Ко дню памяти павших в войнах Израиля.

Сегодня вечером начинается день памяти павших в войнах Израиля. Вечная им память. В газете "Израиль сегодня" мне попалась небольшая статья Меира Эйндора по названием "Бад бевад - аль зикарон вешихаха". На русский можно это, наверно, перевести так - "Когда память и забвение идут рука об руку". Статья показалась мне интересной, напоминающей хасидскую притчу, и я перевел ее на русский. Мой покойный отец выжил в Аушвице. Он вошел туда молодым хасидским парнем из еврейского городка в Польше и вышел тем же, кем и вошел, с той же самой верой. Но все-таки кое-что он для себя понял - после Холокаста нельзя ему поддаваться искушению подняться на пароход и уплыть в Америку, потому что "пришло время возвращаться домой". Так он сказал мне в одной из наших немногочисленных бесед, прерывавших большое молчание, пронесенное им через всю его жизнь. Во время Войны за Независимость его призвали. Беременная жена ждала его возвращения в деревне на севере, вместе с другими семьями хасидов, поднявшихся в Страну Израиля из кровоточащей диаспоры и создавших хасидскую общину, зарабатывающую на жизнь тяжелым физическим трудом. Была это община хасидов-идеалистов-сионистов, с трудом сводившая концы с концами. Ко дню Независимости относились они с величайшей серьезностью, произносили в этот день благословения и пели hалель - благодарственные гимны. Я, сын его, вспоминаю Войну Судного дня. Был я тогда солдатом срочной службы, и в разгар молитвы "мусаф" мать моя, взволнованная до глубины души, вытащила меня из синагоги. "Мне кажется, что тебе звонили из твоего подразделения," - сообщила она. Перед тем как расстаться со мной, хасиды отправили меня получить благословение от рабби, слывшего чудотворцем. В суматохе войны и боев я переходил из одного подразделения в другое, и, как со мной обычно бывает, порастерял все, что у меня было - кроме оружия и тфилин. Каждый раз, когда я накладывал тфилин, видел я перед собой образ отца и образы его отцов, и говорил я себе : "Какое величие заключено в обряде наложения тфилин, соединяющем миры и поколения." Прошли годы, и та война давно закончилась, и войны, последовавшие за ней, и мне кажется, что занят я странным занятием - я хожу на похороны и на поминовения. После последних похорон, где я был, отец мой, да будет благословенна его память, явился мне во сне, с тем самым страшным номером на руке, и спросил меня : - Ты плакал? - Нет! С чего ты взял? - Я услышал, как ты плачешь! Я тебя уже знаю. Со времен Шестидневной войны ты плачешь. И каждый раз, когда я слышу твой плач, я прихожу. - Ну да, плакал, ну и что? - Я говорю тебе - тебе незачем плакать. Мы не плакали. У нас умирали тысячи в час, а мы не плакали. - Так может, наконец, пришло время плакать? Ведь вы нам обещали, что мы пришли сюда, чтобы не было больше убитых? - Ты забыл, какое наследство я тебе оставил? - Какое наследство, папа? Всю свою жизнь ты работал, как мул, а наследства мне не оставил! Ни гроша не оставил. - А как же "кадиш" (поминальная молитва - М.Д.), разве я не оставил его тебе в наследство? Каждый год я читал кадиш по членам нашей семьи, которые были убиты, я теперь ты, мой наследник, должен делать это за меня. - Что это за наследство? Кадиш? Я ведь читаю кадиш и по тем членам семьи, которых я не знал. - В этом все дело. Ты не знаешь имен тех, кто погиб в Холокасте, и я тоже их не знал. Теперь все по-другому. У вас газеты полны имен, фотографий и рассказов. Каждый погибший - это имя, которое знает и помнит весь народ. Поэтому пойми, что ваше поколение удостоено благости и должно улыбаться. Слезы всегда будут, но сегодня есть государство, и есть армия, и есть кому похоронить погибших - а у нас этого не было... И покинул отец мой сон. (перевод - moshe_d, фото - scandaliska)