепель", это было время, когда люди эксперимен­тировали в поэзии, в прозе, в кино. Хотели сделать что-то выходящее за привычные рамки. И, ес­тественно, партфункционеры от искусства встречали каждую такую попытку в штыки.

- Мой фильм был о руках. Руки, творящие добро, и руки, творящие зло. Например, руки фашистов, которые вешали людей, и руки художника, который создавал картины. Это было в 1974 году. В Мос­кве поднялся скандал. Зал разделился на две части. Противники говорили, что это не советское кино, не наша идеология и все, что обычно говорят в таких случаях. В результате фильм не был принят ЦT.

- А какой из фильмов, снятых вами в 80-е годы, вы считаете наиболее интересным и важным?

- В 1988 году мы с Сабиром Рустамханлы - он был автором сценария - сняли фильм на тему забро­шенных деревень, очень актуальную и до сих пор тему покинутой родины. В 1988 году она была тем более актуальной, что начались карабахские события, и сотни тысяч азербайджанцев оказались изг­наны из своих сел. В этом фильме нам многое удалось сказать.

- Поговорим о "Размышлении", о народном художнике Азербайджана Расиме Бабаеве. Я знаю, что этот фильм вы сняли абсолютно не по сценарию. Там даже нет авторского текста.

- А что можно говорить о художнике? Ничего. Все сказано в его картинах.

- Но вы как-то вспоминали, что из него хотели сделать едва ли не политический фильм. Шел 1989 год, когда Гейдар Алиев находился в опале, когда против бывшего члена Политбюро организовывали статьи в московской печати и в Баку, всячески старались не допустить его возвращения. И у вас в "Экране" возникла идея конъюнктурного фильма, причем к этой конъюнктуре почему-то хотели при­мешать имя хорошего художника Расима Бабаева.

- В сценарии, который был заказан журналисту Фаику Мустафаеву, красной нитью проходила мысль о том, что все творчество художника позднейшего периода якобы посвящено разоблачению эпохи "алиевщины". И потому автор придумал следующий сценарный ход: камера показывает изоб­ражения чудищ, сказочных дивов - любимых персонажей Расима Бабаева, а затем эти изображения проецируются на кадры, отображающие бывшего первого секретаря ЦК КП Азербайджана Гейдара Алиева, его братьев, залов, аплодирующих ему, трибун, с которых он выступал. Ну, и, конечно, соот­ветствующий обличительный текст, дескать, вот в какую эпоху нам довелось жить. Когда Расим Бабаев, с которым я дружу не один десяток лет, прочитал этот сценарий, он чуть с ума не сошел. "Я никогда так не думал", - сказал он. Это было в период правления Абдурахмана Везирова. Политичес­кий заказ поддержал тогдашний председатель Гостелерадио Эльшад Кулиев, и сценарий был им ут­вержден именно в таком виде. Фильм запустили в производство. Я этот сценарий спрятал и сделал собственную версию. С одной стороны, я хотел снять фильм о своем друге, творчество которого я очень люблю, а с другой стороны - я был возмущен попыткой смешать творчество художника с по­литической грязью. Зачем сводить с кем-то счеты руками художника? Там, по-моему, получилась интересная концовка. У Расима есть картина "Семья". Его самые главные шедевры воплотились в этих четырех людях - два сына, жена и он сам. То есть последний кадр говорит: семья - это высший шедевр художника.

- Фильм был снят не по сценарию. Но вы должны были сдавать его руководству Гостелерадио, ав­тору сценария наконец. Они свой протест никак не выразили?

- Нет, все промолчали. К тому же, чтобы упредить возможные возражения, я пригласил на прос­мотр самого Расима Бабаева. Расим посмотрел фильм, прослезился, поцеловал меня и сказал, что я снял очень хороший фильм.

- А позднее никто не ставил фильму палки в колеса?

- Нет. Более того, автор сценария Фаик Мустафаев позвонил мне и признал, что фильм получился хорошим. Это, правда, было уже после того, как его показали по телевидению.

- Почти всю свою творческую жизнь вы снимали в условиях цензуры. Сложностей много было?

- Не то что бы очень. Проблема была в том, что телевидением руководили непрофессионалы, в кинопроизводстве ничего не смыслившие. Когда я закончил фильм о Саттаре, Наби Хазри, который был в то время заместителем председателя госкомитета, посмотрел фильм и говорит: "Что это та­кое? Ты же из него обезьяну сделал! Я такой фильм никогда не приму". Встал и ушел. Мы с Анаром посоветовались, и он решил пойти к Джафару Джафарову, секретарю ЦК по идеологии. Джафар муал­лим посмотрел фильм и пришел в восторг. "Просто гениально", - сказал он. И на этом все разговоры закончились.

- Последний фильм вы сняли в начале 90-х годов. А с чем связан ваш уход с телевидения?

- Пришла эпоха видео. "Экран" вообще закрыли, нас всех перевели в киноредакцию простыми ре­жиссерами. А я к тому времени был уже режиссером высшей категории. И вообще я отказался рабо­тать на видео, потому что считал: чтобы делать настоящие фильмы, надо пленку держать в руках, сидеть за монтажным столом. Написал заявление об уходе. Помню, меня вызвал зампред. "Не уходи, ты нам нужен". "Нет, - ответил я, - я вам не нужен".

- Если сравнить нынешние фильмы, которые делают на телевидении...

- Сейчас фильмов нет, сейчас есть длинные, длинные передачи, сплошные "говорящие головы". Кино в Азербайджане сейчас нет. Кино в Азербайджане после Самеда Марданова не было вообще, кро­ме фильма "Мерзавец", который сделали два талантливых кинематографиста - Рамиз Фаталиев и Ва­гиф Мустафаев. Это хороший фильм. А самыми лучшими были фильмы Самеда Марданова "Кяндли­ляр" и "Бакинцы".

- Ваш взгляд на современное телевидение.

- Это ужас. Так нельзя ни снимать, ни работать. На телевидении до сих пор показывают фильмы, снятые нашим поколением. Это единственное, что у них есть. Фильмы 60-80-х годов прошлого столе­тия, снятые Арифом и Васифом Бабаевыми, Арифом Казиевым, Октаем Бабазаде, ныне здравствую­щими операторами Нариманом Шихалиевым, Вагифом Бехбутовым. Они очень хорошо снимали. "Саттара" я сделал с Нариманом Шихалиевым, кстати, создателем первого телевизионного докумен­тального фильма. Нынешние почему-то не хотят учиться у мастеров того поколения. Учиться надо, хотя, если ты талантливый человек, то обязательно снимешь хорошее кино. Надо иметь вкус. Сейчас эпоха видео, а жаль. Видео убило настоящее кино. Неслучайно, в Америке снимают фильмы на плен­ку, а потом тиражируют на видео.

- Вы проработали тридцать три года на телевидении, сняли тридцать фильмов. И вдруг замолча­ли. Почему?

- Недавно я встретил знакомого, который ни разу не похвалил ни одного моего фильма. Он очень удивился: "Ты здесь? Еще не уехал?" "Куда мне уезжать?" - спрашиваю. "Ну, хотя бы в Канаду. Там такие режиссеры, как ты, нужны". "Мы нужны здесь, - сказал я, - мы нужны здесь, здесь родились, здесь должны умереть". Я всегда помню, что я внук Мирзы Абу Тураба Ахундзаде, у чьих ног завещал похоронить себя наш выдающийся меценат Гаджи Зейналабдин Тагиев. Я не жалею, что ушел с теле­видения. У каждого человека есть свой ресурс. Свой запас слов, энергии. Я все сказал.

www.echo-az.com

13.01.2007

ссылка на источник

нояб. 22, 2011

Режиссер-документалист Рамиз Ахундов (спава)