Подарок

I Мысль о том, что завтра у моего лучшего друга и коллеги Сэма, так мы называли нашего чрезвычайно талантливого пианиста Самеда, день рождения, а я до сих пор не имею подарка, лишала меня сна. А тут еще этот Пасториус выдавал на басу такие заморочки, что мозги накалялись, не успевая переваривать информацию. Ну как, скажите, простой смертный способен дойти до такого нечеловеческого уровня исполнения? «Нет, тут что-то не так. Он явно ведает какой-то тайной», - решил я, выключил магнитофон, мешавший сосредоточиться, и, выковыряв прилипшую к углу пачки последнюю сигарету, закурил. Сделав глубокую затяжку и выпустив пару плотных колец, я подумал: «Что же такое можно Сэму подарить? Какие у него, помимо музыки, хобби? Думай, думай, милейший. Думай… Идиот! (это я про себя) Как же я мог забыть, что Сэм - колоссальный энтузиаст кофе. Да, да, каких только способов заваривания кофе он не знает: на песке, на огне, с добавками гвоздики, тмина, корицы, мускатного ореха, и даже перца. А однажды, под воздействием небезызвестных субстанций, движимый страстью к экспериментированию, Сэм, словно алхимик какой-то, добавил в кофе афганскую коноплю. Правда, никаким иным эффектом, кроме как рвотным, этот рецепт не запомнился, а посему был быстро предан забвению. И тут меня осенило. Буквально на той неделе в магазине электротоваров, что на Торговой, приобретая новый паяльник взамен сгоревшего, я заметил интересную новинку отечественной промышленности – электроприбор для заваривания кофе по-турецки. Он представлял собой, сделанный добротно, но как всегда топорно, хромированный, прямоугольный и довольно глубокий противень на коротких ножках с массивным тумблером подачи напряжения, и регулятором температуры с громоздкой эбонитовой ручкой, напоминавшими пульт управления бомбардировщиком, но никак не кофеваркой. В этот противень насыпался мелкий морской песок (два мешочка прилагались), который нагревался электричеством, а уж затем, в нагретый песок зарывались, шесть входивших в комплект, тоже хромированных и тоже с эбонитовыми ручками, так называемых, однопорционных турок, или джезв, как их, в любовном упоении называл Сэм. Когда я вспомнил почерневший от многолетней эксплуатации противень Сэма, который ему приходилось нагревать на прямом огне газовой плитки, я понял, что этот предмет, как никакой другой, являлся достойнейшим подарком кофейному эксперту. Решено, дарю Сэму кофеварку – «бомбардировщик». И на этой позитивной ноте, испытывая чувство глубочайшего удовлетворения, я, широко зевнув, провалился в глубокий сон. II Проснувшись в 11 утра, благо – воскресение, я выпил стакан крепкого сладкого чая, чтобы не курить натощак, и тут же вспомнил, что последняя сигарета была выкурена ночью. Порывшись в пепельнице, выудил окурок пожирнее, запалил его, закинул бас на плечо и, посвятив первые 20 минут ритуальным гаммам и арпеджио, я погрузился в разгадывание тайны Пасториуса, анализируя его соло к великой пьесе «Continuum». «Что за чертовщина, как это поверх явного доминант септ аккорда Джако нагло опирается на вторую пониженную ступень тоники, при этом ни только не раздражая слух, а напротив, придавая соло неповторимую, загадочную пикантность? А какая божественная фраза, разрешающаяся в зависший флажолет! Погоди, погоди... Ага! Теперь, вроде все понятно. Ладово определяющие третья и седьмая ступени си мажорного септ аккорда те же, что и седьмая и третья ступени фа мажорного септ аккорда. Так вот почему они взаимозаменяемы?!» Поиграв эту замену в разных комбинациях, я, убедившись в своей правоте и, не скрою, гордый своим открытием, по-ребячески воскликнул: «Гениально!» Однако, я понимал, что сие открытие было лишь ничтожным звеном в сложнейшей комбинации зашифрованного кода. Купив сигареты и решив пешком прогуляться до магазина электротоваров, я был сражен наповал заявлением молоденькой продавщицы: - Да что вы? Все кофеварки давно раскупили. Вот не думал, что кофе в Баку настолько популярно. - Девушка, милая, я вас отблагодарю, может на складе завалялась лишняя коробочка? - Да разве такая громадина может где-то заваляться? – не поняв моего намека, ответила продавщица. Видя, что она не в состоянии мне помочь, я помчался в ЦУМ, где меня постигла та же участь. В БУМе продавщица, пытаясь компенсировать дефицит, предложила мне электросамовар. «Ага, в магазине ‘Тысяча мелочей’ продавец – мой сосед, – вспомнил я, – наверняка поможет». - Брат, все, что хочешь, есть, а вот именно этой одной кофеварки, клянусь, нету, – искренне желая угодить соседу, виновато произнес продавец. - Логично, в противном случае магазин назывался бы «Тысяча и одна мелочь», - съехидничал я и, находясь в дичайшем цейтноте, ринулся к выходу. Была уже половина седьмого вечера, когда, совсем было лишившийся надежды на удачу я, пошатываясь от усталости, доплелся до прилавка отдела бытовой техники универмага в первом микрорайоне, где... с полки на меня зазывающе глядел, как выяснилось, последний «бомбардировщик». С неописуемой радостью, отстегнув сорок советских рублей, я, с увесистой коробкой в руках, нырнул в первую подвернувшуюся мне машину и сквозь зубы прошипел: «Баксовет!». Надо было успеть принять душ, переодеться, завернуть подарок и рвать к Сэму. III «Надо же, как всегда опаздываю» – заметил я, и, проигнорировав ветхий лифт, который, как правило, не работал, а если и работал, то, насквозь пропитанный мочой окрестных алкашей, был пригоден разве что для возвращения в чувство людей находящихся в обморочном состоянии, я бодрой трусцой взбежал на третий этаж старого дома творческих работников, жильцами которого являлись известные деятели искусств – заслуженные и народные артисты, и один, не менее народный, директор мясокомбината, и взволнованно ткнул пальцем в дверной звонок. - А, вот и ты, сынок, заходи дорогой, Самедик заждался тебя, –произнесла Тамара ханум – мама Сэма, впуская меня в квартиру, где я моментально погрузился в волшебный мир запахов азербайджанской кулинарии, секретами которой, я бы сказал, в совершенстве владела Тамара ханум. Борясь с обильным слюноотделением, спровоцированным обрушившимися на меня ароматами, зажав еле вмещавшийся подмышку подарок, я сквозь узкий коридор, чуть ли не до потолка заставленный книжными полками, пробрался в гостиную, откуда доносились фортепианные пассажи Чика Кории и громкий смех. - О, пунктуальный ты наш, заходи, гостем будешь! – произнес Сэм, крепко обнимая меня. - Я ни на какую другую роль сегодня не претендую, – отшутился я, протягивая ему подарок. – С днем рождения, дорогой! Кого тут только не было. Чуть ли не весь молодежный бомонд пришел в этот вечер поздравить одного из талантливейших музыкантов города. Сэм с явным нетерпением забрал у меня коробку, потряс в руках, как бы оценивая на вес, и заговорщически обвел взглядом всех присутствующих гостей. В гостиной воцарилась подозрительная тишина. Даже Кориа, по какой-то загадочной причине, замолк. - Ты мне случайно не турецкую кофеварку подарил? - после короткой паузы спросил Сэм, улыбаясь. - Да, – растерянно ответил я, недоумевая, как ему удалось угадать. Тут вся комната разразилась истерическим смехом. Гости буквально падали со стульев, а я, как полнейший идиот, не понимая происходящего, терпеливо ждал объяснения издевательскому ко мне отношению. Сэм, дружелюбно похлопав меня по плечу, отнес кофеварку в дальний угол комнаты и бережно положил на диван, на котором лежало четыре таких же по форме свертка. - Видишь ли, дружище, – продолжал Сэм, протягивая мне рюмку водки, – когда наша всеми любимая Наташа вручила мне сверток по форме и весу похожий на два других подарка, меня одолело любопытство, и я откровенно спросил всех троих, что же такое они мне преподнесли. Выяснилось что это та самая кофеварка, которую я вчера сам, чуть было, не приобрел, чудом пронесло. – Я на нервной почве залпом опустошил рюмку. – И тогда, мы все тут стали гадать, принесет ли кто-то еще подобный подарок. Тима был четвертым, кто рассмешил нас, за ним последовал ты. И потому, как не все еще гости прибыли, я боюсь, что скоро мне некуда будет эти злополучные кофеварки складывать. Тут все вновь рассмеялись, а я, изобразив подобие улыбки и поприветствовав всех взмахом руки, пошел общаться с рельефной Виолой, обладавшей сногсшибательным меццо сопрано в четыре октавы. - А, Виолочка, рад тебя видеть. - Сколько Лен, сколько Зин? – пошутила острая на язык Виола. - Прекрати, я пощусь. Кстати, я до сих пор нахожусь под впечатлением твоего последнего выступления в союзе композиторов, – сменил я тему, навязываемую Виолой. - Правда? Ты там был? Тебе понравилось? – с искренним волнением спросила Виола. - Правда. Я ни только там был, я еще и наслаждался твоим чарующим голосом. - Не подлизывайся, скажи лучше, ты видел кто там в углу сидит? - Гитарист Алик, что ли? Видел, ну и что? Я слышал, что он вернулся из Москвы. - Да, его пригласили в оркестр радио и телевидения. Помню, лет десять назад он подавал колоссальные надежды. А каков он сейчас? - По-прежнему подает все те же надежды, но уже не колоссальные, – съязвил я и получил от Виолы нежную оплеуху. Вдруг зазвонил дверной звонок. Все, улыбаясь, стали переглядываться, а Сэм произнес: «А вот и шестая кофеварка!» Гости разразились очередной волной душераздирающего смеха. Теперь и я, поняв, что предшествовало моему приходу, присоединился к веселью. IV Следующим гостем оказался сосед по этажу художник Мика, в силу своей схожести с иллюстрацией Мефистофеля из гётевского Фауста, более известный как Мефисто: вытянутое скуластое лицо, нос с горбинкой, остренькая бородка, разве что ростом не вышел. А когда Мика, по какой-либо причине, нервничал, что в силу его неуравновешенности происходило довольно часто, и краснел, то схожесть с Мефистофелем драматически усиливалась. К всеобщему разочарованию вместо кофеварки Мика с колоссальным усилием заволок в гостиную огромную картину размером в полтора на два с половиной метра и произнес следующие слова: - Дорогой Самед, эта картина, которую я назвал «Утро в лесу», была навеяна твоими блестящими фортепианными импровизациями, которые я, живя за стеной, имею удовольствие слышать и слушать каждое утро. Спасибо тебе за то вдохновение, которым ты меня, сам того не ведая, подпитываешь. С днем рождения! Тут он, пыхтя и краснея, и тем самым плавно перевоплощаясь в Мефистофеля, развернул картину горизонтально и водрузил ее на спинку все того же антикварного дивана, который кренился от веса пяти кофеварок и прочих подарков. Несколько слов о «таланте» Мики: являясь сыном известнейшего в городе художника и, будучи по определению, обеспеченным, Мефисто мог позволить себе перманентно находиться во взвешенном состоянии творческих и стилистических поисков, блуждая преимущественно между кубизмом, абстракционизмом и, конечно же, сюрреализмом, отчего, в его картинах невозможно было узреть какой-либо узнаваемый предмет, не говоря уже о смысле. Вот и этот неудобоваримый «шедевр», в котором доминировали ядовито зеленый и красный бургунди, нанесенные шпателем вместо кисти, не являлся исключением из правил. О, чуть не забыл о «монументалистических» склонностях Мефисто. Хотя, если бы не бесплатные краски из отцовского фонда, то, я уверен, «Утро в лесу» не было бы таким грандиозным. - Хм, по-моему, она смотрелась бы куда лучше в вертикальном положении, – прошептал я Виоле, умышленно касаясь губами ее мочки, за что получил вторую, уже не нежную оплеуху. - Я далеко не поклонница его эклектического стиля, мой милый, но если ты хочешь произвести на меня впечатление, то, пожалуйста, не делай этого за счет унижения достоинства других, – пресекла мой саркастический юмор Виола. - Милая Виолочка, кто он – твой идеал? Конформист в рыцарских доспехах, или же страстный, чувственный бунтарь, высказывающий субъективное мнение на основе объективных данных? – ответил я, разглядывая ее раскосые, серые глаза, обрамленные припухшими веками и думая: "Ох, чем бы я только ни пожертвовал, чтобы забраться к тебе в постель, крепкий ты мой орешек!" О Виолыной сексапильности ходили слухи эпического масштаба, постоянно обрастаемые все большими и большими пикантными подробностями, но единственный известный мне «первоисточник», кто мог действительно похвастаться достоверными деталями, был счастливчик Сэм, которому довелось встречаться с Виолой пару лет назад. Однако из порядочности он не распространялся на эту тему. Сам он скромно описал их короткие романтические взаимоотношения следующими строками: «Удовлетворяя эту фифу, был я обречен на труд Сизифа». Классика, где комментарии излишни. Виола протянула мне пустой бокал и шепнула: - Я предпочитаю покорных бунтарей. Шампанского, пожалуйста. В половине второго ночи кто-то из гостей, наконец, озвучил мысль о том, что у Сэма утром прослушивание к престижному конкурсу пианистов, дескать, пора и честь знать. Изрядно подвыпивший писатель и киносценарист Анар, который по давно сложившейся традиции исполнял роль тамады, решив придать пущую торжественность заключительному тосту в честь именинника, призвал всех встать, что по дерзости и безрассудству было равносильно попытке разносить напитки на борту терпящего крушение авиалайнера. Над опустевшими тарелками по периметру стола зависли парящие в покачивающихся руках бокалы. Тамада, зажмурив глаза и пытаясь сосредоточиться, изобразил мучительную гримасу. Совершенно очевидным был тот факт, что красноречие его к концу вечера, под тяжестью выпитого, было исчерпано. Однако, собравшись с последними силами, Анар ткнул указательным пальцем левой руки в грудь Сэма и широко открыв рот... зловеще рыгнул. - Ну, что ж, за сказанное! - развеяв всеобщее смущение, произнес находчивый Сэм. И в который раз за вечер гостеприимный дом Сэма заполнил громкий, неукротимый смех. V Зычный телефонный звонок, к которому я за столько лет так и не привык, разбудил меня в половине восьмого утра. На том конце провода раздался взволнованный голос Сэма. - Чувак, извини, что так рано, срочно нужна твоя помощь. Прихвати, пожалуйста, сотен пять и лети к музею Ленина. - Брат, ты в порядке? – забеспокоился я. - Жить буду, просто разбил тачку отца. Я подскочил как зазевавшийся тореадор, ужаленный коварным рогом разъяренного быка, и побежал в туалет. «Что, небось, опять набухался как свинья? И как ты вообще до дома добрался?» третировал я собственное изображение в зеркале, чистя зубы и разглядывая зловещие отеки под глазами. Доказательством того, что вчерашний сабантуй не был сновидением, являлись не только отеки, но и тошнотворное состояние похмелья, сопровождаемое дичайшей мигренью и, наконец, бордовая помада Виолы над верхней губой. Через пятнадцать минут я был у места происшествия, где грузный, сонный милиционер, пытаясь разнять бросавшихся друг на друга Сэма и водителя второй машины, баррикадировал разбушевавшиеся страсти с помощью своего внушительного живота. Дабы призвать к благоразумию я воскликнул: - Давайте цивильно разберемся, что тут произошло? - Этот дегенерат выскочил на красный свет! – заорал мне в ответ Сэм. У меня, знавшего его умеренную манеру езды, не было основания не верить Сэму. Однако, по другую сторону живота раздался писклявый контраргумент: - Это ты выскочил на красный, негодяй! Понимая, что в аналогичных ситуациях истина подобна, как скрупулезно заметил Конфуций, черной кошке в темной комнате, особенно, если ее там нет, я все думал, как бы обуздать буйствующий темперамент обоих, когда на помощь пришел милиционер. - Если вы не заткнетесь, я вас всех в отделение заберу, – раздраженным голосом произнес представитель закона и добавил, – будем разбираться на месте или вызывать наряд? - На месте! – дружно, как пионеры, произнесли оба участника тяжбы и, пожертвовав хранителю правопорядка за нанесенный моральный ущерб по двадцать пять рублей каждый, пожали друг другу руки. - Спасай дружище, тачку надо починить до приезда отца с гастролей, то бишь послезавтра, а у меня через 15 минут прослушивание в консерватории, – взмолился Сэм, придя в себя после скандала. - Да не волнуйся ты, гони ключи и документы, и вали на прослушивание, я позабочусь о тачке, – успокоил его я и, желая подбодрить друга, добавил, – покажи им, как профессионалы играют. - Спасибо брат, я у тебя в долгу! – пробормотал Сэм и, на скаку оседлав такси, скрылся за поворотом. Сев за руль машины с расквашенным крылом я поехал в центральный автопрофилакторий, где заведующим складом запчастей был мой кузен. Совершенно обессиленный долгими торгами, однако, удовлетворенный окончательной стоимостью ремонта машины, я решил побаловать себя завтраком в стиле «à la Fourchette» в кафе гостиницы «Интурист», в конце концов, до начала работы был еще целый час. Две таблетки пенталгина не укротили головную боль. Каждая извлекаемая мной нота пулей вылетала из низкочастотных динамиков и с инквизиторской кровожадностью впивалась в виски. С трудом дожив до перерыва, я поднялся в кабинет звукоинженера Марика, где находился телефон, и позвонил домой Сэму, чтобы доложить о судьбе тачки и поздравить его с результатом прослушивания. Никто не поднимал трубку. «Наверное, пошел с ребятами обмывать победу», - решил я. Не задолго до конца репетиции Марик сообщил, что мне кто-то звонит. Я не сразу узнал подавленный голос Сэма: - Мне конец, дорогой мой друг, не поминай лихом. - Что ты такое несешь? Успокойся и объясни, что происходит, – настаивал я. - Я завалил прослушивание... - Что?! Первый Рахманинова? Да, ты же мог его сыграть лежа на крышке рояля. - Вот и я так думал до сегодняшнего дня, пока не остановился как вкопанный перед аллегро виваче, и не мог вспомнить начало. Нет, меня основательно прокляли враги, сперва тачка, потом прослушивание... - Прекрати эту чушь, успокойся сейчас же. Ты что, набухался? - А что мне несчастному оставалось делать, кроме как «топить в вине отчаянье свое»? - Ладно, Хайям хренов, что теперь будем делать? - Не знаю, я им наплел, что у меня высокая температура. Короче, будем ждать возвращения отца. Хотя, шансов мало. - Ты дома? - Нет, в баре. - Сейчас же прекрати пить и иди домой. Я буду у тебя в течение часа, там все и обсудим. Увы, обсудить в этот вечер ничего не удалось. В подъезде дома творческих работников у вонючего лифта стояло двое неизвестных, что-то шумно обсуждавших и, поочередно, то дергавших ручку двери, то нажимавших на кнопку вызова лифта. - Что случилось? - полюбопытствовал я. - Человек застрял в лифте, – ответил один из них. Откуда-то сверху доносились знакомые голоса. На лестнице между вторым и третьим этажами я встретил Тамару ханум, Мефисто и пару других соседей. - Тамара ханум, что тут происходит? – спросил я, искренне надеясь, что догадка, мелькнувшая в моих мутнеющих мыслях, всего лишь больное воображение. Но, не тут то было. - Самедик уже пол часа как застрял в лифте, а монтера до сих пор нет. - Сэм, ты меня слышишь! – заорал я, чуть ли не касаясь губами стальной обшивки лифта. - Над моей головой завис дамоклов меч! – раздался глухой, словно из закупоренной лампы Алладина, голос Сэма. Мефисто ехидно ухмыльнулся, а Тамара ханум произнесла срывающимся голосом: - Какой меч, сынок, о чем ты говоришь?! Если, как я заметил ранее, на людей в обмороке зловоние лифта имело эффект нашатырного спирта, то на людей в сознании оно имело обратное воздействие, повергая их в обморок. Подумав об этом, я обеспокоено спросил: - Сэм, как ты там? - Как фюрер в бункере, – после короткой паузы ответил он. «Шутит, значит не все потеряно!» – обрадовался я и продолжил предложенную Сэмом тему: - Как там фройлен Браун себя чувствует? - Прекратите эту ахинею, сейчас же! – взмолилась Тамара ханум. – Даже в критических ситуациях вы не обходитесь без упоминания женщин. Мика, позвони, пожалуйста, в горлифт и узнай, когда они, наконец, придут? В девять вечера, когда общими усилиями лучших «специалистов» из горлифта и жилуправления дверь в лифт удалось, наконец, вскрыть, мы обнаружили Сэма на затхлом полу, уютно примостившимся в углу и мирно похрапывающим. Скорая помощь, вызванная Тамарой ханум на «всякий пожарный» была отпущена. VI Все тот же зычный телефонный звонок разбудил меня в восемь часов следующего утра. То был голос талантливой художницы «нашей всеми любимой Наташи», как мы предпочитали ее называть, той самой, которая подарила Сэму третью по счету кофеварку. Никак не ожидал от неё звонка потому, что пол года назад, наш с нею бурный роман, в силу необъяснимых причин неожиданно перешел в дружбу. Впрочем, так же неожиданно тремя месяцами раньше наша дружба перешла в страстный роман, когда, после одной из буйных вечеринок Наташа пригласила меня в свою мастерскую позировать a la nude. - Меня? - умирая со смеху спросил я. – Ты никого поапполонистее не могла найти? - Уговаривать не стану. – Ультимативно произнесла она, словно нимфа, встряхнув дивной копной распущенных русых волос. Уговаривать не пришлось. Так вот, это был встревоженный голос Наташи. - Доброе утро, заяц. – Неуверенно произнесла она. - Наташенька, это ты? Что-то случилось? - настороженный событиями прошлого дня спросил я спросонья. - Не знаю с чего начать... Думала, промолчу, но, узнав о вчерашнем каскаде неудач свалившихся на голову Сэма, решила все тебе рассказать. Ты же знаешь как я вас, ребята, люблю. - Конечно, знаю. Да говори же, не томи душу. - Боже, как только он принес ее Сэму, у меня тут же началась дикая головная боль. - Кто принес, что принес? – взмолился я, сгорая от любопытства. - Мика подарил мне эту самую картину «Пожар в лесу» пол года назад. - Ты имела ввиду «Рассвет в лесу», то есть, «Утро в лесу»? – перебил ее я. - Нет, настоящее название картины – «Пожар в лесу». Увидев ее, мой любимый кот Забазяка зашипел и забился под диван. Так вот, с того момента в моей жизни все пошло шиворот на выворот: мама попала в больницу, мы с тобой расстались, и масса прочих гадких неприятностей. А двумя днями позже Забазяка бросился с балкона и разбился насмерть. - А почему ты думаешь, что он бросился, может случайно выпал? – спросил я, анализируя события вчерашнего дня, невольно привязывая их к появлению картины и сопоставляя с Наташиной хронологией событий. - Где ты видел, чтобы кошки случайно выпадали? Короче, узнав о мамином состоянии здоровья, к нам срочно прилетела ее сестра из Питера. - Да, помню, она, кажется, гадает, или предсказывает судьбы. - Нет, глупый, она экстрасенс. Так вот, заходит она к нам домой и первым делом идет к этой самой картине. Закрыла глаза, поводила ладонью перед ней, не дотрагиваясь, а потом как закричит: «Уберите эту дьявольщину из дома сейчас же!» и пошла бормотать про какие-то торсионные поля. Словом, в тот же вечер вернула я этот «Пожар в лесу» обратно Мике, наплела какую-то ересь, тысячу раз извинившись. И, как бы это ни попахивало булгаковщиной, полоса неудач на этом прервалась… Что молчишь, ты мне не веришь? - Конечно, верю, Наташенька. – С легким скептицизмом произнес я. – Однако, не пойму, как ты, талантливая художница могла ни только принять, но и повесить этот бред на стену? - Так просто не объяснишь. Я прочувствовала ее на молекулярно подсознательном уровне. В ней что-то есть. - Ах, простите меня невежду. Теперь и я догадался, что в ней что-то есть. Что-то судьбоносное, пожалуй. А почему ты сама Сэму не позвонила? - Тебе он скорее поверит. Не ждите, избавьтесь от этой картины как можно скорее. Целую. – Заикаясь, произнесла Наташа и бросила трубку. VII На двери злополучного лифта в доме деятелей искусств висело написанное от руки объявление «Не работает». - Не смотри на меня с упреком, я раскаиваюсь во всем содеянном, кроме, пожалуй, пьянки, – пытался отшутиться Сэм, отворив дверь. - Надеюсь, ты успел отмыть грехи и благовония лифта? - парировал я, искоса глядя на роковую картину стоявшую там же, где ее оставил Мефисто, на спинке дивана. - Как тут отмоешься, когда по уши в дерьме. Хочешь кофе по-танзанийски? - Сэм, шутки в сторону, есть серьезный разговор. Тебе хорошо известна моя позиция в отношении к шаманству, Вуду, и прочему колдовскому фольклору, однако, я считаю своим долгом довести до твоего сведения во всех деталях мой разговор с нашей Наташей. – И я добросовестно, стараясь не пропустить ни одной подробности, вплоть до Забазяки, поведал ему Наташину историю. С минуту Сэм молча сидел в кресле, виртуозно постукивая пальцами по журнальному столу с прищуром уставившись на «Утро в лесу». Затем, со словами – «Я тебе покажу пожар!» выбежал из гостиной, вскоре вернувшись в кожаных перчатках, с веревкой и с парой простыней в руках. - Что расселся, помоги мне завернуть эту херню. - Что ты намерен с ней делать? Верни лучше Мике. - Да пошел он... Я ее скорее проткну его же головой, чем верну. Он же ее опять кому-нибудь всучит. - Твоя правда. Ну и что мы будем с этим, с вашего позволения, шедевром делать? - Поехали к Илюше, посмотрим, что мы за нее сможем получить. Он это дерьмо рано или поздно какому-нибудь иностранцу продаст. Таким образом, мы избавим всех от этой нечисти. Илюша был продавцом и совладельцем популярной антикварной лавки в старом городе неподалеку от Девичьей башни, где постоянно слонялись толпы иностранных туристов, и у которого нам периодически удавалось откопать какой-нибудь раритет. - А как же иностранец купивший эту картину? – спросил я. - А, так им и надо, проклятым империалистам! – подумав, ответил Сэм, и, выжав улыбку, продолжил, – брат, мы же взрослые люди и прекрасно понимаем, что вся эта история с картиной – чистый бред, так, неблагоприятное стечение обстоятельств. - Допустим, ну а перчатки тогда к чему? - Я бы посмотрел, как бы ты себя вел, переживи ты день подобный вчерашнему. Ладно, пошли. У Илюши, как я и предполагал, ничего достойного взамен «Утра в лесу» выторговать не удалось. И когда рассвирепевший Сэм со словами: «Да ты знаешь, чьей кисти, то есть шпателю, это полотно принадлежит? Ничего, я ее продам в лавке за углом!» стал, было заворачивать картину обратно в простыни, Илюша, не клюнувший на сей доисторический блеф, однако, явно не желавший упускать улов, ответил контрблефом: - Да хоть бы и сам Малевич это малевал. Моя специализация – антиквариат! Вот, все что могу вам, молодые люди, предложить, – и протянул Сэму очаровательную миниатюру девушки в восточном наряде с кувшином на плече, выполненную маслом. Сэм исподлобья взглянул мне в глаза, я едва заметно кивнул головой, тем самым одобрив сделку, и стороны, обменявшись картинами и пожав друг другу руки, разошлись. - Как ты думаешь, какой сюрприз эта красавица припасла для меня в кувшине? – подмигнув, спросил меня Сэм, когда мы свернули за угол. - Вот уже целых пять минут ты владеешь этой чудной миниатюрой, и пока с тобой ничего дурного не... – не успел я завершить фразу, как низко спикировавший голубь щедро осквернил левое плечо любимой рубашки Сэма. - Видать, я поторопился с выводом, – едва сдерживая смех, продолжил я. - Нет, что ты, это же хорошая примета – хрестоматийный символ удачи. Это – знак свыше! Брат, я спасен! – заорал Сэм. VIII Судя по тому, как мирно и без эксцессов развивался следующий день, Сэм, похоже, оказался прав относительно знака свыше. Во второй половине дня мы забрали с ремонта машину, которая, как мой кузен и обещал, выглядела словно девственница, не смотря на свое, скандальное, я бы сказал, заезженное прошлое. Под вечер Сэм, наотрез отказавшись от услуг шофера и предложенной мной помощи, изъявил желание самостоятельно встретить отца – маститого дирижера, именуемого в музыкальных кругах не иначе, как маэстро. Сорока минут дороги из аэропорта домой Сэму было более чем достаточно, чтобы без вмешательства Тамары ханум, бывшей преподавательницы основ научного атеизма, четко обосновать провал прослушивания с последующим чрезвычайным происшествием в лифте, сложив события злополучного дня в правильную логическую цепочку, связав их с появлением роковой картины и с историей Наташи. И в итоге убедить маэстро – человека духовного, и про-религиозно настроенного во вмешательстве нечистой силы. Во всяком случае, так казалось Сэму. - Пожалуй, по тому как ты все описал, теория влияния картины на ход событий не лишена смысла, – после некоторого раздумья ответил маэстро, и улыбнувшись продолжил, - особенно, если ко всему тобой рассказанному добавить аварию. - Какую аварию? - чуть не подавившись жевательной резинкой, спросил Сэм. - Сынок, никто не защищен от подобных ударов судьбы. Главное, что ты жив и здоров, a все остальное - пустяки. Давай забудем об этом, а с утра попробуем расставить все по своим местам. В четверг я с присущим мне энтузиазмом вгрызся в разгадывание очередной тайны Пасториуса. Около четырех дня, когда я, казалось, ухватился, наконец, за нить, с нанизанными на нее бисеринками нот, выложенными в хитросплетенный узор, ведущий к разгадке тайны, раздался телефонный звонок. - Чувак, у меня две новости! – произнес Сэм, вырвав нить разгадки из моих рук. - Начни с хорошей, – резковато ответил я, сытый по горло плохими новостями. - А, они обе хорошие, - довольный розыгрышем произнес Сэм. - Так, что ты мне мозги е...горишь? – с нескрываемым раздражением возмутился я. - Думал, обрадую тебя... Ты что, занят? - Извини, я тут Пасториуса анализировал, и никак... Ну, тяжело мне этого человека вычислить, понимаешь? - Понимаю, – раздалось на том конце провода. – А может он вовсе и не человек? - Что ты имеешь ввиду? - Не обращай внимания… просто – размышления вслух. Слушай, оставь ты его на время и приходи в Шур, мне тут девчонки пару классных пластинок придержали. Заодно и новости узнаешь. Для тех, кто не знает: Шур это известный магазин грампластинок напротив Девичьей Башни в старом городе, кстати, неподалеку от антикварной лавки Илюши. Магазин этот знаменит тем, что ее заведующему, всегда каким-то образом удавалось заполучить редчайшие джазовые пластинки, которые в силу личных с ним связей в конечном итоге оседали на полках среди остальных шедевров наших коллекций. - Как долго ты там будешь? - Да, я только зашел. Быстро приходи. Сбросив бас с плеча, и наспех накинув джинсы и гавайку, я решил прогуляться до магазина по моему любимому маршруту – витиеватыми улочками старого города, тишина лабиринтов которых располагали к философским размышлениям. Напевая под нос мелодию Пасториевской «Come on, Come over», я невольно вспомнил слова Сэма: «А может он вовсе и не человек». «Черт побери, а ведь действительно, Джон Френсис Пасториус третий, или, просто Джако, как тебе удалось достигнуть такого внеземного музыкального полета, и овладеть видением неведомым доселе простому смертному?» – думал я и невольно ассоциировал Джако с Прометеем. «Быть может, как Прометей обладал секретом огня, Джако обладает божественным секретом владения инструментом. И, как и Прометей, великодушный Джако снизошел до нас, жалких людишек, и преподнес нам этот бесценный подарок, этот дар, красоту и величие которого, мы еще не в силах осознать». Взволнованный дерзостью эдакой философской ассоциации, я закурил сигарету. Тут меня вдруг передернуло от мысли о том, как трагически завершилась судьба Прометея, который был обречен на непрекращающиеся мучения за то, что решил поделиться тайной богов с нами – простыми смертными. «Неужели Джако предначертана такая же участь? Нет! Бред полнейший. Я, похоже, все еще нахожусь под впечатлением недавних событий». В таком, вот расположении духа, совершенно сбитый с толку, и забыв про сигарету во рту, я переступил порог магазина Шур, где меня ждал Сэм. - Ты что, пожар тут решил устроить?! - завизжала главная продавщица Лала, своими задорными кудряшками и непропорционально вздутыми губами чертовски смахивавшая на мулатку. - Не драматизируй, от сигарет только легкие сгорают, – заступился за меня Сэм, пожав мне руку. - Да? Илюша тоже так думал. - А при чем тут Илюша? - спросил я, выбрасывая сигарету за дверь. - А вы что, не слышали? Его лавка сгорела вчера вечером. - Что?! – хором заорали мы с Сэмом, и чуть не сбив с ног пожилого меломана-покупателя, побежали в сторону лавки, которая находилась буквально за углом. Всё, что осталось от былого шарма знаменитой лавки, был поломанный замок на почерневшей от пламени решетчатой металлической двери, заколоченные фанерой окна, и груда обгоревшего скарба у обочины, еще недавно являвшим собой бесценный антиквариат. Среди жалких огрызков ковров и фрагментов мебели, мы без труда узнали полуобуглившуюся узорную рамку, некогда украшавшую картину, название которой, мы теперь не имели ни малейшего сомнения, было – «Пожар в лесу». - Ты думаешь, это произошло из-за...? – спросил неуверенно Сэм после минутной паузы. - Да, брось ты, фантасмагория какая-то, - перебил его я, приходя в себя, и добавил – А, если и да, то представляешь, сколько потенциальных кошек-самоубийц было спасено? - Ты прав, всего лишь неблагоприятное стечение обстоятельств, – согласился Сэм, улыбнувшись. - Пойдем отсюда. - Ну, так какие у тебя новости? - спросил я. - А, совсем забыл. Я отыграл прослушивание сегодня утром. Короче, еду на конкурс. - Ответил Сэм, ведя меня по направлению к выходу из старого города через двойные ворота. - Справедливость восторжествовала, дружище. Я искренне рад за тебя. Ну а вторая? - Ты на нее смотришь, - сказал Сэм, резко остановившись и прислонившись к новенькой тачке. - О-о-о, такие новости необходимо как следует обмыть! – воскликнул я от души. - Вдвоем, что ли? - Есть какие-то предложения? - Знаешь, я тут подумал... я в определенном смысле в долгу перед Наташей за ее своевременное предупреждение... – замялся Сэм. - Ну, и? – не выдержав, прервал его я. - Скажи мне как друг, только честно, ты не будешь против, если я ее приглашу? - Какие могут быть возражения, брат, - ответил я, устраиваясь поудобнее в пассажирском кресле.- Кстати, а ты не будешь против, если я приглашу Виолу? - Какие могут быть возражения, брат, - не задумываясь, ответил Сэм и, словно спутав газ с педалью рояля, сквозь крещендо вывив рев мотора до апофеозного фортиссимо, сорвался с места.