Получить забытый пароль
Мои учителя музыки
Мой самый первый учитель музыки... Это была учительница, не учитель. Но ни имени, ни лица её я не помню. Маленькая я была ещё, всего лишь шесть лет. Зато запомнился чёрный рояль и хрустальные вазы на нём. У нас дома таких ваз не было, я впервые в жизни увидела их. Да и рояля тоже не было. Стояло чёрное пианино "Музтрест" (так было выведено поблекшим золотом на откидной крышке клавиатуры с пожелтевшими, когда-то белыми клавишами, а чёрные не поддались времени и стойко сохранили свой цвет). На нём училась играть ещё моя мама. И закончила музыкальную школу семилетку. Наверно поэтому решила и меня отдать учиться на пианино. Все еврейские дети должны уметь играть на каком-нибудь музыкальном инструменте, лучше на скрипке. Впрочем, евреи тут не при чём. Тогда мода такая была, учить детей музыке. Вот и моя русская соседка, подружка на всю жизнь, тоже училась в музшколе, и тоже на пианино. Впрочем, я забежала вперёд.
Ты будешь музыкантом. Учительницей музыки, - сказала мне, шестилетке, мама. Тоже будешь давать уроки. И будешь на всю жизнь обеспечена. Видишь, какой у неё хрусталь? Это подарки от учеников. И у тебя такие будут.
Бедная моя мама... Я всё-таки стала музыкантом. Но не пианисткой, и не учительницей музыки. Терпеть не могу учить детей музыке! А вместо пианино, когда мне исполнилось семь лет, у меня в руках оказалась скрипка. У вашей девочки недостаточно музыкального слуха для фортепьяно. Пусть учится играть на скрипке, - сказали моей маме в музыкальной школе номер один, что была недалеко от нашего дома, почти через дорогу.
Мне купили крохотную скрипочку, четвертушку, и моим первым настоящим учителем музыки стал Пётр Амбарцумович Рафаэлов. Небольшого роста, плотный, черноволосый и кудрявый, он терпеливо учил меня, как держать эту новую деревянную игрушку на плече, поддерживая её подбородком, но не сильно зажимая её, иначе не научишься правильно извлекать звук. А в правой руке - палочка, с натянутой на ней белыми конскими волосами, смычок. И тоже, терпеливо расставляя мои детские пальчики на трости. И тоже на зажимать! А свободно, чтобы кисть двигалась вверх-вниз, вверх-вниз... И полетели гнусавые, сиплые звуки с жильных струн (тогда ещё не было стальных). И долго, долго пришлось мне избавляться от хрипа, что извлекал мой неумелый смычок на струнах... И потянулись нескончаемые гаммы... упражнения... два раза в неделю в школе, а ещё дома каждый день по часу, не меньше, а на больше я не соглашалась. И так изо дня в день. Изо дня в день. На долгие годы... Кто же знал, что меня вместо радостного детства обеспечили каторгой? Родители, возможно, знали. А я - нет. Но свыклась. Куда же деться...
Пять лет я занималась с Рафаэловым. А потом кто-то сказал маме, что меня надо перевести к другому учителю. Потому что я не сумела поступить в специальную детскую школу при консерватории. А поступить туда надо было обязательно. Из неё легче потом поступить в святая-святых, туда, откуда выходят профессиональные музыканты, в КОНСЕРВАТОРИЮ!
Со мной, перед вступительными экзаменами в школу, полтора месяца позанимался Ефим Самуилович Барштак (помню, я ходила к нему на дом заниматься, меня мама водила и пыталась запомнить, что он говорил мне на уроках, чтобы потом дома мне помогать). Но и он не помог. Я не поступила. Только промучался со мной отчаянно. Криком даже кричал от моей непонятливости и неумения сыграть так, как он мне показывал. Намучались оба...
И я перешла из класса Рафаэлова в класс педагога Израиля Абрамовича Спивака. Помню, на последнем уроке у Рафаэлова, он что-то сердито мне выговаривал, обиженный за мой уход от него, и у меня текли слёзы и мешали тянуть гаммы. А разве я была виновата? За меня решили. Я только подчинилась... Прости меня, Пётр Амбарцумович! Много лет спустя, играя в симфоническом оркестре, я узнала от его близкого друга, Шурика Ланина (мы сидели с ним за одним пультом), как расстроен, даже убит был Рафаэлов моим (!) предательством... Наверно, возлагал на меня какие-то надежды. У вас способная девочка, - говорили моей маме. Наверно, жалко было ему меня терять...
Четыре года я проучилась у Спивака, Израиля Абрамовича, закончив восемь классов музшколы. Учиться у него было очень интересно и даже весело. Я не могла дождаться следующего урока. Каждый был, как праздник. Каждый урок открывал мне что-то новое и я торопилась домой заниматься, боялась забыть хоть слово из его объяснений. Израиль Абрамович славился своим умением работать с детьми. К каждому из нас у него было свой подход. Определённые требования. А его объяснения всегда красочны, иногда неожиданны. «Смычок должен сосать, сосать струну!..» и лицо при этом делалось у него восторженное, и воображаемым смычком на воображаемой скрипке он показывал в воздухе, как должен был скользить по струне смычок, чтобы звук был сочный и плотный, не поверхностный. Потом, не выдержав, хватал мою скрипку и она начинала петь, а я слушала, как завороженная... Остроумный, иногда ироничный, но всегда справедливый. Таким был мой новый педагог. И я, наконец, поступила в вожделенную специальную музшколу имени Бюль-Бюля при консерватории в девятый класс. И продолжила занятия у Спивака в школе, которая была не столько при- консерватории, сколько под ней. Наши классы рассполагались в подвальном помещенни. А наверху - святая-святых. Консерватория. Предел моих (и родителей) чаяний и мечтаний.
Я поступила в консерваторию. Но не сразу. Мой путь в горния вершины профессионального музыкального искусства был отторочен терниями и изобиловал ухабами. Одним словом, окончив одиннадцать классов спец.муз.школы, я не прошла по конкурсу в консерваторию. Хотя у меня не было ни одной тройки. Все четвёрки и даже одна пятёрка. Кажется, по литературе. По литературе я всегда была круглая отличница.
Чтобы не терять даром время, меня определили на год на последний курс в муз.училище. И там, моим педагогом стал Жаворонков Юрий Александрович. Высокий, красивый, с гривой белоснежных волос, он был замечательный человек. Душевный, внимательный к своим ученикам, не жалеющий времени на дополнительные занятия. Помню, как я приходила даже домой к нему позаниматься лишний раз. Интересно, что каждый педагог практически заново учил меня игре на скрипке. Звукоизвлечение — вот главное, над чем мне приходилось работать. Без красивого звука на скрипке лучше и не играть. Ну, и конечно, техника, беглость пальцев, штрихи, владение смычком, интонация... Работы не в проворот! Музыкальностью меня бог не обидел. Но надо же ещё уметь передать скрипке то, что звучит в душе!
Музыкальную школу я заканчивала концертом Мендельсона. А у Жаворонкова я играла концерт Венявского. С ним и поступила на следующий год в консерваторию.
Я опять поторопилась и чуть было не упустила возможности рассказать ещё про одного, очень важного в моей жизни, учителя. С четвёртого класса у учеников-струнников обязательным предметом был оркестр. У пианистов - хор, а у нас оркестр. И надо вам сказать, что влюбилась я в оркестр на всю жизнь. Только из-за него и не бросила скрипку. Хотя, хотелось... Но жизнь без оркестра я себе уже не представляла. У скрипки, хотя и четыре струны, а звук тонкий, одноголосый... Много ли наиграешь с таким звуком? Зато в оркестре, голос моей скрипки сливается с голосами ещё многих других скрипок, и других инструментов. И наше многоголосье делает из меня великана, красавицу, фею, волшебницу... Вместо одного цветка, у меня в руках прекрасный, многокрасочный и благоухающий букет! Да. Наверно, это самое лучшее определение оркестру. Букет. Букет звуков.
Руководил нашим маленьким детским оркестром Юрий Лабинский. Все мои учителя были приблизительно одного возраста. Молодые и красивые, а Лабинский самый красивый из всех. Наши мамы были тайно влюблены в него. Кажется, даже и моя мама тоже. Иначе, как бы я об этом узнала? Но и строгий он был чрезвычайно. А как же иначе можно было держать в руках с помощью одной только тоненькой дирижёрской, а не волшебной палочки, штук сорок деток-озорников?! Самым ярким, самым светлым и счастливым воспоминанием того времени была моя игра соло с оркестром. А случилось это так. Кажется в пятом, или шестом классе, когда я училась, был объявлен конкурс на лучшее исполнение скрипичного соло из балета Чайковского "Лебединое озеро" "Русский танец". Я получила третье место. На первом был мальчик двумя годами старше меня, Фима Напах. Премией для победителя конкурса было выступление с детским республиканским сводным оркестром в филармонии. Большая честь! Но его, бедного, ждала ужасная судьба. В том же году, так и не сыграв на открытом концерте, Фима утонул... В то время я уже играла в этом сводном детском оркестре, которым руководил Юрий Лабинский. И вот однажды, на репетиции, он спросил: кто-нибудь может сыграть сольную партию? И я подняла руку. Он вызвал меня, и я в первый и в последний раз в моей жизни играла соло с оркестром. Как я не побоялась, как решилась, такая всегда застенчивая и боязливая девочка, вызваться играть соло? Сама не знаю. Но случилось. И никогда мне не забыть того особенного чувства, когда твоя скрипка, твой тонкий одинокий голос ведёт за собой целый оркестр. А ты паришь над ним, и все послушно следуют за тобой, за солистом.
Потом, правда, Лабинский нажаловался на меня Спиваку, что я вылезла играть ещё "сырое", не совсем обработанное произведение. А зачем тогда спрашивал, кто может сыграть? Не понятно... до сих пор...
А ещё я играла в большом ансамбле, в котором были одни только скрипки. Назывался этот ансамбль "Унисон". И руководил им мой учитель Израиль Абрамович Спивак. Это был сводный городской ансамбль. И участвовали в нём скрипачи от мала до велика. Самые крошечные скрипачи, которые только научились водить смычком, играли по пустым струнам партию четвёртых скрипок. Старшие играли сольную партию. Во время приезда главы правительства, Н.С.Хрущёва, наш "Унисон" играл "Гимн великому городу" Глиэра на стадионе. Израиль Абрамович великолепно справлялся со своими обязанностями дирижёра нашего огромного ансамбля.
В консерватории моим педагогом по классу скрипки стал профессор Сарвар Ганиев. У него я проучилась до пятого выпускного курса, когда он уехал преподавать в Турцию, а меня поручил своему ассистенту Юрию Стембольскому. В тот же год, в сентябре, я вышла замуж. Тут же забеременела, и на Гос.экзамене играла концерт Глазунова и другие полагающиеся по программе вещи с небольшим животиком, который, всё же, заметил Председатель Гос.комиссии и любезно спросил меня, на сцене, не желаю ли я немного отдохнуть... Я отклонила его предложение и продолжала своё выступление.
По классу ансамбля все эти годы в школе и консерватории моим учителем был профессор Владимир Цезаревич Аншелевич. Замечательный музыкант и педагог, один из основоположников виолончельной школы в Азербайджане, много лет заведовавший кафедрой камерного ансамбля в консерватории, он работал в музыкальной школе при консерватории со дня её основания в 1937 году. И много лет был концертмейстером виолончельной группы в государственном симфоническом оркестре Баку. Владимир Цезаревич открыл для меня новый мир в музыке, где в дуэте рояля и скрипки нет солиста и нет аккомпанимента. Есть Музыка.
Все мои учителя работали в симфоническом оркестре (кроме И.А.Спивака, который работал в оперном оркестре). Это был Аз.Гос.симфонический оркестр им. Узеира Гаджибекова. Тот самый оркестр, куда приду работать и я многие годы спустя, и уже не застав ни одного из них...
Юрий Лабинский был концертмейстером вторых скрипок. Рядом с ним за пультом - Ефим Барштак. Мой первый учитель, Пётр Амбарцумович, тоже на вторых скрипках, ведущий третьего пульта. Кто бы мог тогда подумать, когда моя мама привела худенькую девочку с тощими косичками в класс педагога Рафаэлова, что через каких-то пятнадцать лет я сяду на место моего бывшего педагога...
загрузка