Расцвет мемориальной архитектуры Азербайджана.

Эпоху зрелого средневековья можно назвать периодом расцвета мемориальной архитектуры Азербайджана. Как известно, по своей ти­пологии эти памятники делятся на две группы: мавзолеи башенного и кубического типов. В основу классификации первого типа положены такие черты, как преобладающий в композиции строй вертикальных членений, двухъярусное расположение внутренних помещений, из ко­торых нижнее представляло собой склеп. Кроме того, «покрытие обыч­но было двойным, причем внутренний купол стрельчатого или эллипти­ческого очертания был защищен пирамидальным или коническим шат­ром, завершавшим выразительный силуэт мавзолея». Блестоящими об­разцами этого типа являются мовзолеи Юсуфа сына Кусейира (1162), Момине-хатун (1186) и Гюлистан (XIII в.) в Нахчыване, Гунбад-е Кабуд в Мараге (1196), в селении Карабаглар (XIVb.), в Барде (1322), в селе­нии Хачин-Дорбатлы (1314), Ольджайту Ходабенде в Султание (1307-13), наконец, мавзолей шейха Сефи в Ардебиле (XVIb.).

По своей конфигурации интерьер башенных мавзолеев представ­лял собой восьмигранное, десятигранное или круглое, а кубических -квадратное в плане пространство. На протяжении всего периода разви­тия архитектуры мавзолеев Азербайджана богатое убранство их фаса­дов всегда контрастировало с аскетически строгим решением интерье­ров и, в особенности, верхних камер мавзолеев. Служащая склепом не­высокая нижняя камера была, как правило, полуподземной. Вверху про­странство интерьера перекрывалось стрельчатым или эллиптическим куполом. 

Удивительно, что несмотря на длительную профессиональную традицию изучения зодчества Азербайджана в целом, а также несмотря на то, что архитектуре мавзолеев было посвящено специальное иссле­дование еще в конце 1940-х гг., а впоследствии этой типологической группе сооружений всегда уделялось достойное внимание в сводных трудах по истории отечественной архитектуры и искусства, так вот не­смотря на все это назначение верхних камер мавзолеев до сих пор неиз­вестно.

Исследователи отмечали определенную эволюцию интерьера верхних камер мавзолеев XIII-XIV вв. по сравнению с предыдущим пе­риодом. В XIH-XIV вв. замкнутый внутренний объем верхних камер сменился более раскрытым пространством, куда вели эффектно обрабо­танные два или четыре входа. Между тем за два столетия до этого ха­рактерной особенностью башенных мавзолеев являлась трудность дос­тупа в верхнее помещение. И только в некоторых из них найдены следы двустронних распашных лестниц, которые вели к проему верхней каме­ры интерьера.

В процессе изучения внутреннего пространства мавзолеев были выявлены некоторые редко встречающиеся элементы композиции ин­терьеров. Так, например, и в кубическом мавзолее Губад-е Сурх в Ма-раге, и в десятигранном мавзолее Момине-хатун в Нахчыване привлека­ет внимание конструкция перекрытия с центральным опорным столбом.

Повторимся, что характерной чертой интерьеров мавзолеев была аскетическая строгость архитектурного решения. В том же мавзолее Момине-хатун единственным украшением склепа является узорчатая кирпичная кладка распалубок между нервюрами. Но и здесь не обош­лось без исключений. На строгом фоне интерьера мавзолеея Шейх-Хорасан (XIII-XIVbb., Нахчыван) выделяется роскошная рельефная резьба по штуку двух обрамляющих входной проем панно. Или вот круглый в плане мавзолей Ахсадан-баба (XIVbb.) в Барде, который по­ражает воображение богатством мозаичного убранства помещения склепа. Здесь поверхности парусов, купола и сводов сплошь покрыты полихромной мозаикой. Наконец, просто нет слов, чтобы описать вели­колепие полихромной изразцовой облицовки со всевозможными расти­тельными и геометрическими орнаментами, буквально сплошь покры­вающими формы мавзолея и поминального зала шейха Сефи (XIV вв.) в Ардебиле.

Невольно задумаешься о том, что в современной азербайджанской культуре наряду со свадебным ритуалом гипертрофированные формы продолжает сохранять похоронный обряд. Удивительно также и то, что в архитектуре XX столетия образ и функции башенного мавзолея не­ожиданно оказались востребованными. Но если в средневекове эти ме­мориальные сооружения возводились над захоронениями представите­лей крупной феодальной знати, то в XX веке они были воздвигнуты над могилами выдающихся мастеров слова разных эпох: Низами в Гяндже (1947), мавзолей Мола Панаха Вагифа в Шуше (1982) и мавзолей Гу-сейна Джавида в Нахчыване (1995).

Среди них наиболее модернизированной версией идеи мемориаль­ного сооружения является мавзолей Вагифа в Шуше. Это двадцатимет­ровый монументальный объем, прекрасно вписанный в окружающий ландшафт. Квадратное в плане помещение усыпальницы о надмогиль­ной плитой имеет плоское покрытие. «Сквозь геометрически четкие крупные ячейки «шебеке» в усыпальницу струится свет». Этим прие­мом авторы намеренно отошли от мистической затененности интерье­ров мемориальных сооружений средневековья, раскрыв внутреннее пространство мавзолея Вагифа внешнему окружению.

Различные по композиции, форме и отделочным материалам мав­золеи Вагифа, Низами и Г.Джавида объединяет только одна главная де­таль – отсутствие загадочной верхней камеры интерьера, тайна которой все еще не раскрыта.

Теперь о дворцовом строительство. Принято считать, что дворцо­вое строительство в Азербайджане получило развитие с приходом Ис­лама. Эта историческая установка приводит к тому, что нам практиче­ски не известны памятники дворцовой архитектуры ранее XII века, так как существуют свидетельства, подтверждающие, что местная знать в массовом порядке принимает Ислам лишь в XIII веке, а дворцовое строительство-отрасль, самым тесным образом связанная с мировоззре­нием и нормами жизни элиты. Кроме того, выходит, что подавляющее большинство образцов дворцового зодчества расположено на террито­рии Южного Азербайджана.

Основываясь на вышеназванной установке и фактическом мате­риале преимущественно Южного Азербайджана, Р.Амензаде так харак­теризует интерьер средневековых дворцовых построек: «Архитектурно-художественный образ интерьеров имеет огромную энергию формы, в которой развитие происходит в едином стилистическом ключе. Стены имели свою архитектонику разбивки и членились по вертикали на ниж­нюю панель из изразцовых плиток с верхним орнаментированным бор­дюром, четко очерчивавшим проемы и ниши – архитравные, сталакти­товые, сводчатые – в несколько ярусов, состоявших в большом богатст­ве ритмических отношений, и, наконец, рэфы, тяги, фризы, завершав­шие композицию стены. Бухары (камины) неотъемлемый элемент двор­цовой архитектуры, придававший дополнительную пластику и усили­вавший узорчатую декоративность в художественной разработке ин­терьеров.

Главная особенность композиционного решения интерьеров за­ключается в том, что принципу ансамблевости не противоречит некая станковость законченного произведения. Распределение росписей с на­сыщенным, мажорным цветовым строем плоскостей и криволинейных поверхностей подчинено их архитектонике – ниши, простенки, плафо­ны, вплоть до граней сталактитов. Они имели в основном растительный характер, с вкраплением зооморфных элементов, антропоморфных изо­бражений и сюжетно-тематических картинок, находившихся в соподчи­ненной гармонии».

Все это так. Но подходит ли под эту модель, скажем, интерьер по­мещений комплекса Дворца Ширваншахов в Баку – крупнейшего со­оружения данной типологической группы на территории Северного Азербайджана? Начнем с того, что сам автор приведенной цитаты назы­вает главной особенностью композиционного решения интерьеров дворцовых сооружений. Речь идет о том, что некоторая станковость за конченного произведения не противоречит принципу ансамблевости. Хорошо известно, что в расположении зданий на территории комплекса Дворца Ширваншахов не было единого архитектурного замысла, кото­рому подчинялось бы строительство ансамбля. Распределение объектов по участку производилось в соответствии с их функциональным назна­чением и, кроме того, разновременно в исторической ретроспективе. Выдвигая эту центральную идею, авторы фундаментального труда «Ис­тория архитектуры Азербайджана» констатируют также, что «план дворца обладает некоторыми особенностями, из которых далеко не все удовлетворительно объяснены. В первую очередь, следует назвать ус­тупчатость контурных линий восточного и южного фасадов, отсутствие какой-либо закономерности (Выделено мной-Э.А.) в поэтажном, асси-метричном расположении помещений, отсутствие капитальных стен, проходящих через здание в продольном или поперечном направлении, трудно объяснимое выделение центрального восьмигранного зала, также трудно объяснимый стык здания дворца с примыкающими к не­му диван-хане и т.д.». Где же тут принцип ансамблевости?

Для самопроверки обратимся к коллективной капитальной работе «Искусство ансамбля. Художественный предмет – интерьер – архитек­тура -среда». На первой же странице введения авторами выдвигается методологическая триада, сквозь призму которой рассматривается кате­гория ансамбля. Исследователи понимают ансамбль прежде всего «1) как целостность, определяемую мировоззрением; 2) как стилистически-композиционное единство; 3) декоративность как связь, образующую структуру ансамбля». Проблема ансамбля видится им далеко выходя­щей за рамки только организации предметно-пространственной среды. Главная задача состоит в определении «духовно-содержательного ас­пекта» ансамбля. Таким образом, формирование ансамбля возможно только на основе господствующего мировоззрения эпохи: именно оно определяет композиционную и стилистическую целостность ансамбля как пространственной системы в единстве образа экстерьера и интерье­ра. Соответственно, исследование всякого архитектурного ансамбля становится продуктивным исключительно на почве установления согла­сованности мировоззренческой программы и тех визуальных форм, в которых она воплощена.

Итак, в классических трудах по истории архитектуры Азербайджа­на создание ансамбля Дворца Ширваншахов связывается с мировоззре­нием ислама. Недавно была предпринята попытка ревизии этого усто­явшегося представления. Автор новой концепции, Искендер Тагиев, не является профессионалом в области исследования архитектуры. Однако со свойственным любителям свежим взглядом на вещи, он предпринял весьма интересную попытку интерпретировать титульный памятник азербайджанского зодчества сквозь призму иного, отличного от ислама мировоззрения. Прежде всего И.Тагиев обозначил правильный вектор критики по отношению к предшественникам, справедливо отмечая, что традиция исследования памятника в качестве дворцового сооружения эпохи ислама перешла от русских ученых XIX века в советскую науку. Эта позиция на протяжении всего XX столетия оставалась вне зоны критики профессионального сознания отечественных исследователей. Уточнялись детали и факты, но ансамбль как архитектурно-мировоззренческая целостность не получал новой интерпретации.

Согласно концепции И.Тагиева, данный комплекс сооружений за­родился в XV веке на месте домусульманского пира «Сюд гуюсу». Пер­воначально это была ханака суфиев ордена Халватийа. Основателем этой суфийской обители является Сеид Яхья Бакуви, прибывший из Шемахи в 1425-1430гг. После смерти Бакуви в 1464 г. общину суфиев-халвати в Баку возглавил его ученик шейх Шахкубад Ширвани, умер­ший в 1502 году. Вся группа сооружений Бакинского акрополя, считает И.Тагиев, была мемориальным комплексом, где были захоронены главы суфийской общины Халватийа, а впоследствии Ширваншах Халилуллах и его семья. Иными словами, на вершине Бакинского холма располагал­ся некрополь -город мертвых, а не ханский дворец.

И.Тагиев обращает особое внимание на то, что под всеми соору­жениями комплекса расположены склепы: «На план-схемах, сделанных в продольном разрезе, четко видно одно конструктивное решение ука­занных построек – это наличие подземного склепа-могильника у каждо­го из них, с верхними молельными залами, выполненными в разных ар­хитектурных стилях. Но предыдущие исследователи, игнорируя этот факт, назвали приведенные постройки почему-что по разному: как «дворец», как «диванхана» и, совершенно правильно-мавзолей. Причем, мы видим насколько и аскетично выдержан архитектурный стиль в слу­чае с так называемым «дворцом» и мавзолеем, и как роскошно, по-царски, отделан интерьер и дизайн «диванхана». Стилистическое разли­чие экстерьера и интерьера построек объясняется тем, что два захороне­ния были царскими, а два других являются суфийскими мавзолеями.

Далее, И.Тагиев утверждает, что именно собственно здание дворца на самом деле являлось ханакой Сеида Яхья Бакуви и именно здесь под расположено его захоронение, до сих пор не подвергавшееся археоло­гическому исследованию. Что касается расположенного на южном дво­ре комплекса восьмигранного мавзолея Дервиша, то здесь фактически располагалось захоронение преемника Бакуви-Шахкубада Ширвани.

По поводу назначения и времени строительства сооружения счи­тающегося ныне собственно дворцом, существовали различные версии. Некоторые автор считали, что центральный восьмигранный зал был встроен в уже существовавший бессистемный агломерат помещений. Однако авторский коллектив «Истории архитектуры Азербайджана» считал более достоверным, что «зал является самой древней частью здания, к которой примкнули пристраивавшиеся впоследствии помеще­ния». С точки зрения строительной технологии эта версии подтвержда­ется во-первых тем, что уровень пола восьмигранного зала на один метр ниже, чем в остальной части первого этажа дворца. Во-вторых, толщина стен зала значительно превосходит аналогичные показатели остальных помещений. Но как доказал в уже упомянутой работе Г.Гасанов, тол­щина стен является показателем древности сооружения. Напомним: «Чем больше опыта приобретали строители, в т.ч. азербайджанские, тем менее толстыми становились стены». Поскольку стены зала значительно толще стен остальных помещений, это означает, что восьмигранное со­оружение значительно древнее всех остальных сооружений ансамбля. Следовательно, оно не могло быть построено в XV веке, т.е. во времена Сеида Яхья Бакуви и не могло быть частью его ханаки, так же, как и не могло быть первоначальной частью «дворца».

Однако, несмотря на всю необъяснимую обособленность восьми­гранного зала существует все же обстоятельство, весьма вероятно свя­зывающее судьбу сооружение и история возникновения всего комплек­са с личностью суфия Бакуви. Обратим внимание на форму плана зала, которой И.Тагиев, не будучи архитектором, не придал значения. План представляет собой восьмиугольник. А вот наш коллега Эльчин Ф. Али­ев на эту форму внимание обратил. В своей кандидатский диссертации «Проблема восприятия визуальной формы в искусстве» он пишет: «С моей точки зрения, в основе целостности пространственной формы комплекса Дворца Ширваншахов лежит число 8. Действительно вось­мигранными являются: центральный и малый залы собственно дворца, мавзолей Яхья Бакуви. ротонда дван-хане. Также восьмигранными яв­ляются колонны диван-хане, причем по каждой стороне периметра ко­лоннады их восемь. Вопрос на засыпку: сколько всего сооружений бы­ло? Конечно восемь!».

Литература:

1.Амензаде Р.Б. Композиционные закономерности монументаль­ных сооружений Азербайджана 11-17 веков. – Б.: Элм, 2007. – 226 с.

2.Аронов В.Р. Художник и предметное творчество. – М.: Совет­ский художник, 1987. – 232 с.

З.Аскерова Н.С. Дворец Шекинских ханов. – М.: Стройиздат, 1979. -49 с.

4.Ахундов Д.А. Архитектура древнего и раннесредневекового Азербайджана. – Б.: Азернешр,1986. – 311 с.

5.Ашурбейли С. История Ширваншахов. – Б.: Элм, 1983.

ссылка на источник