История авторской песни в Азербайджане (часть 8)

Мой роман с московским КСП. Все, как я уже говорил, началось со знакомства на Грушинском фестивале с Борей Гольдштейном, одним из организаторов московского КСП (куст «Москворечье»), а позднее - куста «Балаган». Буквально через месяц- полтора у меня на квартире раздается междугородний телефонный звонок и Боря предлагает мне приехать на осенний слет московского КСП: - И еще одно приглашение, - радостным голосом добавляет он – тут один товарищ хочет тебя персонально пригласить на свою свадьбу! Сказал, и передал трубку Саше Ткачеву. Оказалось, что Боря показал Ткачу привезенные с Грушинки мои тексты и они ему натолько понравились, что он захотел, чтобы этот «русскоязычный янычар» разделил с ним его КСП-но - семейное торжество. Официальная свадьба была уже проведена, как и положено, в ресторане, а вот КСП-ную – решили устроить за неделю до городского слета в подмосковном лесу. И поскольку мне на Грушинке «изобразили» несколько очень талантливых песен Ткачева, я подумал: "А чем черт ни шутит?! И отпуск на работе как раз подгадал… Все, решено! Лечу! И вот я в Москве. Боря меня попросил, поскольку мы с ним более свободные люди, что мы с еще двумя москвичами поедем в подмосковный лес в четверг, чтобы подготовить поляну к приезду гостей и молодоженов. - No problem! Итак, поднявшись рано утром, в четверг, мы махнули электричкой до некоей засекреченной от посторонних станции… Немного пешкодралом, и мы на месте. Там мы, поработав вдоволь топором, смастерили свадебный стол и скамьи для сидения, натаскали дров для вечернего костра. Хочу отметить, и это характерно для всех кустов московского КСП, рубили мы только сухие и поваленные деревья. Так что КСП Москвы можно спокойно записывать коллективным членом "Гринпис" – бережное отношение к природе Подмосковья еще одна привлекательная черта москвичей. А может все потому, что лишние неприятности им не нужны были - своих хватало... Итак, наступил торжественный момент приезда молодых и гостей. Нас с Сашей церемонно представили друг другу, и понеслось!… Дело в том, что Боря меня предупредил, что за каждого из приглашенных (их было около ста человек) он отвечает головой, и поэтому, можно петь все. Стукачей нет! А поскольку в нашей тогдашней стране «скорость стука опережала скорость звука», то предоставленная возможность говорить и петь все, что ты думаешь, не опасаясь последствий, была по тем временам уникальной… Все что было после, трудно передать словами. «Дух вольности святой» витал над нами, пенилось шампанское, все были такими родными и близкими людьми… Шутки, смех, песни! Знаменитый КСП-ный принцип – гитара по кругу… После того как я спел свои «Субботники» жених потянулся через костер со мной целоваться. – Саша! Сгоришь! Одна нога в костре! - А, черт с ней!… Потом все вместе запели еврейские народные и обрядовые песни на идише и иврите, и, что самое поразительное, все знали слова песен полностью. Я затих, вслушиваясь. От некоторых из мелодий несло такой древностью! Какая-то фантастическая ночь! Вместе со всеми пела и молодая супруга Саши Ткачева – Рита, Ритуля… Мне тогда очень понравилось, как достойно и в то же время скромно, оставаясь все время в тени своего очень талантливого мужа, она держалась… Я, слава богу, уже тогда нагляделся, как «выставляются» жены мало-мальски известных авторов… К тому же, Борис Гольдштейн мне рассказал, что она – южанка (родом из Кишинева) мастер спорта по художественной гимнастике, студентка Института тонких химических процессов – в этом же институте учился в аспирантуре и сам жених. Но больше всего меня чисто по-человечески подкупило то, что Рита была тогда нездорова, но не желая людям портить праздник, все-таки поехала с температурой 38 градусов в сырой и холодный подмосковный лес… - Да! Повезло Саше с женой, – подумалось мне. Стояла ранняя осень, но это была московская осень и меня – южанина, несмотря на мой некоторый туристский опыт, охватил озноб. Я оказался страшным мерзляком, по московским меркам. Мои новые друзья видели все это и при отъезде оказали мне – «гостю из жаркого юга» высшее уважение и заботу, по их разумению. Меня усадили в РАФ, на котором приехали жених с невестой и, видимо для обогрева, cправа и слева посадили по одной симпатичной девушке. Но когда третью посадили мне на колени, я подумал:" Это уже перебор!" – тем более, что рядом, стоя, ехал ее жених и улыбался нам. Вот «таким макаром» мы вернулись в Москву, и через неделю меня познакомили с детективом под названием – "Поездка на слет московского КСП и обрубание «хвостов»! Принцип проведения фестивалей московского КСП в корне отличался от того, как это делалось на Грушинке – наиболее массовом фестивале «Туристской и патриотической песни» в СССР (город Куйбышев, ныне Самара). На КСП Москвы, которые проводились два раза в год (весна, осень) любой желающий не мог попасть. Место проведения КСП – было самой «страшной» тайной организаторов фестиваля. Каждому кусту ( а их в московском КСП в разное время было от 10 до 20-ти) выделялась определенная квота на участников. Составлялись списки. Даже руководитель куста не знал до 7-8 часов утра субботнего дня, где же будет поляна слета. Ориентировали только приблизительно – от какого вокзала должна отойти электричка. К месту сбора куста подходил КСП-ный «Иван Сусанин» - проводник, проверял на соответствие выделенной квоте, и потом начиналось хождение от одной платформы к другой, причем все это делалось на рысях, почти бегом… Не хило… (под рюкзаком с палаткой и провизией да еще с гитарой в руке, поди, побегай по платформам!) Так и метались, в тщетной попытке сбить «хвоста» со следа. Вот, теперь, самое время объяснить – кого это в Московском КСП называют «хвостами». Изобрели же слово! - Ну что, ты, как «хвост» за мной повсюду тащишься?!.. Знакомое выражение? Так вот, «хвосты» - те же студенты и туристы, которые любят бардовскую песню и палаточный отдых на лоне природы. Правда, неизвестно что больше им по душе. А вообще-то, их резоны вполне понятны – отдохнуть, попить водочки и в течении двух суток слушать «на халяву» как поют свои песни авторы - сливки КСП, и не только московского… Но, как показало время, сопредседатели Московского КСП – Каримов, Гербовицкий, Акелькин, Чумаченко правильно рассудили с самого начального момента организации слетов, что если не поставить вовремя заслоны перед любителями «гитарного отдыха», то это может привести к вырождению самой Идеи слетов авторской песни… Недаром, когда Юрия Кукина – классика авторской и туристской песни спросили в одном из интервью, как он относится к Грушинскому фестивалю – он ответил: - Ненавижу всеми фибрами души! Невозможно наблюдать, как в одном месте собираются сразу 300 тысяч пьяниц! Я бы не сказал, чтобы сами барды были такие уж пуритане по части выпивки и прочих чисто земных слабостей. Но как рекомендовал Омар Хайям – надо знать меру «когда, с кем и сколько». Эту цитату из Хайяма, по-моему, известный питерский автор Миша Трегер даже использовал в своей песне «На свете мудрый старец жил…» Так или иначе, Московский КСП был и остается слетом чисто творческих людей, куда попадают только пишущие и поющие авторские песни, причем довольно высокого уровня! Исключение составляют – небольшая группа «оргов», для которых авторская песня не просто Любовь, а пожалуй и вся их Жизнь! Скажу лишь об одном факте – ни на одной сценической площадке, где бы я ни выступал, я не пел в столь высококачественные и дорогие микрофоны, как на горслетах КСП Москвы в подмосковных лесах! Когда я поинтересовался – откуда такая роскошь, не из КГБ ли случайно, мне ответили, что эти австрийские микрофоны под свою ответственность привозит на слет один сотрудник ЦТ – страстный фанат авторской песни. Видимо человек имеет определенный вес на своей фирме, если ему не могут отказать при таком риске ( каждый микрофон, а их там было около 7- 9-ти стоил несколько тысяч долларов. Я уже не говорю о высококачественной усилительной аппаратуре и бензоагрегате, который снабжал электроэнергией всю электронику слета. Не знаю, как другие авторы, а я с большой теплотой вспоминаю тех ребят из московского КСП, которые в эти дни брали у себя на работе отпуск ( без сохранения содержания) и, начиная с четверга, виртуозно поработав топорами, сооружали из бревен настоящие сцены . Одна сцена была больших размеров – общегородская, и несколько других поменьше – кустовых! Задник сцены оформлялся классно – полусфера из парашютного шелка. Итак, как писал мой любимый Визбор – «Здравствуйте товарищи участники!» Ба! Да здесь гитар почти столько же, сколько и людей. С ума сойти! Форма одежды – парадно - КСП-шная. В основном, все ходят в туристских штормовках, и при этом особый московский шик – на штормовку нашиваются эмблемы всех фестивалей и слетов, в которых участвовал ее владелец. Некоторые ветераны движения в своих пестро-вылинявших штормовках напоминают прямо папуасов в боевой раскраске. Кстати о туристском снаряжении мне москвичи рассказали смешной случай… Дело в том, что в те доисторические годы «развитого социализма» достать себе мало-мальски приличное туристское снаряжение было совершенно невозможно. У КСП-шников были видавшие виды списанные с турклубов палатки, штормовки и вибрамы… И вдруг, на слетах стали появляться крепкие, спортивного вида молодые люди, которые и палатку то по-человечески установить не умели… У них были новенькие, «с иголочки» перкальки (это тип альпинистской палатки) и штормовки. Что богатства этого происхождение из «Конторы Глубинного Бурения» ни у кого не было сомнения. Зато вся эта, с позволения сказать, «маскировка» вызывала у настоящих КСП-шников гомерический хохот! Но пришлые «ребятки» поняли свою оплошность только на 3-4 слет (!!!) Наконец, палатки расставлены, костры задымились, стемнело… И тут, начинается феерическое зрелище под названием открытие слета с факельным шествием участников. Зрелище потрясающее! Оно чем-то напоминает кадры из кинофильма «Тринадцатый воин». Я, стоя на небольшом пригорке, наблюдал как огненная змея, извиваясь, стекала к большой сцене слета. Проходящие мимо меня с огромным воодушевлением пели: « Поднявший меч на наш союз…», «Когда на сердце тяжесть и холодно в груди…», «Опять домой дорога, желанья сожжены!..», « По выжженной равнине, за метром – метр…» В тот – первый раз, у меня по спине пошли «мурашки». Это было незабываемое ощущение Единства, Вдохновения и Чистоты порывов! После окончания факельного шествия начались выступления на кустовых сценах. Перед своим первым выступлением на общегородской сцене я спросил у Олега Чумаченко (одного из сопредседателей московского КСП) : – А можно ли мне спеть со сцены вот эту мою песню (и изобразил ее)? А правильно ли меня поймут?.. - На что Чума, пристально глядя мне в глаза, ответил: - Каждый сам отмеряет степень своего риска! – Эти слова звучали, как призыв быть мужчиной!.. Я вышел и спел своего начальника стражи («Звон шпор» по шварцевскому «Дракону») И после последней фразы в песне, - «Пред тем, как что-либо сказать, (или спеть) подумайте немного. Прислушайтесь внимательно – звенит ли возле Вас!» - волна смеха прошла по публике, и все начали мне аплодировать со сканом под последние аккорды песни. С этого первого выступления и начал формироваться мой «андеграундный» имидж на московском КСП. Моя дружба с кустом «Балаган» и Сашей Ткачевым крепла. Борис Гольдштейн в каждый мой приезд на слет в Москву окружал меня теплотой и вниманием. Да и вся творческая молодежь куста относилась ко мне как к собственному «микрогаличу»! Я был принят в «почетные члены» куста «Балаган». Каждый вступающий в куст проходил процедуру «торжественного клизмования!» - после произношения балаганской клятвы в его раскрытый рот из клизмы вливался горячий глинтвейн и только после этого он признавался полноправным членом «Балагана». Отношение ко мне там было исключительное. К примеру, на слетах весь куст скидывался на питание и на ладонь внесшего деньги ставился штамп «Балагана»… Мне же штамп поставили на штормовку «С правом пожизненной бесплатной кормежки на слетах Московского КСП!». Это всего лишь один маленький штрих… Боре Гольдштейну настолько нравились мои песни, что наш общий друг Юра Гончаров написал на него эпиграмму. Она называлась так: Эпиграмма на Бориса Гольдштейна, поющего песни Ибрагима Он кайфовал на каждой гамме И в такт помахивал ногами, Я вспоминал об Ибрагиме И в такт помахивал другими… Я спросил потом: " Юра! А других ассоциаций я у тебя не вызываю?!" Но все равно было смешно. Будучи моим единомышленником, и тем не менее, шаржируя моё неприятие властей, Гончаров и на меня написал короткую эпиграмму: «Да! Ваша песня недурна… Но слишком много от гимна!»