Ad Valorem ( Иону Дегену ) Часть II

Но Гертруда Штаубе вспомнила не только эти события. И то, что она вспомнила, разволновало её больше, чем ход судебного процесса. Собственно, это началось ещё вчера, когда Якоб Бернштейн вошёл в зал. При его появлении госпожа Штаубе опустила голову и прикрыла глаза ладонью. Минут двадцать она слушала допрос, оставаясь в такой позе. Вопросы и ответы доносились до неё откуда-то издалека, а в памяти настойчиво всплывали совсем другие картины, не имеющие к допросу никакого отношения. Гертруда и не пыталась сосредоточиться на том, что происходило в зале суда. Она вспомнила тот поздний зимний вечер в канун нового 1945 года, когда спустилась в подвал, чтобы взять там какую-то вещь. Кажется, это были старые каминные щипцы. Клара Бернштейн уже спала, но в душевой горел свет, и дверь в неё была приоткрыта. Якоб Бернштейн стоял под душем. Гертруда невольно остановилась, не в силах оторвать взгляд от того, что она увидела. Этот еврей был на редкость хорошо сложен. И странно – он вовсе не был сутулым, каким она привыкла его видеть. Гертруда не спеша оглядела Якоба с головы до ног. Развитые плечи и грудь, мощный торс, мускулистые руки и красивые длинные ноги. Она задержала взгляд на его члене и отметила, что он гармонирует со всем остальным. Минуты три-четыре, затаив дыхание, Гертруда разглядывала этот великолепный экземпляр мужчины. Затем неслышно поднялась наверх, забыв даже, для чего спускалась в подвал. В ту ночь она долго не могла уснуть. Разыгравшееся воображение и безудержные фантазии овладели ею. Это были фантазии и тайные желания зрелой женщины, уже давно испытывавшей сексуальный голод. Рядом тихо похрапывал Штаубе. И Гертруда невольно сравнивала его с Якобом. Сравнение было явно не в пользу мужа. Он был старше её на пятнадцать лет, полноват, с заметным брюшком. Да и к супружеским обязанностям относился не с таким усердием, как к служебным делам. А в последний год, когда эта сумасшедшая работа вступила в какую-то лихорадочную стадию, он и вовсе перестал думать о сексе. И если бы не настойчивые напоминания самой Гертруды, Вальтер мог месяцами не прикасаться к ней. На следующий день, увидев Якоба как всегда сутулым, в широкой блузе и мешковатых домашних брюках, Гертруда подумала, что, если бы не вчерашнее случайное открытие, он так и продолжал бы оставаться для неё лишь евреем, которого приходится терпеть в доме ради будущей спокойной, но такой неопределённой жизни. Как горькое лекарство, без которого нет надежды избавиться от смертельной болезни. Она даже сожалела, что сделала это открытие так поздно, спустя почти полтора года после того, как Бернштейны появились в доме. С этого момента Гертруда была поглощена мыслями о Якобе. То, что он постоянно находится в доме, рядом, не давало ей покоя. Вскоре Штаубе уехал в Берлин на три дня. Супруги Бернштейн никогда не знали, ночует ли Штаубе дома или он в отъезде. В тот же вечер Гертруда позвала Якоба наверх, сказав, что ей нездоровится, и попросила прослушать её. Он взял фонендоскоп и поднялся в спальню. Гертруда уже лежала в кровати. Якоб попросил её сесть и приготовился к прослушиванию. Гертруда села, почти полностью откинув одеяло, Ночной рубашки на ней не было. Якоб сделал вид, что ничего не заметил и приложил фонендоскоп к её груди. Внимательно прослушав, он нашёл, что лёгкие совершенно чистые. Тогда Гертруда попросила его пропальпировать печень и легла на спину. При этом она как бы случайно задела ногой одеяло, и оно упало на пол. Якоб быстро взглянул на неё, и их взгляды встретились. – Ну вот, так даже будет проще, – сказала Гертруда, переводя на язык слов то, что говорили её глаза. – Вы, конечно, понимаете, что дело не в печени. Мне нужна не помощь доктора, а сам доктор. И, пожалуйста, не прикидывайтесь сутулым. Вам это не идёт. Она откровенно и призывно улыбнулась. Якоб ответил не сразу. Он поднял одеяло с пола и накрыл Гертруду. – Видите ли, госпожа Штаубе, – начал Якоб как можно более спокойно и даже с некоторым участием в голосе, – как врач, я понимаю вас. Это довольно известное в медицине состояние. Обычно оно быстро проходит. И, когда это произойдёт, вы будете глубоко сожалеть о своём порыве. Это, несомненно, отразится на наших отношениях. Поэтому я искренне прошу вас проявить благоразумие и не ставить их под угрозу. – Ах, добрый доктор, не надо говорить таким научным языком. Состояния, порывы… Неужели вы считаете, что я не обдумала все возможные последствия? Не преувеличивайте и не пугайтесь. Нашим отношениям ничто не угрожает. Вы нравитесь мне, и это должно что-то значить для вас, не так ли? – в голосе Гертруды можно было уловить не только настойчивость, но и скрытую угрозу. – Но это невозможно, госпожа Штаубе. Вы же понимаете, что это невозможно. Я пользуюсь гостеприимством господина Штаубе, вы – его жена. Нет, это решительно невозможно. Прошу вас, – Якоб был в полном замешательстве. Но Гертруда не собиралась отступать. Для неё это было больше, чем прихоть или игра. Это была единственная возможность превратить тайные мечты и фантазии в реальность. Поэтому она без колебаний пустила в ход свой главный козырь. – Мой милый доктор, вы, конечно, помните историю Иосифа Прекрасного. Неужели вы хотите повторить её? В таком случае вам следует знать, что существует большая разница между тюрьмой фараона и германским концлагерем. Если вы будете твердить, что это невозможно, у меня останется только один выход – тот, к которому прибегла жена несчастного Нотифара. Кажется, его звали Нотифар? Я не ошиблась? – Потифар, – поправил Якоб. – Ах, Потифар. Ну всё равно. Но Иосифу повезло – фараон освободил его из тюрьмы как толкователя снов. Не думаю, что вы понадобитесь нашему фюреру в таком же качестве. Гертруда увидела, как побледнел Якоб при этих словах. Он не ожидал такого натиска и такой открытой угрозы. – Подумайте о своей жене, – добавила Гертруда, уловив его состояние. Напоминание о жене было последней соломинкой. – Вы хотите прямо сейчас? – спросил Якоб и тут же почувствовал наивность своего вопроса. – Прямо сейчас, мой милый доктор, сию минуту, – Гертруда сбросила одеяло, раскинула руки и улыбнулась. Когда Якоб ушёл, Гертруда поняла, что ничего подобного раньше не испытывала. «Бог послал мне этого еврея. Но он и не похож на еврея. Он выглядит, как настоящий ариец», – бормотала она в изнеможении. После этого Гертруда не упускала ни одной возможности остаться с Якобом. Как только Штаубе уезжал хотя бы на один день, она говорила, что ей нездоровится. Якоб брал фонендоскоп и покорно поднимался наверх. Чтобы Клара ничего не заподозрила, Гертруда иногда приглашала её одну и задерживала под разными предлогами на долгое время. Вскоре Гертруде, как всякой женщине, стало уже недостаточно только собственных ощущений. И она начала донимать Якоба вопросами – что он чувствует? И чувствует ли он то же, что она? Якоб пытался уйти от ответа. Но Гертруда настаивала. Тогда он рассказал ей об интервью, которое дал когда-то американскому журналу знаменитый голливудский киноактёр, игравший роли первых любовников. На вопрос, как его жена относится к тому, что ему часто приходится сниматься в постели с другими женщинами, он ответил: «Жена каждый раз говорит мне – я понимаю, что ты должен делать это, но старайся не получать удовольствия». Гертруда рассмеялась. – Ну и как, мой милый доктор, тебе это удаётся? – спросила она игриво. – Не всегда, – ответил Якоб. Гертруда была довольна этим признанием. Со временем она обнаружила, что ей стало очень интересно разговаривать с Якобом на самые разные темы. Постепенно это превратилось в привычку и потребность. Якоб был хорошим собеседником. Он побывал во многих странах, три года жил в Японии. Эта экзотическая страна особенно интересовала Гертруду. Она узнала, что помимо медицины, Якоб занимался в Японии джиу-джитсу и даже стал обладателем чёрного пояса. Чем больше Гертруда узнавала Якоба, тем более содержательными для неё становились их отношения. То, что начиналось с простого и естественного желания получить сексуальное удовлетворение, перерастало с угрожающей быстротой в потребность заполнить интеллектуальный вакуум в её жизни. Это и пугало и притягивало Гертруду одновременно. Однако Якоб не проявлял желания превратить их отношения в нечто большее, чем обыкновенная физическая близость. И это задевало её самолюбие. Но Гертруда понимала, что здесь она бессильна что-либо изменить. Ей оставалось только принять эти отношения такими, какими они были. И сейчас эти воспоминания заслонили от неё то, что происходило в зале суда. Она смотрела на Якоба и думала, что он всё ещё очень хорош. Даже лучше, чем был тогда. К тому же он теперь вдовец… Гертруда уже не могла контролировать свои мысли и чувствовала, как знакомые фантазии и грёзы снова обволакивают её. «Всем встать, суд идёт!» – эти слова вернули её к действительности. Заседание суда возобновилось. Судья объявил решение. В связи с новыми фактами, открывшимися при допросе свидетеля защиты Якоба Бернштейна, а также в виду отсутствия убедительных доказательств личной вины подсудимого и жестокого обращения с арестованными, дело направляется на дополнительное расследование. До его окончания господин Штаубе освобождается из-под стражи, и должен дать подписку о невыезде из города. Дома супруги Штаубе вдвоём отпраздновали это событие. Они сказали друг другу все слова, которые должны были быть сказаны по такому случаю. Штаубе даже сравнил себя с изобретателем, который долго бился над созданием новой необычной машины без твёрдой уверенности, что она будет работать. И вот его усилия вознаграждены. Машина заработала точно в соответствии с замыслом. Он ещё раз поблагодарил жену, без которой этот план было бы невозможно осуществить. Но Гертруда, сидя в гостиной и разговаривая с мужем, думала совсем о другом. Она вышла в спальню и воспоминания с новой силой нахлынули на неё. Она больше не могла противостоять им. В тот же вечер, когда Штаубе возился в гараже с машиной, Гертруда стала обзванивать городские отели. Наконец, ей повезло. Она узнала, что Якоб остановился в отеле «Хофбург». Сказав мужу, что договорилась встретиться с приятельницей, Гертруда взяла такси и помчалась туда. Дежурный клерк проверил ключи и сказал, что господина Берштейна нет в номере. Гертруда отошла в дальний угол лобби, села в кресло и стала наблюдать за входной дверью. Якоб появился минут через двадцать. Он подошёл к клерку, взял ключи и поднялся к себе. Через пять минут Гертруда постучала в номер. Якоб открыл дверь и, увидев её, остановился в нерешительности. – Здравствуйте, доктор. Я могу войти? – Гертруда постаралась придать своему голосу естественность и непринуждённость. – Да, конечно, госпожа Штаубе, – Якоб посторонился и пропустил её в комнату. – Вы удивлены моим приходом, не так ли? – Гм, пожалуй, да. – Но это же так естественно. Я считаю своим долгом выразить соболезнование в связи с постигшей вас тяжёлой утратой, кончиной госпожи Бернштейн. – Гертруда помедлила и добавила: – Кончиной Клары. – Спасибо, госпожа Штаубе, – вежливо ответил Якоб. – Как это произошло? – Рак, – коротко ответил Якоб. – Это ужасно. В таком возрасте. Я очень сожалею, – произнося все эти стандартные слова, Гертруда обдумывала, как перейти к тому, ради чего она пришла. Наступило молчание. Якоб не проявлял желания поддерживать разговор. Гертруда почувствовала замешательство и попыталась нащупать другую тему. – И ещё я очень благодарна за ваши показания в суде. – Я лишь говорил то, что было на самом деле. – Да, да, разумеется. И всё же я безмерно благодарна вам. То, что вы приехали, очень благородно. Возможно, я ошибаюсь, но я даже подумала, что в этом какую-то роль сыграло то, что было между нами. Во всяком случае, мне приятно так думать, Якоб… – Гертруда никогда раньше не называла его по имени. В интимные моменты она говорила «доктор». Сейчас она подумала, что обращение по имени поможет сломать лёд. – Нет, это здесь ни при чём, госпожа Штаубе, – Якоб не поддержал интимный тон. Снова наступило неловкое молчание. – Когда вы уезжаете? – спросила Гертруда. – Завтра, – коротко ответил Якоб. – Завтра, – повторила Гертруда. – Значит, мы больше не увидимся. Тем более, я должна сказать вам что-то важное, по крайней мере, это важно для меня. Видите ли, доктор, вы оставили глубокий след в моей жизни. Да, это так. Прошу вас – отнеситесь к моим словам с пониманием. То, что было между нами, – не просто приключение. Я часто вспоминаю вас. Это стало каким-то наваждением. И теперь, когда вы здесь, я не могла не придти, не увидеть вас ещё раз. Якоб молчал и лишь неслышно барабанил пальцами по столу. Гертруда не знала, как вести себя и что ещё говорить. Наконец, она решила отбросить условности. – Якоб, то, что было между нами, касалось только нас двоих, не так ли? Мы были просто женщиной и мужчиной в этом безумном мире. Ведь тебе было хорошо со мной, ты не можешь отрицать. Почему бы нам сейчас не вернуться снова к этим естественным нормальным отношениям? Тем более что из-за этого никто не страдал. Ни твоя жена, ни мой муж ни о чём не догадывались. – Клара знала, – прервал молчание Якоб. – Клара знала? Но каким образом? – Гертруда искренне удивилась. – Каким образом? Обычным. Сначала заподозрила, потом убедилась и заставила меня признаться. – Это для меня полная неожиданность! Боже мой! И что же ты сказал ей? – Гертруда почувствовала, что разговор принимает какое-то новое направление, но не могла понять – к лучшему или к худшему этот поворот. – Я напомнил ей библейскую историю про Иосифа, – ответил Якоб и добавил: – Да, тогда вы были женой Потифара, госпожа Штаубе. Но сейчас сцена уже не та, и пьеса другая. – Ах, Якоб. О чём ты говоришь! Это была лишь шутка, упражнение на историческую тему. Я просто хотела сказать, что ты прекрасен, как Иосиф, – Гертруда натянуто улыбнулась. – Неужели ты действительно думаешь, что я могла отправить вас в лагерь? – Я в этом не сомневаюсь, – холодно ответил Якоб. – Как ты можешь так говорить! После всего, что было между нами! – Гертруда искренне возмутилась. – Но это было не после, а до. Сначала было ваше невинное упражнение на историческую тему, а уже потом то, что произошло между нами. Ad valorem. – Что это значит? – Это значит – всему есть цена. Так говорили римляне. Гертруда поняла, что Якоб решил всё поставить на свои места. – Ах, Якоб, какое это сейчас имеет значение! Возможно, я была не права, поступила не очень красиво. Но ты же знаешь, ради чего я это сделала. Я уверена, что и ты ни о чём не жалеешь. Гертруда чувствовала, что проигрывает этот словесный поединок, Но признать поражение не могла и не хотела. Поэтому, как когда-то с «упражнением на историческую тему», она решила прибегнуть к последнему средству, хотя сейчас, в отличие от того раза, не знала, к чему это может привести. – Извини, мне нужно пройти в туалет, – вдруг сказала она. Через минуту она вышла оттуда полностью обнажённая. Она знала, что в свои сорок два года сохранила хорошую фигуру и выглядела очень сексапильно. Теперь это была её последняя надежда. Улыбаясь и раскинув руки, она направилась к Якобу. Он инстинктивно отпрянул, Но Гертруда была настроена решительна. Она стремительно обняла его и стала неистово целовать. Казалось, она обезумела, Якоб пытался оторвать её от себя, но Гертруда сцепила руки у него на шее, обхватила его ногами и повисла на нём. Он потерял равновесие. Они оба упали и катались по ковру, выкрикивая какие-то нечленораздельные слова. Соски Гертруды набрякли, оттопырились и попадали Якобу в глаза, рот, шею. Внезапно он почувствовал, как его член напрягся и упёрся в брюки. Гертруда сразу заметила это, быстрым движением расстегнула молнию и освободила его. Потом она стала расстёгивать ремень на брюках. – Подожди, – тяжело дыша, сказал Якоб, – я сам это сделаю. Лёжа на спине, он начал стаскивать брюки. Когда Якоб, наконец, освободился от брюк и трусов, Гертруда ловко ввела член туда, где ему следовало быть. Её лицо стало пунцовым, глаза заволокло пеленой. Мыслей не было, только лихорадочные ритмичные движения всем телом вверх-вниз, вверх-вниз. Якоб уже не был кем-то существующим отдельно, вне её. Она чувствовала на ягодицах его ладони, которые как бы задавали этот бешеный ритм. Вверх-вниз, вверх-вниз… Они не знали, сколько это продолжалось – десять минут, полчаса, час? Вдруг ритм движений начал быстро нарастать. Гертруда и Якоб одновременно застонали, задержали дыхание, потом раздался совместный тяжёлый выдох, и всё смолкло. Гертруда безжизненно распласталась на Якобе. Ещё несколько долгих минут ни он, ни она не делали никаких попыток изменить свои позы. Наконец, они стали приходить в себя. Гертруда поднялась и нетвёрдой походкой направилась в ванную. Когда она вышла оттуда в махровом халате, Якоб всё ещё лежал на спине с закрытыми глазами в той же позе, в которой она его оставила. Гертруда опустилась рядом, погладила его по лицу, волосам. Он не пошевелился. – Милый, так хорошо ещё никогда не было, правда? Якоб молчал. – Неужели я даже не заслуживаю ответа? – обиделась Гертруда. Ей нужно было немедленное подтверждение, что Якоб чувствует то же, что и она. Он открыл глаза, провёл ладонью по её лицу и тихо сказал: «Это было замечательно». Через три часа Гертруда покинула отель «Хофбург»