Новый формат: Газанфар и Орлеанская дева

1 Это случилось осенним вечером 200...-ого года в пригороде Баку. В поселении у Северной ГРЭС весь педагогический свет местного храма просвещения для нескольких сотен детей простолюдинов был охвачен плохо скрываемым волнением: необстрелянная в школьных баталиях Гюля В., блаженная в своем новом обличье свежеиспеченной учительницы, должна была давать на днях открытый урок по Жанне Дарк в сей обители весьма прилипчивым инспекторам народного образования. Чтобы не ударить в грязь лицом перед нелицеприятными визитерами, чьи манеры никому из педагогов не казались исполненными достоинства, вента учителей проявила к молодой историчке поистине материнскую заботу в виде упредительного проверочного испытания в родных стенах с приглашением на урок более искусных коллег по ковальному цеху знаний, способных без напряжения удерживать на стульях по тридцать учеников в течение шести академических часов ежедневно. Таким производственным образом часть из пастырей воспитуемой поселковой молодежи стала живыми свидетелями сего дидактического кошмара, и после проведенного Гюлей В. мероприятия испытывала стыд и жестокие приступы мигрени, другие очевидцы с тревожным, как при пожаре, лицом принялись искать нюхательную соль от зубной дроби и успокоительные порошки для возмутившегося от подобной интеллектуальной пищи желудка. Матерая заведующая учебной частью, комбайном рассекая на перемене поле из детских колосков, на всех парах бросилась по коридору к директору школы Чингизу Абдуллаевичу - доложить о полном несоответствии как формы педагога, так и содержания вышеупомянутого урока образцовому занятию надлежащего уровня, в связи с чем на вечер было решено назначить экстренное заседание педагогического совета. Надо признаться, Гюля В. была столь молодой особой, что после института еще не удосужилась решить, ради кого она погубит свою честь и за какие блага, и посему была вожделенным образом и действующим персонажем эротических грёз многих юношей старших классов, безрассудно пытавшимися своими хулиганскими поступками на уроках добиться её внимания, и территории средневековых европейских государств их интересовали ничтожно мало по сравнению с областями педагога ниже её пресловутого экватора, вплоть до ямочек под коленями и наманикюренных пальчиков на ногах. «And you didn't like school»,- как справедливо заметил в своей песне о машинном характере школьного образования, Розовый Поросенок еще тридцать лет назад. 2 В убранстве этого храма просвещения было немало предметов старины, среди субъектов выделялся выправкой отставной майор Газанфар Мамедович, стремившийся своими уроками начальной военной подготовки, обогащенными личными практическими сведениями и лексикой из армейской жизни, воспитать из детей простолюдинов молодых карбонариев, способных постоять за себя хотя бы в очереди за билетами. Кроме отставного майора, значившегося, кстати, ветераном особого рода войск ордена иезуитов развалившейся империи, в это чистилище детских душ на закате дня съехалось множество женских особ преподавательского толка, косо смотревших на Гюлю В., опрометчиво решившую не обременять себя в тот день излишками одежды по причине благостной погоды и разливавшегося по Апшеронской провинции тепла в сентябре того года. Прибывшие современницы Макаренко не только грифами роились вокруг длинного стола, за которым традиционно собирался преподавательский состав этого каземата по искоренению чрезмерно душевных традиций и иных пороков домашнего воспитания, но и создавали соответствующую педсовету рабочую атмосферу, под которой понимали скорее единицу давления, нежели среду для выработки правильного решения. Вскоре они принялись рассаживаться с целью занятия удобных позиций для метания бандерилий в ненавистно-юное тело. В воздухе повис их ехидный шепот. В этот момент в залу вошел директор Чингиз Абдуллаевич, ровесник и бывший сослуживец храброго Газанфара - человек, хоть и глубоко утомленный бременем руководства роем подчиненных ему псевдоаристократок, но умело скрывавший сей момент за сверкающими черными глазами, умевшими не только вовремя приглядеть за буйными отпрысками, пытающимися внести сумятицу в образовательную среду и нанести телесные повреждения друг другу во вверенном директору учебном заведении, но и узреть компрометирующие факты неумело скрываемых поборов со стороны венты учителей как дополнительную плату за несомый ими детям уникальный поток знаний, не вошедший в европейские педагогические каноны последних двадцати лет. Все взгляды присутствующих устремились на Чингиза Абдуллаевича. После недолгих колебаний директор предложил провозгласить секретарем собрания Наджибу Б.,- дородную даму с усиками над верхней губой, благоразумно осветленными перекисью водородной субстанции,- в глазах которой Буратино давно был обыкновенной деревяшкой. После решения организационного вопроса Чингиз Абдуллаевич вынужден был остановить свой восхищенный взор на пышущих молодым здоровьем, почти незадрапированных формах обвиняемой, отвлекавших весьма почтенного директора не только от темы собрания, но и от своих лет, и он внезапно для себя решил даже после собрания остаться с Гюлей В. Наедине, исключительно с целью личной передачи молодой учительнице своего огромного педагогического опыта. Эта сумасбродная мысль едва не взяла верх над сознанием директорского долга, но Чингиз Абдуллаевич волевым усилием смог справиться с обуревавшими его плотскими намерениями. Тем не менее, проводив взглядом до стула эту пулю, бессознательно поражавшую на уроках доверчивые сердца учеников, директор почувствовал, настолько разителен был контраст между сей новоприбывшей служительницей музы Клио, и остальной частью женского коллектива, примелькавшегося ему за последние четырнадцать лет. Коллектива, поражаемого по старости мнемоническими недугами и целюллитными отложениями. [продолжение следует...]