Кочевая жизнь какаду по имени Жако. Гл.15.

Глава 15. Перекресток. Я сидел на плече у Марикиного отца и с интересом разглядывал книжку, которую он листал. Собственно, он учил язык. Книжка была детским словарем с картинками. Наткнувшись на изображание попугая, он хихикнул и сказал, скосив глаза на меня: -Эй, Жакошка, оказывается тут ты "туки", - и ткнул пальцем в картинку. Я подумал, и не нашелся что ответить. Туки, так туки. Все лучше чем "попка". В прихожей захрипел звонок. Услышав его, марикин отец, уверенный, что это вернулась из магазина жена, широко открыл дверь. Вместо родной жены на лестничной площадке стоял мужичок с кошачьими усиками и сальными глазками. Нежданный гость, обнаружив гостеприимно распахнувшуюся дверь, тут же с радостной улыбкой вцепился в ручку со своей стороны. Несколько растерявшийся при виде незнакомца, отец Марика инстинктивно потянул дверь на себя. Мужичок, не отпуская ручки и скользя босоножками по полу лестничной клетки, чувствуя, что вот-вот окажется перед захлопнувшейся дверью, гаркнул на весь подъезд: -Мужчина, у вас обрезание есть? Несколько оторопевший от вопроса Марикин отец, поняв, что перед ним не грабитель, перестал тянуть на себя дверь, но ответил совершенно уверено: -Да, есть, но я его не продаю. -А у вашего сына? -И меня, и моего сына. И даже у попугая, - мрачно отрапортовал папа. -Как обидно, - искренне огорчился мужичок. – Такие выгодные условия – два обрезания бесплатно, а третье в подарок. -Ну, так может, чтобы воспользоваться, мы сначала это восстановим, а потом по новой – чик, и все, - с совершенно серьезной физиономией предложил отец. Мужичок на секунду задумался, а потом сказал: -Я вам честно признаюсь, не уверен, что повторное будет на тех же условиях. Потом внимательно осмотрел меня и огорченно щелкнул языком: -Тце…Но вот попугаю совершенно необязательно было. Из кухни доносились подозрительные звуки. Я повернулся в ту сторону и увидел Марика, зажимающего себе рот, чтобы не расхохотаться. -Как это, с таким шнобелем и без обрезания? Его же на первом партсобрании засмеют, - продолжал паясничать отец. -А что, уже есть партия? – нервно почесываясь, спросил мужичонка. -Да за возрождение еврейского поп. общества. -Может, вы хочите сказать, за возрождение еврейских поп в обществе? -Послушайте, уважаемый, а какие в Израиле могут быть попы, кроме еврейских? -Ну, во-перьвых, арабские. А, во-вторьих, даже, скажу вам, гойские есть. Не, конечно в етой области мы всех задавим. Я вам так скажу, наши женщины, чтоб они были нам здоровы, это одна большая жопа. А все остальное буйный темперамент и грустные глаза. Чувствовалось, что тема ему близка и он может говорить об этом очень долго. Марикин отец, с трудом сдерживая смех, все-таки счел нужным уточнить. -Нет, уважаемый, наша партия за возрождение еврейского попугайского общества. -Аааа, - заметно погрустнел сальноглазый, - значит не про попы… Ну, раз у вас с обрезанием все в порядке, то я пошел. Он повернулся и, шаркая раздолбанными сандалиями, стал спускаться по лестнице, напоследок обреченно всплеснув руками: - Ой, вэй, какую выгодную сделку вы потеряли… Марикин отец захлопнул дверь и захохотал: -Господи, какой редкостный болван. Едва он успел отсмеяться, как в дверь опять позвонили. На этот раз дверь он приоткрыл ее уже гораздо осторожнее. На пороге стояла дама с лысой головой, замотанная в какую-то желтую тряпку, трещавшую под напором ее огромных грудей. То ли ее голова была похожа на грудь, то ли груди на голову, но казалось, что на пороге стоит некое трехголовое существо, причем две головы почему-то склонились долу, мягко подпрыгивают и раскачиваются из стороны в сторону при каждом движении, а третья завывает "Хара-Кришна, Кришна–Хара, Хара, Хара, Кришна, Кришна…" Отец Марика стремительно захлопнул дверь и вопросительно посмотрел на сына: -Тоже бесплатные обрезания всей семье? -Нет, папа, это кришнаиты, - сквозь смех выдавил Марик. -Ааа, понял, они только бесплатно стригут на лысину, - усмехнулся отец. В дверь позвонили еще раз. -Марик, открой, пожалуйста, а то у меня уже сил нету. Марик, все еще продолжая улыбаться, кивнул и открыл дверь. На пороге стоял круглолиций человек, в черном сюртуке и шляпе и, протягивая какую-то книжечку, гнусаво говорил: -Хевре, приглашаю вас на празднование Шаббата в атмосфере истинного еврейства, а так же на лекцию "что должен…" -Евгений Евгеньевич? Вы ли это? – удивленно спросил Марик, вглядываясь в потное лицо. Человек прервался на полуслове, внимательно посмотрел на Марика и криво улыбнулся: -Я, Гольдман, я… -Так что ж мы тут стоим, заходите, передохните. Небось, не часто бывших студентов встречаете. Евгений Евгеньевич несколько секунд стоял, раздумывая, а потом тяжело вздохнул и вошел в квартиру. Первым делом он протянул пальцы, коснулся мезузы, а потом поцеловал их. -Проходите сюда, у нас и сидеть не на чем, всего неделю как приехали. Но на кухне табуретка есть. Чаю хотите? -Да нет, спасибо, у меня с собой водичка есть, - он достал из кармана маленькую пластмассовую бутылочку и попил из нее. Чувствовалось, что ему очень неуютно. Он снял свою шляпу и положил на колено. Марик с интересом разглядывал его черную кипу, оказавшуюся под шляпой. -А вы давно тут, Евгений Евгеньевич? -Второй год. -И сразу же масть сменили? Гость поднял на Марика грустные глаза и криво усмехнулся: -Гольдман, вы ж тоже, по-моему, в свое время в комсоргах ходили, если не ошибаюсь? -Ннну, - промычал Марик. -Все приспосабливаются, как могут. Вы сейчас ничего не поймете, вы слишком еще мало тут прожили, Гольдман. Может, через годик, если встретимся, вы меня поймете лучше. Всего вам хорошего. Удачной абсобрбции. Шолом алейхем! Евгений Евгеньевич встал, надел шляпу, проходя мимо притолоки, опять коснулся мезузы и поцеловал кончики пальцев, и ушел оставив опешившего Марика. -Черт побери, - сказал Марик, отводя глаза от закрывшейся двери, и расстроено глядя на подошедшего отца, - ну почему я не нашелся, что ему ответить? -Потому, сын, что он собаку съел в науке затыкать рот людям, задающим неудобные вопросы. Марик неопределенно пожал плечами и пошел в комнату. Опять захрипел звонок. -Ну, это уже точно мать, - сказал отец Марика, открывая дверь. И застыл с разинутым ртом. На пороге стоял дядечка с гордыми черными усами, в мохнатой белой бараньей шапке и бурке. -Салам мелекюм…, - ошарашено пробормотал отец. -Ни хрена себе, - ухнул Марик. -Вай, дэдэ, вай…, - завопил я. -Шалом, уважаемые земляки, я пириглашаю вступить вас в обущество кавкасских евреев нашего города, - прогудел папахоносец. -Простите, мы, конечно, с Кавказа, и даже евреи, но не горские, - несколько растерянно ответил Марик. -Вай, - огорчился гость, - мине дессинформировали. Последнее слово он произнес с явной гордостью. -Да заходите пожалуйста, передохните, - гостеприимно предложил Марик. -Нет, спасибо, дарагой, мне еще много адрес пройти нада. Он повернулся, и, напевая себе под нос какую-то кавказскую мелодию, стал спускаться по лестнице. -Простите, - не удержался Марикин отец, - а вы сами откуда? -Из Дербента, - гордо ответил пришелец. -А почему в бурке? – выпалил Марик. -А эта штоб нас, кавказцев, за хохлов-свиноедов не пиринимали, - торжественно сказал усач. Марик, его отец, и я смотрели вслед гостю. Из соседней двери выходил, надевая шляпу и напевая "Машиах, машиах, машиах" Евгений Евгеньевич, собственной персоной, с нижнего этаж доносились вопли "Хара Кришна, Хара Рама", причудливо переплетаясь с несущимися из каких-то дверей словами " в семь сорок он приедет", а с лестницы, прекрывая все, летел сердитый голос Марикиной матери: -Ну, кто-нибудь из вас поможет женщине тащить сумки наверх или нет?