Последний теоретик.

Автор Борислав Козловский, корреспондент отдела науки журнала "Русский репортер". Памяти академика Виталия Гинзбурга У Борхеса есть рассказ «Тайное чудо» — про писателя, который в момент расстрела просит дать ему додумать роман. Мир замирает: солдаты со вскинутыми ружьями не меняют позы, пули зависают на полпути. Писатель вводит и отбрасывает сюжетные линии, оттачивает до предельной ясности фразы — и когда он ставит точку, все снова приходит в движение и пули находят адресата. Мне представляется, что нечто в этом духе случилось ровно 30 лет назад, осенью 1979 года в московской больнице Академии наук, куда привезли оперировать Виталия Лазаревича Гинзбурга. Там появилась самая странная из статей, какие мне попадались в физических журналах, — «Как я стал физиком-теоретиком и вообще о себе…». Человек, который придумал водородную бомбу (вместе с Сахаровым), судорожно, как в журнале ядерных испытаний перед взрывом, проставляет в рукописи сначала даты, потом часы и минуты — и рассказывает о том, чего не успел. Гинзбургу было очень неуютно умирать в свои 63 года без Нобелевки: «Если просто нет — так нет, а вот если получат другие за то, за что и мне должны были дать…» Читаешь сегодня — и радуешься, что ему достались и эти 30 лет, и Нобелевка, и даже возможность наговориться вволю перед аудиторией («Единственный талант, который я за собой признаю, — это ораторский. Вот здесь что-то от Бога») про то, что Бога нет. Все знают, что Гинзбург был учеником Ландау. При этих словах представляется порывистый студент при седовласом профессоре — но Гинзбург был всего на восемь лет моложе. Эта разница оказалась решающей: Ландау застал свежеотпечатанными пионерские работы титанов-теоретиков по квантовой механике — и влился в поток. Гинзбург не успел. Взамен ему досталась миссия посредника, посла из эпохи титанов в нашу. У литературоведов есть презрительное клеймо для тех, кто родился в межвременье, — «младший современник». Это Арсений Тарковский или Семен Липкин при Мандельштаме, Павел Антокольский при Гумилеве. Младшие современники живут дольше и первое время выглядят тенью учителей — пока не наступает время, когда их оптика, отточенная предыдущей эпохой, оказывается самым точным инструментом. С физиками иначе, но правило срабатывает так же четко: именно такие люди в зрелости становятся камертонами для разноголосья вокруг. Когда на физфаке МГУ Гинзбург рассказывал про тридцатку нерешенных задач астрофизики, это был взгляд ученого, заставшего рождение современной теории Вселенной. Когда он комментировал последние Нобелевские премии, за этим чувствовалась позиция собеседника Бора и Эйнштейна. Уже в 1979-м Гинзбург дал себе предельно безжалостную оценку: «Попытки что-либо придумать или что-то делать по физике безуспешны. Времена, когда я с каким-то эффектом занимался “мозговой атакой”, о чем надеюсь написать ниже, видимо, прошли безвозвратно. Да, physics is the game of young, а мне шесть дней назад исполнилось 63». Вместе с Ландау он описал, как вещества теряют сверхпроводимость — когда электроны, не встречая сопротивления, легко текут внутри вещества. Гинзбург, вероятно, отловил ту «точку перехода» для собственного мозга, когда новые идеи перестают с такой же невероятной легкостью циркулировать в голове. Многих теоретиков в старости посещает соблазн изобрести какую-нибудь «теорию всего» — и выставить себя на посмешище, едва в ней найдется первая ошибка. Так произошло, к примеру, с самими отцами квантовой теории — Шредингером и Гейзенбергом. Гинзбург этого соблазна счастливо избежал и оставался безусловным авторитетом до конца жизни. Полную версию статьи о великом академике читайте в свежем номере журнала «Русский репортер» , который поступит в продажу в четверг 12 октября. Биография в Википедии.