Выполнение обещаний.

Добрый день! Ровно год назад, 10-ого апреля, в статье «Мой юбилей», обещал «может быть, когда-нибудь» рассказать, каким образом в моей трудовой книжке запись о приёме на работу в НИИ п/я 55 оказалась пятой. И в одном моём выступлении на сайте было обещание рассказать, как стал фрезеровщиком. Сегодня эти обещания выполняю. В 1954-ом году, закончив 10 классов общеобразовательной средней школы и получив аттестат зрелости, поступал в Ленинградский горный институт на геологоразведочный факультет. Экзамены сдавал по шести учебным дисциплинам: русский язык (сочинение), иностранный язык, химия, математика с тригонометрией (устно), физика и литература (устно). Набрал 26 баллов. Проходной на факультет оказался 28. Предлагали на другие факультеты зачислить (нефтяной, оборудование и др.), но отказался. Мне кажется, понятно, почему так много было выпускников в том году и большой конкурс: ведь выпуск 1954-ого года был первым послевоенным таким большим. Только в нашей школе выпускалось сразу пять классов по тридцать человек. Выпускники были разными по возрасту. Мне, например, не исполнилось и семнадцати, но в классе были ребята, которым перевалило уже за двадцать. И все хотели учиться. Сужу по своему классу. Работать шли, если только не поступали учиться. Юношей призывного возраста и годных по здоровью, призывали в армию. А служить большого желания не было. Институты и техникумы освобождали от армии на время учёбы. Помню, что после 1954-ого года такого большого конкурса не было, и вступительных экзаменов стало меньше. В то время в горном институте в разгар вступительных экзаменов устроили ещё в виде зачёта и испытания по физкультуре: надо было подтянуться на перекладине минимум 10 раз, проплыть 400 метров любым стилем или прыгнуть с 10-ти метровой вышки. Я предпочёл вышку, т.к. посчитал, что на это требовалось меньше времени и сил, чем плыть 400 метров. Но вскоре изменил мнение об этом. Лестница на вышку оказалась закрытой на замок. У принимавшего зачёт ключа не оказалось. Пришлось подниматься на вышку по конструкциям. Я в то время носил очки. И не догадался оставить их внизу. Когда залез, снял и положил. Страха я не испытывал, хотя с такой высоты прыгал впервые. Встал на край, крепко прижал опущенные к ногам руки, оттолкнулся от помоста и смело шагнул вперёд. И так с прижатыми руками, не испытывая сопротивления воды, опустился глубоко вниз, до дна. Поэтому во время подъёма не хватило воздуха, я чуть не задохнулся, но всё обошлось благополучно. Когда поднялся за очками на вышку, второй раз прыгать с неё не захотел. Кто не выполнял эти нормы, не допускался до дальнейших экзаменов. На следующий год испытания по физкультуре уже не проводили. И ещё было «новшество»: сочинение писали первым, а результат объявили последним! И оказалось, что многие зря сдавали другие экзамены, т.к. уже была двойка за сочинение. И всё равно конкурс по профильным специальностям оказался очень большим. А на нашем факультете самым высоким, выше, чем на других. Правда, одноклассники мои в Ленинградский политех прошли на машиностроение, набрав 23 - 24 балла. Предлагали с моими баллами зачислить и в технологический институт около метро «Фрунзенская». Но я решил идти в экспедицию, получив направление туда на геологоразведочном факультете. Домой возвращаться посчитал стыдным и вскоре с картонным чемоданом учебников, без пальто, оказался в Бокситогорском районе на северо-востоке Ленинградской области. Там выдали спецформу для работы, но пробыл там недолго. За тот короткий период работы понял, что судьба поступила правильно, лишив возможности поступить в горный институт. И не случайно в памяти о том времени остались лишь туманные, бессвязные отрывки. Начисто отсутствует воспоминание, как добирался до экспедиции. Выходит, сразу нашёл, без происшествий. Не помню ни одного «рабочего» эпизода. Память не воскрешает ни имён, ни фамилий работающих со мной людей. Помню, что работал в поле, на буровой вышке. В мои обязанности входило вынимать керны из бурильной трубы, что-то записывать на бумажке и помещать запись вместе с керном в ящики. Работа нетрудная, но мне не понравилась. Сразу попросил, чтобы отпустили. Но замены не было, поэтому приходилось работать. Жил в деревне, в избе с хозяевами. Буровая была далеко, идти до неё надо было лесом. Работали по 12 часов. Сколько платили, не помню. Зарплату получил только однажды. Её привезли из Бокситогорска. Вскоре выяснилось, что у меня проявилась «куриная слепота»: в темноте я почти ничего не видел. Однажды, возвращаясь с работы, сбился с дороги, заблудился и заночевал на дереве. После этого случая, с трудом, при условии, что не буду при увольнении получать трудовую книжку, меня отпустили. Чтобы мне выдали книжку, начальнику надо быть со мной в Бокситогорске, а он ехать не хотел. На перроне Бокситогорска произошёл забавный случай. В ожидании то ли поезда, то ли электрички я, поставив чемодан, быстро ходил по перрону, чтобы согреться. Народу было немного, и я приметил человека, вертевшегося около моего чемодана. Вдруг он схватил его и побежал. В чемодане кроме учебников ничего не было. Книг было много, чемодан был тяжёлым и порядком мне надоел. И я бы его отдал. Но книги были нужны, т.к. собирался опять поступать. Поэтому я быстро догнал похитителя и ухватился за чемодан. Человек не оказал сопротивления и молча удалился. Но оказалось, что труды по возвращению чемодана были напрасными: на следующий год ехал в Ленинград уже без учебников, только с аттестатом. Когда вернулся из экспедиции в Псков, там только что открылся новый инструментальный завод. Был объявлен набор учеников по рабочим профессиям токаря, сверловщика, штамповщика, шлифовщика, резчика, фрезеровщика. Меня «очаровало» незнакомое мне слово «фрезеровщик», и 22-ого октября 1954 года в только что выданной трудовой книжке появилась первая запись: 1. Псковский инструментальный завод. Принят в механосборочный цех учеником фрезеровщика. Цех, где работал, был большим, просторным, с высоким потолком. С печалью констатирую: в настоящее время в цехах завода разместились шикарные торговые залы с эскалаторной лестницей. Станки на заводе были новые, отечественные, и стояли в цехе в два-три ряда, друг за другом, в соответствии с технологическим процессом. В то время завод осваивал выпуск токарных патронов. Учеников набралось немного, наверно чуть больше десяти человек. Были и девчата. Мастер на весь цех был один и несколько слесарей-наладчиков. Поэтому осваивать станки приходилось практически самостоятельно. Оказалось, что фрезеровщиком решил стать только я. Мне предстояло фрезеровать в прямоугольной заготовке для кулачков патронов два длинных продольных паза и один короткий поперечный. На одном станке делал горизонтальные пазы, на другом добавлял к ним поперечный. Пока фрезеровались пазы, я был свободен, и мне было скучно. А фрезерных станков было три. И я сообразил, что можно одновременно работать на всех трёх. Поделился идеей с мастером и попросил его в качестве эксперимента разрешить мне самостоятельно наладить третий станок для продольных пазов. Мастер идею не поддержал. Но жизнь заставила дать разрешение. Попробовали, и вскоре я уже работал на трёх горизонтально-фрезерных станках. И уже живя в Гоусанах и проводя в Пскове очередной отпуск, зашёл однажды в местный историко-художественный музей. И с удивлением увидел свою фотографию: «Многостаночник, молодой фрезеровщик Кустов Г.И.». На голове у меня «лондонка», кепка – крик моды того времени. Я не помню, чтобы меня фотографировали на заводе. Давно хочу пойти в музей и попросить показать фотографию, если сохранилась. Седьмого января 1955 года появилась вторая запись в книжке: 2. Присвоен 4-ый рабочий разряд фрезеровщика операционника. Не универсала, т.к. универсала за три месяца не подготовишь. Экзамен на рабочую профессию сдавали не за станком, а в управлении завода, в кабинете директора Гомона. Нас по одному приглашали в кабинет. Усаживали за стол и расспрашивали про жизнь, как работается, нравится ли на заводе, и как собираемся жить дальше. Запомнился, вечер отдыха с танцами, устроенный администрацией завода в ноябрьские праздники для нас, учеников. Девушек оказалось мало, и многие пацаны танцевали друг с другом под популярную тогда мелодию «Бродяга я». Как раз в это время в кинотеатрах шли с небывалым успехом индийские фильмы. И «Бродяга», где главную роль исполнял Радж Капур. Сколько платили ученических, не помню. После получения разряда перевели на сдельную оплату, в зависимости от количества обработанных деталей. В конце смены учётчик принимал и пересчитывал детали. ОТК ещё не было. Сумму заработка тоже не помню. Но сохранилось в памяти воспоминание об эмульсии, белой, как молоко, жидкости для охлаждения фрезы. Спецодежду почему-то не выдали. И не было помещения для переодевания. Работали в своей одежде. Брызги эмульсии оставляли пятна на одежде и обуви. Особенно страдали от острой металлической стружки подошвы ботинок, хотя около станков были деревянные решётки. И я вынужден был работать и в тёплое время в кирзовых сапогах. Часто приходилось работать и во вторую смену. И не потому, что было много станочников. Скорее, наоборот, их-то как раз и не хватало. И чтобы не было затора на смежных операциях и чтобы не простаивали другие станки, меня просили иногда работать и по 12 часов. Работа станочника оказалась несложной, но требовала определённой сноровки и навыка. Я вручную подводил фрезу к заготовке, врезался в металл и включал автомат подачи стола с определённой скоростью. Заготовку зажимал в тиски вручную, строго соблюдая горизонтальное положение детали. Чтобы деталь не вырывало из тисков, приходилось при зажиме прилагать значительные усилия. Ещё требовалось соблюдать необходимые размеры при фрезеровании, и для этого надо было уметь налаживать станок. Со временем, постепенно, весь рабочий процесс превращался в привычку, все движения выполнялись подсознательно, автоматически. Работа мне нравилась. В этот жизненный период я впервые получил и прочувствовал удовольствие и удовлетворение от работы, от результатов своих трудов. Работая практически на конвейере, впервые увидел и осознал, как от тебя зависят успехи других. Но желания оставаться работать на заводе не возникло. В начале на одной из операций часто ломались фрезы. Сломанную фрезу относил в инструментальное бюро, получал новую до очередной поломки. Думаю, что была не отработана технология. Менял фрезы самостоятельно. Позже фрезы уже не ломались. Без хвастовства говорю: был единственным из учеников, получившим на экзамене четвёртый разряд. Видимо, комиссию подкупила моя инициатива работать сразу на трёх станках. Но это сыграло со мною и «злую шутку»: долго не увольняли. Наверно, меня «ценили»: моя технологическая операция была первой после резки заготовки, и простоев не допускала, а замены мне не было. Поэтому просьбы об увольнении оставались без ответа. А время летело. Я хотел опять поступать учиться. Ситуация изменилась, когда пришёл демобилизованный. Я его быстренько обучил нехитрому ремеслу, и появилась третья запись в книжке: 3. Уволен с работы согласно КЗот ст. 44 п. А. Налегке поехал в Ленинград. Но опоздал, шли экзамены, и документы в институт уже не принимали. И я, чтобы не возвращаться на завод, сдав два экзамена (письменное сочинение и устную математику), без проблем, легко поступил в радиотехнический техникум на Гороховой улице, недалеко от Литейного проспекта и здания бывшего КГБ. Объявление о приёме документов в техникум увидел случайно, гуляя по городу. А вот в техникум поступил, как оказалось, неслучайно. После его окончания сбылись предсказанные в 1952-ом году судьбой слова, и я встретил свою суженую - грузинку Тамару. А в Гоусанах в трудовую книжку добавились сразу две записи, четвёртая: 4. НИИ п/я 55. Ленинградский радиотехнический техникум. 1.09.1955. 4.04.1958 (время обучения в техникуме). И пятая: 5. Зачислен в НИИ п/я 55 на должность техника. 11.04.1958. Вот я и выполнил оба обещания, рассказав об очередном эпизоде автобиографии, почти полностью изложенной на сайте. А жалею сейчас об одном: не сумел сохранить аттестат зрелости. Ведь мог бы по окончании техникума его взять, отдав копию аттестата. Но этого не сделал – типичная русская безалаберность. Спасибо и до встречи!