Лететь за солнцем

ЛЕТЕТЬ ЗА СОЛНЦЕМ

                             Рассказ-триптих

Она

Заснуть. Поскорее бы заснуть. Поскорее бы переползти этот горбатый, скользкий мост из сознания в подсознание, который, говорят, отлит из золота чис-той правды. Не хочу я её. Горькая, мерзкая, безысход-ная и мешающая жить по-человечески. Скорее… скорее…  Там, в глубоком сне, всё иначе. Там нет неразрешаемых проблем, нет страха смерти. И страха жизни тоже нет. Там я умею летать. Без крыльев, но легко и свободно. Без тормозов, но безопасно. Я не знаю, как это происходит. Знаю только, что ни одно земное счастье не может сравниться со счастьем свободного полета во сне. А может... может я просто не познавала настоящего земного счастья? Не помню, не знаю, не хочу...  Мама, мама! Не лети так быстро, слышишь меня? Я не успеваю за тобой... Ответь хотя бы - когда я умру, мама! Не знаю, дочка. А почему ты спрашиваешь?..

                                  I

– Смотри вперед и не скачи, как коза. Упадешь.

– Не упаду!

– Упадешь, если не будешь смотреть под ноги. Дорога неровная, камней да стекол кругом полно. Упадешь, поранишься.

…Они идут по широкой, солнечной дороге – мужчина средних лет и вертлявая, румяная девочка. Рука в руке, быстро и весело. Она не помнит, когда и откуда начался путь. Солнце всегда над головой. Он говорит, что они вышли из сиреневой рощи. Но она не помнит.

– Что это?  - девочка остановилась и протянула руку  с вытянутым пальчиком в сторону  холма, утыканного железными  крестами.

–  Это кладбище, – ответил мужчина. - Все там будем…

– А мы не будем! Мне там не нравится! – Девочка засмеялась, чмокнула его руку и запела веселую песенку про улыбку, слона и улитку. Она все время пританцовывала, даже когда хныкала. Мужчина тоже засмеялся и подпел. Он любил это живое, неугомонное существо, которое, само того не подозревая,  не позво-ляло отставать от Солнца.

– Почему мы все время идем? Почему вон те люди, на берегу, сидят, а мы идем? А вон те, в овраге, лежат, а мы опять идем? – подняв лицо кверху и прищурив голубые глазища, спросила она однажды.

– Солнце не может светить всем одновременно. Если ты его только что встретила и радуешься, то кто-то в это же время его проводил и несчастен. Он дрожит в холодной темной ночи и с надеждой ждет возвращения ускользнувшего за горизонт тепла. То есть, он  невольно ждет твоего несчастья. Так устроен мир.

– Ну и пусть ждет, а мне-то что?

         – Разве тебе приятно, что кто-то ждет твоего несчастья?

– Нет, не приятно. Тогда надо переделать мир!

         – Но он создан не нами. И не нам его переделывать.

– А как тогда быть?

         – Идти за Солнцем. Надо всем идти за Солнцем. Если всем будет тепло и светло, то в мире не останется ни зависти, ни злобы, ни печали. А самое главное – никто не будет ждать твоего несчастья. Ведь то, чего очень хотят и ждут, всегда сбывается.

         – Смотри! Смотри! Там мальчик. Он идет за нами.

 – Идем быстрей, не оглядывайся. Ты заметила, откуда начался его путь?

– Нет.

– С кладбища.

– Ну и что? Пусть идет с нами. Будет веселей.

– Не будет, я знаю.

Девочка захныкала. Мужчина взял её на руки, укутал полами широкой телогрейки и ускорил шаг. Но она еще долго смотрела через его плечо на шедшего сзади бледного, тощего мальчишку, а когда надоело, уснула за пазухой  у попутчика…

– Смотри, смотри, какой красивый сад! А в нем дети. Три мальчика и три девочки, – подергала она мужчину за рукав, когда однажды они подошли к развилке на солнечной дороге.– Давай свернем на маленькую дорогу. Там весело.

– Нет, это не наша развилка. Наша еще далеко впереди.

– Почему? Ну давай свернем… – заканючила девочка, – а если нам не понравится, вернемся назад.

– Назад?!  – мужчина остановился и сердито посмотрел на нее. – Ты уйдешь от детей, которые к тебе привыкнут? Которые тебя полюбят?

– Нет… – девочка стыдливо опустила голову.– Не уйду...

Они двинулись дальше. Она долго молчала, а когда сад с детьми исчез из виду, печально вздохнула  и спросила:

– Откуда берутся дети?

– Из женщин. Как яблочки из цветочков.

– И из меня когда-нибудь?..

– Наверняка… Когда подрастешь и станешь женщиной.

– Как страшно…

– Не будет страшно, если рядом с тобой будет добрый и сильный мужчина.

Девочка долго шла молча. А он, видя ее замеша-тельство, продолжил:

– Сначала ребенок поселится у тебя под сердцем и будет питаться твоими соками. Потом он освободит твое чрево. Потом грудь и руки. Чуть позже он слезет с твоей шеи. Движения станут свободнее, взгляд шире, мысли дальновиднее. И только твое сердце, оседланное им еще в момент зачатия, никогда не поскачет налегке… У тебя хрупкое сердце. Шестерых ему не выдержать...

Лейла

Лейла не хотела выходить замуж за дальнего родственника из соседнего села, которого видела только в раннем детстве. Поговаривали, что у парня спесивый характер и что в городе у него есть женщина. Но кто Лейлу спрашивал?

– Лучше выйти за спесивого дальнего родствен-ника, у которого есть свой дом,  чем за покладистого ближнего соседа-безлошадника, – не очень уверенно сказал отец.

С «безлошадником» Лейла училась в одном классе. Нравились друг другу, но его забрали в армию.

– Не противься отцу. Он дело говорит, – сказал третий брат, который давно хотел жениться, но не мог сделать этого раньше сестры, старшей его на год. – Сама видишь, дом не резиновый. Невестки плодятся, как кошки, присесть некуда. Выходи замуж.

– Не бойся, мы тебя в обиду не дадим, – сказали сестры, которых так же «отдали» несколько лет назад.

Семья у отца была большая – три сына и три дочери. Все, кроме Лейлы и последнего брата, были уже семейными. Два старших сына со своими женами и детьми жили в отцовском доме. Третий тоже не собирался никуда уходить.

Первая брачная ночь стала для Лейлы и первой ночью боли, стыда и страданий. Новоиспеченный муж сделал ее женщиной так скоро и напористо, будто выполнил повинность. Совсем не так, как она себе это представляла до свадьбы. Какая любовь? Какая нежность? Какие Лейла и Меджнун? Забудь про сказки. Начинается жизнь.

Посопев полчаса в постели, спесивый родствен-ник ушел, а вернувшись под утро то ли пьяным, то ли обкуренным, завалился спать. 

Первое избиение произошло через неделю – за то, что вовремя не приготовила обед. Она даже вскрик-нуть не успела, когда он, схватив ее за волосы, притащил на кухню, и, заломив ей руки за спину, стал тыкать лицом в стол, приговаривая:

– Это тебе не папин дом! Не папин дом! Не папин дом!

Наплакавшись, Лейла убежала. Домой.

– Ты что, с ума сошла, дочка? Что подумают люди? – сказал отец.

– Терпи. Тебе некуда возвращаться. Думаешь, твои братья лучше? Но мы ведь терпим, – сказали невестки.

– Возвращайся к мужу, а завтра мы с ним поговорим. Не бойся, больше такого не повторится, – сказали братья, сажая ее на попутную машину.

Первый ребенок родился через девять месяцев. Весь ужас, страх и боль, пережитые ею за это время (муж не стыдился избивать ее и беременную), отразились на здоровье ребенка. Он появился на свет хилым и болезненным, но радость материнства немного компенсировала страдания от нелегкой участи. Правда, петь, смеяться и надеяться на лучшее она перестала. Избиения вошли в привычку. Она понимала, что надо сегодня перетерпеть, тогда завтра, возможно, будет спокойный день. Так и жила – терпела, рожала, терпела, рожала. Муж частенько отлучался  - то в город, то на войну забрали,  и это тоже было, хоть кратковременным, но счастьем. С войны он вернулся еще злее. Впрочем, кого война делает добрее?..

Когда старшему сыну стукнуло 16 лет, отец, взяв  из подвала сумку с чем-то тяжелым, повел его в горы. Вернувшись, сын по-секрету рассказал Лейле, что отец учил его стрелять из автомата.

– У нас есть автомат?

– Да, мама. А ты не знала? Отец с войны привез.

– Слава Богу, что не танк. Смотри, не говори младшим. А то доиграются.

Дети… Надежда и отрада. Чего ради них не вытерпишь? От чего не постараешься уберечь?

…На восемнадцатом  году совместной жизни они уже не спали в одной кровати. У него был кто-то на стороне, но Лейлу это не волновало. Главным в ее жизни стали дети.

Лишь бы им сытно и тепло было, пусть мотается, пусть избивает, - думала она. Но однажды…

Однажды среди ночи он привел домой пьяную девицу и,  распахнув ударом сапога дверь в ее спальню, крикнул:

– Иди смотри, как настоящие женщины это делают! Да воды согрей, помой ее!

Она покорно встала и пошла …мыть, смотреть…

…Сколько горя может выдержать человек, в котором нет склонности к суициду? Сколько мучений может выдержать мать ради благополучия и здоровья детей? Говорят, что одна женщина подняла самосвал, раздавивший ее ребенка. Лейла не выдержала...

 Когда муж-садист, удовлетворившись телом проститутки и мучениями жены, заснул, Лейла вышла из дома и вернулась с автоматом.

Остается только догадываться, кто показал забитой деревенской женщине, как пользоваться автоматом. Но она стреляла по спящей парочке, пока не кончилась обойма...

…Лейла сидит в городской колонии за двойное убийство. Каждый месяц братья привозят к ней детей, которые ее очень любят.

Она счастлива...

                                     II

…Ветер налетел внезапно. Холодный и колючий, он бросался им под ноги, запутывал их, мешая идти. Засыпал глаза соленым песком, но видя, что они все равно идут, нагнал с запада орду черных, лохматых туч и обволок ими Солнце. Когда стало совсем пасмурно и зябко, мужчина опять взял ее на руки, укутал телогрей-кой и пошел  (как ей полусонной показалось) ещё быстрее и увереннее.

          …Впервые за всю свою коротенькую жизнь она проснулась от холода.

Открыв глаза,  огляделась. Мужчины рядом не было. Она бегом спустилась с дороги сначала в левый овраг, потом в правый. Потом поднялась и заметалась: побежала вперед,  назад, уже громко плача. Его не было нигде. Зато на обочине дороги сидел мальчик - тот самый, который шел за ними от кладбища.

– Мальчик! Мальчик! Ты не видел моего попутчика? – закричала она издалека.

Мальчик даже не повернул голову, будто не слышал. Она подбежала к нему вплотную.

– Ты не видел?.. – спросила, задыхаясь, и тут увидела, что он сидит на их телогрейке.

Мальчик продолжал бросать камни в овраг, не обращая на нее внимания.

– Это наша телогрейка! Откуда она у тебя? Отдай!

– Нет, не видел…– наконец ответил он на первый вопрос.

– Отдай телогрейку! Это наша, наша… – всхлипывая, твердила она.

Он молчал. А когда она наклонилась и дернула за рукав телогрейки, он бросил камень не в овраг, а в нее. Она отскочила и опять заплакала. Хотелось бежать, но теплая, родная телогрейка – единственное, что осталось от заботливого попутчика – не отпускала.

– Ну и что же, что ваша... – медленно и тихо сказал бледный мальчик, посмотрев на нее полуприкрытыми, сухими глазами. – Была ваша, стала наша...

Она не нашла, что ответить. Только порывисто всхлипнула и присела поодаль, обняв прижатые к носу коленки. Он продолжал нащупывать вокруг себя камни и бросать их вниз. Зачем он это делает? -  думала она. Разве камни мешают ему сидеть? А может он хочет завалить овраг, чтобы он тоже стал дорогой? Она, привыкшая к тому, что любое действие или слово должно иметь смысл, и догадаться не могла, что он делал это просто так. От нечего делать.

– Я всегда делаю то, что хочу. Запомни это,  – сказал вдруг он, будто услышав ее мысли. - Сейчас мне хочется сидеть и бросать камни вниз. Я и бросаю. А когда захочется идти – пойду.

– Просто так?... – она посмотрела на него удивленно.

Он ответил не сразу, после десяти камней:

– Мне говорили, что одному идти будет трудно. Хочешь, иди со мной. Тем более что теперь у тебя нет телогрейки.

– Хорошо… – неуверенно ответила она, продол-жая тихонько всхлипывать. - Тогда вставай и пошли. Солнце уйдет.

– Я же  сказал тебе уже: я всегда делаю только то, что хочу. Когда захочу – тогда и пойдем. Никуда твое Солнце не денется. Как уйдет – так и вернется.

– Но он говорил…

– Забудь, что он тебе говорил! – разозлился мальчик. – Терпеть не могу говорунов.

Она откинула голову назад и жалобно посмотрела на Солнце, которое  уже заметно сдвинулось к западу.

…Когда  ему наскучило сидеть, они, не глядя друг на друга, не держась за руки, молча поплелись рядом. Шедшая навстречу старая женщина пожелала добра и, не отрывая магнитного взгляда от глаз девочки,  укоризненно покачала головой: «Не твое… ошиблась… не выдержишь… беги… не твое…».  «Уже поздно…» – так же немо ответила повзрослевшая девочка, положив руку на грудь и блаженно улыбнувшись.  – «Сердце оседлано… одной мне не справиться… поздно». Она, не замедляя шага, оглянулась на старуху, остановившуюся за их спинами, и упала, споткнувшись о корень придорожного дерева. Кровь заструилась из разбитого колена, но боли не было – был страх. Страх за вторую жизнь, поселившуюся под сердцем. Незнакомый, дикий, бескомпромиссный, он холодным металлом пронзил ее от затылка до пят и застрял  навсегда.

Поднявшись, она догнала мертвеца, ставшего за это время гораздо упитаннее. Он даже не заметил ее падения, но она опять пошла рядом -  прихрамывая, внимательно глядя под ноги, мужая и  теряя Солнце. Рядом, но в одиночестве… Только во время сна и ненастья их объединяла телогрейка, как две тусклые звезды, разделенные тысячами парсеков холодной Вселенной, но с Земли кажущиеся близкими, объединяет спираль траектории, без которой не было бы ни звезд, ни Вселенной.

Илона

– Скорее, доктор, скорее! Сейчас у меня начнется приступ.

– Успокойтесь, ничего у вас не начнется, если вы сами его себе не начнете.

– ….

– Сегодня возьмем кровь на анализ. А сердце у вас, как у девочки. И давление тоже.

– Не может быть… Мне очень плохо!

– Давайте спокойно и  все по порядку: когда началось, что началось, какие лекарства принимали, обращались ли к врачу до меня?

– Началось неделю назад. Ни с того, ни с сего не смогла заснуть ночью. Такого никогда не бывало. Засыпаю,  и будто кто-то за руку дергает сразу. Подскакиваю в холодном поту. А потом – приступ.

– Что вы называете приступом?! – это слово уже начало раздражать терапевта частной клиники, которого Илоне, доведенной до отчаяния неизвестным недугом, порекомендовала соседка.

– Приступом?.. – с дрожью в голосе откликнулась Илона, закусив нижнюю губу и закрыв  глаза. – Приступ – это боль…  Как зубная, только по всему телу… и по костям,  и кожу будто огнем жгут, хотя она и холодная…. И в голове - будто ложкой мозги кто-то перемешивает…

Дальше она уже не могла говорить – заплакала.

Врач налил в стакан воды из холодильника и, подав ей, сел записывать что-то в регистрационной карточке.

– Вы верите в порчу, доктор?..  – слегка успокоившись и протерев лицо влажной салфеткой, продолжила Илона.

– Нет, не верю, – не отрываясь от письма, ответил врач. – И вам не советую верить этой ерунде. Любая порча имеет химическую основу. Ни у бога, ни у сатаны нет рук. Они есть только у человека..

– Я тоже не верила… пока не столкнулась. – Говоря это, Илона запнулась и как бы прислушалась к своему организму. Сердце пошло на разгон, дыхание участилось.

Потом она стала растирать ладонями тело и корчиться от боли.

– Началось, доктор…  Можно я прилягу на кушетку? Началось…

– Ложитесь, – удивленно ответил врач.

        Илона легла, свернувшись калачиком, прижав руки к ушам. Потом вскочила и, согнувшись, стала бродить по кабинету. Потом легла опять.

      Врач, наблюдавший за ее действиями спокойно,  но заинтересованно, улучив момент, измерил давление.

Приступ продолжался пятнадцать минут. Илона стонала, охала, вставала, ложилась, пока магическая (по ее мнению) злая сила наконец не отпустила.

– Уже короче стали… Сначала по полчаса продолжались… – тихо сказала Илона, спустя пять минут пересев на стул.

– Мда… Положеньице… – задумчиво ответил врач, внимательно глядя ей в глаза. – Давление и пульс действительно подскочили до предела. Знаете, что у вас, по-моему?..

–  Что?

–  Ломки.

– Чтоооо? – Илона удивленно и испуганно выпучила глаза. – Какие ломки?

– Абстинентный синдром. Вы колетесь?..

– Да что вы такое говорите?.. – Илона задрала рукава, вытянула вперед руки и стала сама разглядывать их, ища следы от уколов, будто не веря себе. – Я и снотворное-то никогда не пила, разве что супрастин лет пять назад, от аллергии.

– У вас все признаки. Зрачки… Если сами не колитесь, то, возможно, кто-то помогает, кормит то есть. Или через сигареты. Вы курите? С кем живете?

– С мужем…  Да нет, нет! Это невозможно.

– Как вы чувствовали себя до начала приступов?

– Очень хорошо. Даже какая-то эйфория была, не смотря на… – Илона опустила глаза, – на семейные неурядицы.

– Понятно. Мой предварительный диагноз: неделю назад вас перестали «подкармливать». А кто и как – это только вы можете выяснить. Завтра будет ответ анализа крови, а пока – купите в нашей аптеке легкое снотворное – «тавигил» или «Новопассит». Попробуйте заснуть сегодня…

… Они поженились восемь лет назад. Тогда тридцатилетняя Илона, уже похоронившая родителей и оставшаяся единственной наследницей всего, довольно-таки немалого, имущества (трехкомнатная квартира в центре города, дача, гараж, автомобиль), «безумно» влюбилась.

– Действительно безумно… – съязвила родная тетя по отцу. – «Умно» в твоем возрасте в бомжей не влюбляются.

– Ой, тетя! Бросьте вы… У меня все есть. Зачем мне любовь по расчету? К тому же он уже не бомж. Я его прописала.

Из «бомжа», побиравшегося около коммерчес-кого банка, где Илона работала  главным бухгалтером, она сделала респектабельного красавца, достойного обложки  «Плейбоя». Оплатила курсы по его обучению на менеджера. Устроила на синекурную должность… Словом, за пять лет Илона сделала из ничтожества человека.  И все эти пять лет счастье было безгранич-ным, не смотря на то, что дети не получались. Они даже в его командировки ездили вместе. А хрустальная цветочная ваза, подаренная им на свадьбу,  никогда не пустовала – она любила розы и он каждую субботу менял увядшие цветы на свежие.

– Где такого красавца отхватила? – удивлялись новые знакомые,  а старые, помня «где», ухмылялись: – Ну и повезло чуваку!..

Но в последние годы романтическая пылкость отношений несколько ослабла. Цветы из вазы незаметно исчезли, однако Илона не видела в этом угрозы для их крепкого супружеского союза.

– Не забудь вернуться, – шутила она, когда он срочно уезжал в очередную командировку без нее. 

– Ну куда же я от тебя денусь, мамочка? – целуя жену на прощанье, отвечал он.

«А и правда, куда денется? От меня, от моего дома, имущества, на которое не имеет никаких юридических прав…  Нет, не таков товарищ муж, чтобы все это бросить вместе со мной. Да и любит он меня, любит! А все эти звонки и sms-ки от сиюминутных Ир, Свет, Валь – это только повод заставить меня ревновать. Игра…» – такими мыслями успокаивала себя Илона, глядя в окно на его удаляющийся силуэт.

…Выйдя из поликлиники с флакончиком «Новопассита», она поспешила домой. Все вокруг раздражало: казалось, слишком ярко светит солнце, слишком  зеленые деревья, слишком громко щебечут птицы, гудят автомобили, и даже кошки слишком громко топают. Благо, неделя болезни пришлась на отсутствие мужа. Он должен был вернуться через два дня, и она очень надеялась до того времени поправиться. Не хотела, чтобы муж видел ее такой.  «Больная жена никому не нужна»,  – всегда говорила тетка, которая сама была брошена «благоверным», когда ее на долгие годы приковал к постели инсульт.

Еще не дойдя до своей лестничной площадки, Илона услышала громкую речь мужа за дверью их квартиры. Он с кем-то говорил по телефону.  «Господи, приехал… Почему так рано?» - подумала она и остановилась перед дверью, не решаясь позвонить.

– Не трепи мне нервы, радость моя!.. Не ты ли говорила, что рай в шалаше – сказочка для дебилов?.. И вообще – не ты ли все это придумала?.. Не получилось вчера, получится завтра, но я с голым задом не уйду… Ах вот оно как – хочешь, чтобы и волки сыты, и овцы целы? – кричал за дверью муж, а Илона, прислонившись к стене, невольно все это слушала.

– …Да плевать! Мне терять нечего, обратной дороги нет…. А кто докажет, что эта романтичная идиотка не сама потребляла? Кто докажет? Ручки-то вот они, чистенькие…

…Она не помнит, как спустилась вниз, как доехала до тетиной квартиры,  как впервые за неделю крепко уснула у нее и проспала до поздней ночи.

– Что между вами произошло? – спросила тетя, когда она открыла глаза. – Твой весь вечер звонил. Просил сообщить ему, когда проснешься.

– Не надо… Я поживу у тебя немного, можно?

– Можно-то можно, но что все-таки произошло?

Зазвонил мобильный телефон:

– Солнце мое, привет. Ты почему не дома? Муж соскучился, прилетел раньше, а ты…– услышала Илона  взволнованный голос супруга. – Сейчас приеду за тобой.

– Не трепи мне нервы, радость моя… – немного помолчав, тихо ответила Илона и, дав отбой, отключила телефон. А через несколько дней, когда болезнь отступила окончательно, когда многое было передумано и тщательно взвешены все «за» и «против», сама позвонила ему:

– Подавай на развод, радость моя… –  не слушая его недоуменные оправдания, произнесла она. – И на раздел моего имущества. Я препятствий чинить не буду. Здоровье дороже…

Он не ответил.

…Через два года,  живя уже в другой, гораздо меньшей квартире, здоровая и жизнерадостная как прежде Илона подняла трубку зазвонившего телефона:

– Алло, здравствуйте! Вы не помните меня? Я работал с вашим супругом и Валей в одной конторе. Алекс…  Не помните?

– Кажется, что-то припоминаю. А кто такая Валя?.. Ну да бог с ней.

– Позвонил, чтобы сообщить вам неприятную новость. Неделю назад ваш бывший муж скончался от внезапной остановки сердца.

– Боже мой! Ему же сорока еще не было. И здоров был, как бык…

– Передозировка, говорят.

– Не может быть. Он даже не курил.

– Да, я знаю. А кто это может доказать теперь? Кто докажет, что не сам потреблял?  Ручки-то вот они, как говорится, чистенькие…

                                   III

         – Смотри вперед и не скачи, как коза. Упадешь.

– Не упаду!

– Упадешь, если не будешь смотреть под ноги… Поранишься…

Ей очень повезло. «Наездница» родилась на васильково-незабудковой поляне, прильнувшей к бере-гу длинной, говорливой, животворящей и жизнерадост-ной реки. И все повторилось… кроме:

– Почему мы так подолгу сидим? Почему вон те люди все время идут, те бегут, а мы сидим? – спросила однажды малышка, теребя знакомые до мельчайшей морщинки, руки матери.

– Тише, тише. Не шуми. Он не любит говорунов, – ответила она, укрывая ребенка полой широкой телогрейки. – Они идут за Солнцем.

– Я тоже хочу! – закапризничала наездница и, встав на ноги, повторила уже громче: – Я тоже хочу бежать за Солнцем!

Мертвец, бросавший камни в овраг, издал нерв-ный рык. Мать  тревожно посмотрела на красное,  сиюминутно готовое провалиться сквозь размахрив-шийся край Земли, Солнце. А потом, обласкав ребенка долгим, теплым взглядом, прошептала:

–  Беги…

– Дура! Такая же дура! – прорвало мертвеца, когда пятки бегущей дочери перестали сверкать. – Всю жизнь скачет, смеется, как будто есть чему радоваться. Всю жизнь витает в облаках… Ну пусть побегает… Куда денется? Замерзнет – вернется!

– Не замерзнет… Будет бежать – не замерзнет… – ответила мать.

…Когда последний солнечный луч, отраженный в скрюченном облачке, погас,  холодная тьма, всё  время толкавшая в спину, больно шлепнула влагой по лицу. Она вздрогнула и закрыла глаза, не останавливаясь. Мертвец стал хохотать. Ему это явно понравилось: она, немая и слепая, но идет. Идет туда, куда ведет он. Как марионетка.

– Не спи, замерзнешь, - смеясь просипел он.

Она хотела что-то ответить, но не смогла. Язык не слушался.

Мертвец толкнул ее плечом:

– Не спи! Не молчи! - он перестал смеяться.

Она повернула лицо с закрытыми глазами в его сторону и отрицательно помотала головой.

– Я брошу тебя! Я сожгу телогрейку! Имей в виду, такая ты мне не нужна! - Его уже трясло от злости.

Она продолжала молчать с закрытыми глазами. Ей не было ни холодно, ни жарко. Ей было никак. Так они прошли больше чем пол-луны. Он всё время что-то выкрикивал, толкал её - сначала сильно, потом слабее и слабее, а когда белая дородная луна отлипла  от гори-зонта, они прилегли поспать в глубокой яме.

Она, как всегда во сне, прижалась к нему и, испугавшись, открыла глаза. Это был уже не упитанный мертвец, а мальчик из давнего прошлого – тощий, бледный и в два раза ниже ее ростом. "Мертвецы любят живых... " - вспомнилось ей, и чувство жалости  горячим камнем подступило к горлу. " Бедный, бедный ребенок... Ему нечем питаться... Я тоже стала мертвецом. Бедный, бедный ребенок…" - она укутала его полой телогрейки и прижала к груди, будто хотела накормить. Но слезы уже не потекли. Их не осталось.

Проснулась от воинственного крика вороны. Ночью ворона? - подумала она. Чего ей не спится? Луна  глядела в яму откровенно насмешливо. Она посильнее прижала мальчика, укутанного телогрейкой,  к себе и подскочила от неожиданности.

Мертвеца в телогрейке не было...

Откуда-то пришли силы. Она вылезла из ямы на дорогу. Ах вот откуда ворона!  Молочно-голубой свет Луны осветил кладбище. Бежать, скорее бежать отсюда! Бежать за Солнцем. Я помню, куда оно ушло. Надежда окрылила мысли, но ноги плохо слушались. В них поселился свинец. С каждым шагом, дававшимся с невероятным трудом, желание  догнать Солнце росло. Скорее, скорее. Вон там, за той благоухающей сиреневой рощей исчезло Солнце. Я еще успею. Сиреневая роща... Скорее! Отпустите меня, ноги! Свинец удвоился. И тогда она закричала. Закричала так, как не кричала даже рожая. Ноги, будто испугавшись ее голоса, оторвались от земли….

…Мама, мама! Не лети так быстро, слышишь меня? Я не успеваю за тобой... Ответь хотя бы - когда я умру, мама! Ты уже умерла, дочка... Не может быть. Солнце над головой. Я вижу Солнце!  Глупенькая, ты же начала путь в сиреневой роще. В солнечной сиреневой роще...

…Солнце не может светить всем одновременно...

Она повернула голову. Тот самый заботливый мужчина средних лет, улыбаясь, тянул к ней  сильную, надежную  руку. Это ты?!.. Куда ты ушел тогда?.. Бросил меня... Так получилось... Лети!

Только бы не проснуться, только бы не проснуть-ся... только бы…

Лечу!..