Село Каурелли

Память меня неизменно возвращает в те места, где я встречался с хорошими людьми.

Tуда, где парят орлы, где воздух чист и вода прозрачна. Там люди поют дома.

Я сидел в углублении скалы, опираясь спиной на прохладный камень и рассматривал соседнюю, более высокую гору. Нас разделяла неглубокая долина, разветвленные тропинки, соединяющиеся с неровной дорогой и пестрящаяся лента горной речки. Вершина той горы состояла из нескольких небольших выступов, три из которых занимали орлиные гнезда. Гора так и называлась "горой трех орлов". Вся долина и река, исток которой был на вершине нашей горы, и до устья, далеко внизу, непрерывно просматривались пернатыми хищниками. Вот и сейчас пара крупных орлов парила вдали, там, где речка шире и мельче.

А рядом с моим тенистым укрытием, уютно журча, вытекала из разлома скал чистая родниковая вода. Над разломом скалы темно-зеленый мох, который тянется еще ниже, вдоль течения родничка и обрамляет небольшое углубление, заполненное водой. Там вода снова уходит под землю.

Но этого небольшого, длиной не более двух метров, горного чуда оказалось достаточно, чтобы там возникло поселение рода Каурелли. Некогда здесь стоял замок главы рода и сельчане, соответственно, были родственниками и носили фамилию Каурелли.

После революции от замка остались одни развалины, да и село оскудело.

Река, с шелестом несущаяся по склону, делила село на две части. Центром села считался бревенчатый мостик, метра три  длиной. Слева по течению стояло пять небольших домов, а справа, где жило семество дяди Илии, только два дома. Но зато его дом был самым большим, отстроенным на фундаменте старинного родового дома. Окна домов смотрели во все стороны, а вот двери располагались непременно к реке. Заборов, естественно, не существовало. Только был огорожен козий загон, отдельно свинарник и навес для трудяг ослов. Куры и индюшки гуляли повсюду, им разрешалось забираться в дома и сараи, вне зависимости от того, чьи это куры.

Да и как еще могло быть в этом селе, если все его жители носили фамилию Каурелли?

Внизу, где-то там на пару километров, есть уровень моря. Там большие города, шум, люди, суета.

Здесь же, всего в 70 километрах от Тбилиси, первозданная природа и чистейший горный воздух.

Мои грузинские друзья помогли мне снять "приют" в горах, как я и просил, "вдали от цивилизации".

Они очень добросовестно отнеслись к просьбе и я оказался здесь, среди этих добрейших людей, без газет, без ТВ, где даже радио работало только с утра, да и то я ничего не понимал. Прелесть.

Все говорили по-грузински, немного по-русски. Но зато ругались только по-русски,  получалось это у них беззлобно, и потому у меня ничего, кроме веселья, эта ругань не вызывала. Вот и сейчас из дверей дяди Илии доносилась перебранка. Это его русская жена Нино переругивалась со свекровью, старой Мананой. В основном по-грузински, громко, и не без матюгов.

Дело в том, что Нино не могла примириться с деревенским укладом жизни. Всю жизнь прожив в городе, имея там трехкомнатную "хрущевку," ей трудно было привыкнуть к тишине гор.

Ее,  неугомонной, здесь было тесновато. Она долго, будучи студенткой, работала в школе пионервожатой. Затем, закончив ВУЗ, дослужилась до завуча. Ей нужен был коллектив, чтобы им руководить. А здесь кем, э, руководить? Мананой?  Хромым Суриком?

Здесь даже куры ее не слушаются, не говорю уже про всех этих "Кауреллей"!

Когда-то Манана отправила малыша Илию в город, к своему брату, известному художнику. Тот приютил мальчика, дал ему хорошее образование, научил видеть мир, рисовать.

Но Илия художником не стал. Закончил пединститут и пошел преподавать литературу и

 грузинский язык в школе.

В те времена, в 60-е годы, быть преподавaтелем считалось большим почетом.

Там и проработал 30 лет, пока не начались разрушительные 90-е годы. Но не надо о грустном.

В школе он сразу приметил бойкую пионервожатую Нину. Она летала по школе, легкая и грациозная. Ее называли "товарищ Нина", а вот Илия назвал ее "товарищ Колокольчик", и все тут.

Он сразу понял, что эта женщина должна стать его женой и родить ему детей. И, бросив в ход все свои связи, он начал подготовку к сватовству. Тем более Сатэ, жена его тбилисского дяди, была знакома с матерью Нино, с которой иногда пересекалась в церви. Дело в том, что мать Нино, дабы не навредить карьере детей, тайком ходила в грузинскую церковь, ставила свечки, молилась. В русскую в те времена она ходить боялась, а за грузинской особенно не следили.

Когда Сатэ сказала, что Нино из приличной русской семьи, то все было решено.

Да и Нино не могла устоять перед вежливыми ухаживаниями статного преподавателя литературы.

Жили долго в общаге, пока не родились две девочки. Благодаря хрущевскому плану, получили трехкомнатную квартиру на третьем этаже. Эти годы Илия вспоминает как самые счастливые.

Он, вспоминая что-то, начинает петь, да так здорово, что все затихают.

Они с Нино иногда садились вдвоем и пели.

Все свои выходные и каникулы Илия проводил в деревне и потихоньку отстраивал разрушенный "большевиками" дом, перевозя из долины на ослике тяжелые камни, доски. Нино и дочки ворчали на него. Кому, мол, нужен твой дом, там даже канализации нет, одни козы и куры. А он, этот чертов упрямец, продожал, молча, камень за камушком строить дом, на родине предков.

В конце 80-х пришла беда, многие потеряли работу, был раздавлен привычный быт и уклад. Тут-то и поняла Нино, как был прав муж. Прокормиться, когда по полгода не платят зарплату, можно было только в деревне. Так вот, оставив квартиру на взрослых дочерей, они переехали в село.

Мое уютное уединение нарушил стук копыт и шаркающие шаги дяди Илии. Он возвращался из Тбилиси, куда ездил  навестить дочек, а заодно и прикупиться.

- Эй, что задумался, иностранец?

- Да вот, думаю, как назвать вашу реку.

- А зачем? У нее название есть. Ее зовут Река.

- Хорошее название. Как я не догадался.

Дядя Илия шумно вздохнул и присел рядом, отпустив стремя ослика.

- Дядя Илия, а почему соседнюю гору зовут "горой трех орлов", может там их больше живет?

- А, это было давно  Тогда здесь , в селе, жило 50 семей. Были коровы, много коз,  кур, другой живности.  В  замке жил потомок князя, Лион Каурелли, была маленькая церковь и часовня, там, видишь, на вершине.

 Много было еды и орлов стало много. Они охотились на наших животных. И тогда Лион приказал разрушить орлиные гнезда. Все, кроме трех. Мужчины сделали это, правда, и нам досталось. Вот с тех пор только три гнезда и осталось. Ну ладно, пошли в дом, пообедаем.

Из дома доносилась перебранка.

- Какая вы, Манана, нервная.

- Какая я тебе Манана, я тебе в бабушки гожусь. Уже двадцать лет.

- О-о, если бы ви были моей бабушкой, я бы застрэлилась.

Мы заходим. Илия спрашивает:"Что стало? Что раскричались?"

- Ило ,  ты не поверишь, синок. Она сказала, что все наши грузинские князья - засранцы!

- Неправда! Я сказала не "засранцы". Я сказала ваши "сраные" князья. А это значит - незначительные для истории.

- Вай-мэ! - удивился Илия, - как может князь быть "незначительным"? Он повернулся ко мне с вопросом.

Я абсолютно уверенно кивнул и сказал "нет".

- Ты сначала думай, что говоришь! Даже ти, я, хромой Сурик, все значительные. Мы вдруг возьмем завтра и сыграем какую-нибудь роль. И пойдет история. Кто знает? (вопросительный взгляд в мою сторону. Мой кивок).

-Помните, писал великий Маршак: "Конница разбита, армия бежит"? Почему бежит? Потому, что в царстве кончились гвоз-ди! Не было гвоздя, чтобы конь подковать! Да! А ты говоришь "незначительный князь"?!

- Ой-ой-ой, - запричитала старая Манана, чувствуя поддержку сына,- наши князья незначительные, а ваши князья значительные? Где они все? Ви их вигнали, как баранов. И, если бы мы, грузины, вовремя не присоединились  к России, то турки бы вам надрали задницу.

- Конечно, конечно. А если бы не мы, русские, кому бы вы тогда шерсть продавали, сыр, вино? Что молчишь? Туркам? Или армянам? У них своей шерсти хватает? Все вино сами бы пили что ли?

- Ладно-ладно, хватит ругаться, - примиряясь, сказал дядя Илия, - давайте кушать будем.

Тем временем он стал доставать из сумки, с которой всегда ездил в город, колбасу, сахар, мед , хозяйственное мыло и еще какой-то сверток.

- Слушай,-обращаясь только ко мне, продолжа дядя Илия,- эти пчелы совсем дуры стали. Мед не делают, умирают. Вот, в город за медом пришлось ездить.

Тут зоркий глаз Нино увидел непонятный сверток в руках мужа.

- Это что? Сказала тебе, лишний не купи, и так денег нет! Савсем мозги потерял.

Илия, улыбаясь, протянул ей сверток. - Это я тебе купил, моя женушка, разверни и не сердись!

Нино недоверчиво раскрыла пакет и увидела две серебряные рюмочки, очень изящные.

- Вай-мэ, красота какая, - пряча улыбку, сказала старая Манана.

- Илюша, это мне? Зачем, батоно?

- Да, дорогая моя, да, это тебе. Мы завтра будем играть нашу серебряную свадьбу. Забыла?

Что вам сказать, Нино бросилась обнимать мужа, свекровь. Потом они обнимались и плакали вместе.

Нино называла Манану "дорогой мамочкой", та ее "дочкой". А дядя Илия сел и запел. Чисто и негромко. Так пели в дни радости все Каурелли.