руccкий
english
РЕГИСТРАЦИЯ
ВХОД
Баку:
08 май
22:10
Журналы
Картины на стене в Малаге
© violine
Все записи | Разное
четверг, июнь 18, 2009

Конный жонглер Николай Ольховиков

aвтор: Syamaa ®
 

Вечернее представление окончилось полчаса назад. Зрители разошлись. Пора на покой и работникам цирка. Но над манежем по-прежнему горят яркие лампионы. Играет оркестр. Артисты и униформа заполнили первые ряды партера. Они преувеличенно шумят, апло­дируют, машут руками.


Что тут происходит? Что это за странное ночное представление?


— Ох, этот Ландыш! — вздыхают в партере артисты, усиленно изображая зрителей.


— Опять Ландыш! — вздыхают усталые осветители и оркестранты, с тревогой думая о последних трамваях.


Кто же такой Ландыш, из-за которого бодрствует весь цирк в эту ночную пору? Вот он — статный гнедой жеребец полутяжелой породы, ровной рысью идущий сейчас по манежу. Теперь стоять на нем и жонглировать — одно удовольствие.


Довольная улыбка играет на подвижном лице Николая Леонидовича Ольховикова.


— Браво, Ландыш! — ободряюще покрикивает он.


В прекрасном темпе идет сейчас сложная работа конного жонглера. Мелькают в воздухе палочки, кольца, мячи. Бегущий за лошадью ассистент едва успевает подавать реквизит.


Посмотришь — и репетировать не надо! Зачем томить ночью такое количество людей?!


«Нет, репетировать надо! И непременно сейчас, ночью!» — это ясно сознает каждый работник цирка.


На сегодняшнем вечернем представлении с самого начала номера Ландыш заметно горячился. Все резвее становилась его рысь. Начал нервничать и артист. Работа шла скомкано, судорожно, но все-таки шла. И вот финальный трюк! Ассистент подает стеклянный поднос. Стоя на крупе лошади, Ольховиков расставляет на подносе графин с вином и фужеры, осторожно разливает вино. Он держит поднос на ладони, а свободной рукой ловит баланс — длинную, тон­кую палку. Теперь надо поставить на лоб этот баланс со стеклянным подносом на вершине, отнять руки, зафиксировать трюк, лотом ловким взмахом руки выбить баланс и поймать поднос, не пролив ни капли вина. Этот трюк, требующий безукоризненного мастерства, возможен только при совершенно спокойном аллюре лошади. Но при одном виде подноса с фужерами Ландыш рванулся на крупный галоп и начал «козлить», то есть перепрыгивать с задних ног на передние. Каким-то чудом стоит на лошади Ольховиков, балансируя на ладони злополучный поднос с полными фужерами. А Ландыш окончательно сорвался. Теперь он стремительно бросает задом, как будто хочет, во что бы ни стало сбросить смельчака. Вот посыпались, разбиваясь, фужеры. Ольховиков спрыгнул с лошади. Комплимент. Гром рукоплесканий. Зрители умеют ценить смелость и мастерство. И все же трюк сорван, номер скомкан...


Почему Ландыша так испугали фужеры? Об этом, пожалуй, стоит рассказать.


Вопреки распространенному мнению лошадь далеко не самое умное животное. Куда ей, скажем, до слона или даже до простой дворняги! Но вместе с тем лошадь животное очень нервное, пугливое, впечатлительное и к тому же обладающее прекрасной памятью. Стоит лошади раз выучить какой-нибудь трюк — она будет помнить его всю жизнь. Стоит однажды чего-нибудь испугаться — она навсегда запомнит обстоятельства и будет опасаться их повторения. Тут-то и кроется причина «истерики» Ландыша.


Весной текущего года советская цирковая труппа была на гастролях в Западной Германии и Австрии. Работал в этой труппе и Николай Ольховиков. В Германии все шло прекрасно: Ландыш работал как часы. Но в Вене какая-то не в меру восторженная зрительница, сидевшая в первом ряду, во время исполнения трюка с фужерами бросила артисту букет цветов. Букет угодил в голову Ландышу. Тот испугался, шарахнулся в сторону. Не ожидавший этого Ольхови­ков,. естественно, потерял балете. На Ландыша посыпались фужеры, пролилось вино. Лошадь испугалась. Даже отведенная на конюшню, она все еще продолжала дрожать мелкой дрожью. С этого Дня Ландыш и «сбился», как выражаются в цирке. Стоит ему только увидеть поднос с фужерами, как его охватывает паника...


Чего только не перепробовал Ольховиков! Он часами гонял Ландыша по манежу перед началом представления, чтобы утомить лошадь, сделать ее более вялой, ставил наглазники, чтобы Ландыш не видел фужеров, сбавлял норму овса, менял порядок трюков в номере — ничто не помогало! Ландыш сбился!


Есть в цирке закон: если лошадь вышла из повиновения во время спектакля, надо тотчас же по его окончании воссоздать на репетиции обстановку минувшего представления, чтобы обмануть лошадь и по горячим следам добиться полного ее подчинения. Не сделать этого — значит испортить лошадь. Почувствовав безнаказанность, она станет впредь работать по настроению. Такую лошадь приходится заменять. А замена — громадный труд, к тому же связанный с риском: новая лошадь может оказаться непригодной. Ее нрав и способности познаются только в процессе репетиций...


Удастся ли обуздать Ландыша на ночной репетиции?


Затаив дыхание, следит за ним весь цирк. Лошадь идет прекрасно — спокойной, ровной рысью. Теперь бы только трюк с фужерами, и все пойдут по домам с сознанием исполненного товарищеского долга.


Фужеры!.. Проклятие! Опять галоп, опять курбеты, опять броски задом!.. Ольховиков чуть не ударился головой о барьер. В последний момент его спассировали (то есть подхватили) артисты.


В отчаянии ероша волосы, до крови кусая пальцы, Николай совсем по-детски бросился к своей матери Капитолине Ивановне Бескоровайной. Ей ли не понять состояние сына! Она не только мать, она сама гротеск-наездница в прошлом. И так же когда-то, доведенная до отчаяния строптивостью лошадей, бросалась она в объятия своей матери, красавицы итальянки Розалии Карловны Бескоровайной, знаменитой в свое время школьной наездницы. По фотографии в семейном альбоме Николаю памятей облик Розалии Карловны: живые, лучистые глаза, задорная улыбка в уголках красивых губ. Она как будто сошла со старинной гравюры: строгая амазонка плотно облегает стройную фигуру, маленький лоснящийся цилиндр на иссиня-черных волосах, руки в белых перчатках энергически сжимают стек. А рядом тонкая длинная голова лошади со звездой во лбу и навостренными, мягкими ушами.


Уж не от бабушки ли унаследовал Николай эти стремительные переходы от буйной радости к отчаянию, эту несдержанность на язык, причинившую ему немало огорчений? Но было от кого унаследовать ему и мужество, и непреклонную волю, народную сметку, предприимчивость, живость воображения. Его отец, Леонид Сергеевич Ольховиков, и дед по материнской линии, Иван Мит-рофзнович Бескоровайный, — коренные русаки, артисты, рожденные старым русским цирком, который до революции ютился по отдаленным российским городам, селам и весям.




Николай Ольховиков родился в цирке. Еще в утробе матери он уже скакал на коне, а появился на свет в антракте, как раз после номера гротеск-наездницы Бескоровайной. Первой колыбелью служило ему старое, пропахшее конским потом панно. А первый призыв, который долетел до его ушей, был тревожный и властный оклик шпрехшталмейстера: «На манеж!»


Над ним склонялось озабоченное лицо матери, нарумяненное, с подведенными бровями, с эгретом в наплоенных волосах. Его вынянчил «верхний» партнер отца, тогда еще сам мальчуган, ныне всеми уважаемый артист Иван Константинович Папазов. Взрослым было недосуг нянчиться с маленьким Колей. Борьба за существование поглощала и силы и время. Кругом озабоченные, хмурые лица. Улыбки берегли только для зрителей на манеже. Не слишком радостным было Колино детство.


То были ранние годы нэпа. Декрет о национализации цирков успел охватить лишь столицу и несколько крупных городов. На периферии по-прежнему еще господствует частная антреприза. Нелегка была жизнь артиста в частновладельческом цирке: участие в двух, а то и трех номерах, обязательная работа в униформе, выходы на раус, выезды в кавалькадах. Особенно тяжело приходилось в странствующих цирках-шапито, да еще в зимнее время.


Коле исполнилось восемь лет, он уже артист. На его худеньком тельце розовое с блестками трико, совсем такое же, как у взрослых. Неуверенно цепляясь, ползет он по ступенькам переходной лестницы в номере отца. Участвует он и в подкидных досках. Это тоже отцовский номер. В каких только жанрах не переработал в те годы Леонид Сергеевич Ольховиков, и всюду, по-ребячески робко, следовал за ним Коля.


Однажды на представлении другого цирка Коля увидел жонглера на лошади Виктора Феррони. С тех пор он потерял душевный покой. Конмый жонглер! Вот его настоящее призвание!


— Папа, купи мне лошадь! — просит он отца.


Не легкое дело покупка лошади при напряженном семейном бюджете. Выручил случай. В Грозном к цирку подвозила бочку с нефтью обычная, казалось бы, обозная лошадь. Присмотрелись,— а конь по всем статьям; гнедой жеребец, с горящими глазами и тонкими нежными ноздрями, статный, длинный, цибзтый. Как будто создан для цирка. И купить удалось недорого.


Это был Руслан. Верный друг юности Руслан. Что это была за лошадь! Стоять на нем проще, чем на полу. Отклонишься, бывало, случайно немного вперед, и лошадиная спина сейчас же слегка подастся вперед, отклонишься назад, а Руслан сам чуть-чуть замедлит рысь, выровнит наездника. Он сам балансировал Колю. Чудо что за лошадь!


В упоении репетирует Коля. Репетирует ночью, репетирует утром и днем, а сгонят наконец шпрехшталмейстер с манежа, пристроится за шапито, бросает кольца в партере.


Наконец в Тбилиси состоялся дебют. Как и обычно, для дебюта избрали утренник. Все-таки детвора снисходительнее. Кое-что простит, а уж морально поддержит — это наверняка. Так оно и было. Волнений, конечно, масса. Нервничал и Руслан. Ведь дебютировали оба. А тут еще в первом ряду уселись пионеры с блестящими барабанами, с палками. Руслан косился, отходил от. барьера {ох уж эти лошадиные нервы!). Восемь раз повисал на лонже, беспомощно болтаясь над манежем, юный дебютант. Но детвора приняла номер горячо. В антракте кормили Руслана сахаром — ешь, не хочу!


Десять счастливых лет работал с Русланом Николай Ольховиков. Росло его мастерство. Этому немало способствовал и Руслан. Как скрипка для концертанта, важна талантливая лошадь для конного жонглера. Забрали Руслана фашисты в сорок первом на Северном Кавказе. Так и сгинул бедняга.


«Эх, Руслан, Руслан!» —Ольховиков затуманенными от нахлынувших воспоминаний глазами глядит на Ландыша, который с раздувающимися боками стоит сейчас на середине манежа.


Нужно сломить упорство Ландыша во что бы то ни стало! Николай встряхнулся, вскочил на барьер. Он снова собран, снова в форме, он снова на коне в прямом и переносном смысле слова. И конь наконец покорен! Три раза подряд проделан трюк с фужерами на спокойной рыси.


—Все!


—Теперь по домам!


—Спасибо, товарищи!


Со времени памятного дебюта на утреннике в Тбилисском цирке прошло ровно двадцать лет.


Московская ордена Ленина консерватория имени Петра Ильича Чайковского. Академическая сень. Благоговейная тишина. Легкий шелест приглушенных голосов. Робко жмутся к стенам хрупкие сопрано, обтекаемых форм меццо, легкокрылые тенора, коренастые баритоны, массивные басы-профундо.


Комиссия склонилась над анкетой Николая Ольховикова.


Цирк, цирк и снова цирк... Комиссия недоуменно переглядывается. Сорок первый год — 9-я армия, рота автоматчиков... Сорок третий — ансамбль песни и пляски Закавказского военного округа...


—Что вы делали в ансамбле?


—Все. Пел, танцевал, жонглировал гранатами...


—Жонглировал гранатами?! — Одному из членов комиссии явно не по себе.


Лукавая ухмылка бродит в уголках губ Николая. Три бронзовых канделябра на зеленой скатерти. Пожонглировать, что ли? Вот был бы номер. Нет, что за безумная мысль!..


—Ну что ж, послушаем, — говорит кто-то со вздохом.


«Не верят», мелькает в голове Николая. Его взволнованное лицо отражается в поднятой «рышке рояля. В петличке пиджака «Знак почета», за плечами славный путь артиста цирка: конный жонглер, жокей, классический дуэт. Артист советского цирка — это прежде всего кураж, воля к победе. И Николай поет…


Принят! Класс профессора Сергея Ивановича Мигая! Не помня себя, Николай прыгает через три мраморные ступеньки.


Начинается страстное увлечение занятиями в консерватория. Первые успехи! Ведущие партии в школьных спектаклях: Лыков в «Царской невесте», пламенный Ленский. Хромает теория музыки, ну да это прощается Ольховикову за голос (наверху— ля-бекар!), за сценический темперамент, за артистичность. Бегут недели, месяцы, годы.


А как же цирк!.. Ярко освещенное блюдечко манежа, привычный запах конюшни, взрывы смеха в зрительном зале, щелканье шамбарьера, аплодисменты, за кулисами круг старых друзей. Не вытравить этого из памяти, не изгнать из сердца... Проходит два года, и прощай, консерватория! Здравствуй, цирк!


Теперь Ольховиков не только конный жонглер и жокей. Он выступает в прологах и эпилогах — поет, читает стихи. А на новогодней елке он, добродушный и лукавый Дед Мороз, весело шутит и распевает песенки с ребятами. Еще в юношеские годы проявлялся в Николае комический дар. Играл он комиков в пантомимах, например, начальника полиции Лушара в «Черном пирате», подвизался в старинных конных клоунадах «Мистер Браун и мадам Дени», «Путешествие вокруг света». Тянет его к клоунаде и сейчас. Он мечтает сделать номер комического конного жонглера. Да мало ли творческих замыслов роится в голове!..




Долгий весенний вечер смотрит в высокие окна Ленинградского цирка.


Стоящий на письменном столе репродуктор доносит с манежа вальсы, пиччикато и польки, взрывы аплодисментов. Там сейчас танцует на проволоке Нина Логачева.


По кабинету взволнованно шагает Николай Ольховиков. Он ерошит волосы, закуривает одну сигарету за другой и, не докурив, бросает их в пепельницу.


—Конечно, вы правы: получилось не этично. Но я вхожу в кабинет, вас нет, а на столе рукопись. Смотрю: про меня. Я невольно пробежал глазами...


—Напечатают в журнале — тогда и читайте.


—Тогда уже будет поздно. Поймите меня правильно: я вовсе не прошу, чтобы меня хвалили. Я хуже, чем вы описываете. Но здесь нет и половины фактического материала.


—Например?


—Например, наше классическое па-деде на одной лошади с еще совсем юной Раечкой Калачевой. Сейчас Раиса Калачева — ведущая артистка эстрады. Интересно? Интересно. Комбинации конного плечевого эквилибра с Фелиферовым, работа в конном ревю, в «Русской тройке», мои лучшие трюки — курбет, сальто-мортале, курс с пируэтом...


—Для нециркового читателя наша терминология — это абракадабра. Он все равно не поймет, а объяснять длинно и скучно.


—Прекрасно. А заграничные поездки? Венгрия, Польша, Западная Германия, Австрия, Англия?..


—Не характерно: любой ведущий артист советского цирка побывал за границей по нескольку раз.


—А отзывы заграничной прессы!


—Значит, все-таки требуется похвала?


—Ничего подобного! Но там писали, что в цирке вообще перевелись конные жонглеры. Они процветают только у нас, в советском цирке.


—Хорошо. Это дополним.


—Вот видите! А мои трюки, рожденные здесь, в Ленинградском цирке. В 1948 году здесь выпущен мой основной трюк — баланс подноса с фужерами. Здесь в 57-м году родилась песенка на лошади. Одно временно стоять на лошади, жонглировать и петь...


—Вы поете ее не всякий раз.


—Когда Ландыш идет спокойно, всегда пою. Конечно, когда он бросает задом, тут, сами понимаете, не до песен. И потом, у читателя может создаться впечатление, что у меня хромает дисциплина.


—Ну что ж, он будет недалек от истины.


—Интересно, чем вы это докажете? Ни одного взыскания!


—Хотя бы тем, что кончается номер Нины Логачевой. Следующий — ваш. А вместо того чтобы давно быть за кулисами, размяться, приготовиться к выступлению, вы заняты ненужной дискуссией.


—Успею. Я уже одет.


На Ольховикове простой и вместе с тем элегантный костюм: черная шелковая рубашка, повязанная пестрым шейным платком, гладкие черные брюки с лампасами.




Костюм этот родился сам собой, без помощи художника, и стал традиционным,


В репродукторе полька «Бабочка» и бурные аплодисменты. Это финал и комплимент Логачевой. Звук оборвался, и через секунду в репродукторе раздается взволнованный голос инспектора манежа;


—Николай Леонидович, на выход!


—Вот вы часто говорите, что для циркового представления темп — это все, и сами же его нарушаете. Сейчас же за кулисы!


—Бегу. Там у коверных еще длинная пауза, пока убирают аппаратуру. Я никогда не нарушаю дисциплины ни на производстве, ни в быту. Пожалуйста, так и напишите.


—А почему у вас, опытного водителя, в кармане третий талон да еще с тремя дырками?


Пожалуй, не стоило касаться этого больного вопроса. Ольховиков вскипел:


—Во-первых, не с тремя дырками, а только с двумя и, во-вторых, мелкие придирки ГАИ...


В кабинете появляется взволнованная Нина Логачева, Поверх ее зашитой блестками «грации» наброшен халатик.


Из репродуктора вторично доносится голос инспектора:


—Товарищ Ольховиков, я пропускаю ваш номер и подаю докладную за срыв выступления!


Ольховиков пулей вылетает из кабинета, и сейчас же его голова снова просовывается в дверь:


—Главное забыли: о том, что я мечтаю передать свое искусство сыну.


—Которого у вас еще нет.


—Будет!


—Тогда и напишем.


Ольховиков исчезает. За считанные секунды он каким-то чудом успевает обежать половину громадного здания цирка.


Голос инспектора манежа торжественно объявляет:


—Заслуженный артист республики Николай Ольховиков,


Когда детально знаешь, какой-нибудь номер, знаешь его из трюка в трюк, тогда зрительная память, дополненная звуками музыки и реакцией зрителей, помогает за-глазно видеть то, что происходит на манеже. Вот и сейчас мысленно видишь ход номера Ольховикова—мелькание палочек, мячиков, ножей. Сейчас должна начаться песенка... Ага, началась.. Значит, Ландыш сегодня идет хорошо. А вот взрывы смеха и аплодисментов. Это Ландыш подхватил зу­бами круглый столик от реквизита и унес его за кулисы. Основная часть номера кончена.


Выхожу в ложу посмотреть на финал.


Оркестр перешел на галоп. На мангж стремглав несется вторая лошадь Ольховикова — ширококостный крепыш, жеребец Могучий. Гаснет свет. В руке у Николая горящие факелы. Он идет на курс, то есть с разбега прыгает на лошадь с приходом на ноги. Бешеный темп, щелканье шамбарьера, мелькание факелов, озаряющих лицо артиста.


Полный свет—факелы исчезли, появилось никелированное древко. Снова курс, то есть прыжок на лошадь. Темп нарастает. Из древка выплеснулось голубое знамя с эмблемой советского цирка. Оно лихо развевается по ветру. От быстрого галопада Ольховиков почти пригнулся к манежу. Круг, еще круг... Прыжок на манеж. Могучий умчался за кулисы.


Заключительный аккорд оркестра. Гром аплодисментов.


Ольховиков в центре манежа. Широко распростертые руки, счастливая, задорная улыбка и обычное ольховиковское:


— Все!..
ОТКАЗ ОТ ОТВЕТСТВЕННОСТИ: BakuPages.com (Baku.ru) не несет ответственности за содержимое этой страницы. Все товарные знаки и торговые марки, упомянутые на этой странице, а также названия продуктов и предприятий, сайтов, изданий и газет, являются собственностью их владельцев.

Журналы
Женька и Ждун
© Portu