Моя первая боль

Вот тут предложили написать эссе на тему "Моя первая боль". Меня заинтересовало. Может кого еще затянет?

Само эссе. Вроде, ограничений на публикацию в других источниках не было. Боль приходит по-разному. Иногда начинает легонько постукивать в ухе и, смелея от безнаказанности, все увереннее размахивая молоточком, незаметно подменяя его на кувалду, прорывается в мозг. Порой начинает легонько щекотать десну, подергивать зуб, а, убедившись в свободе действий, по-собачьи впивается в него, дергая изо всех сил. А бывает и так, что, не пряча своей пугающей личины, налетит, замутит глаза и ударит под вздох в хрусте растянутых сухожилий или треснувшей кости. Или вслед за блеском сорвавшегося ножа, вспарывающего кожу, ворвется в мозг, прежде чем кровь яркой каплей падет в пыль и угаснет в этой серой равнодушности. Но нет ничего страшнее боли, которая не трогает твое тело, а прямо впивается в сердце. Это я понял только сейчас, медленно перебирая уже начинающие ветшать страницы воспоминаний о своем детстве, и пытаясь вспомнить, когда же мне впервые стало по-настоящему больно. Нет, эти царапины, ушибы и порезы, ноющие уши и зубы были сродни процессу роста, и были неотличимы от жмущих сандалий, укусов комаров и шлепков родителей. Это была не боль, а проявления жизни, в которую врастал ребенок. А первая нестерпимая боль обрушилась на меня по моей же вине. В школе готовился костюмированный "Праздник Букваря". Кто-то получил коробищу, передающеюся из поколения в поколение, с дыркой для головы, на которой яркими буквами было написано "БУКВАРЬ", кто-то застиранное, но милое платьице с надписью "АЗБУКА", а остальным было предложено сшить, взять у знакомых или просто как-то нарядится, чтобы соответствовать празднику. Бабушка придумала для меня костюм кузнечика. Это сейчас я понимаю, каких трудов стоило тогда, в годы повального дефицита, добыть зеленый материал, сделать из ничего глаза и усики кузнечика, выгнуть из проволоки крылышки и обшить их белым сетчатым материалом, кажется из старой дедовой майки. Костюм был шикарным. Мне предложили даже взять у соседа скрипочку, но от этого я сразу же отказался. Мне было стыдно. Я представлял себе, как смешно я буду выглядеть, и ужасно не хотел надевать костюм. Я страстно хотел быть как все. Я никак не хотел выделяться из толпы. Боже мой, усики на голове, большие, желтые, красивые глаза под ними, дальше моя круглая мордочка – ну это все еще можно стерпеть. Но крылышки на спине…Я краснел от одной мысли о них. И я придумал иезуитский ход. Я сказал бабушке по секрету, что маме не нравятся эти крылышки. Бабушка, внимательно посмотрев на меня, тяжело вздохнула и отпорола крылышки с моей спины… Праздник удался на славу. И счастливый, купающийся в похвалах моему костюму, а значит, и мне, я не сразу понял, понял, почему вдруг так сухо бабушка разговаривает с мамой, а мама, ничего не понимая, удивленно смотрит на нее. И только я знал, в чем дело. Холод пал на дом. Теплый, веселый, очень уютный и гостеприимный. Печальным укором стояли в углу проклятые крылышки, причина конфликта. Обидой и болью были полны глаза бабушки, недоумением и слезами глаза мамы, а я, виновник конфликта, ужом вертелся на сковороде собственной лжи, мучаясь болью близких. И я мечтал сломать себе руку, ногу, разбить голову, зная, что все тогда рвануться ко мне, и забудут об этой мелкой неурядице. Но ничего не происходило, несмотря на все мои старания, я оставался цел и невредим, и ничто не растапливало льдинки в глазах и словах. Только было очень больно. Очень и очень больно…