Кочевая жизнь какаду по имени Жако. Гл.13.

Глава 13. Свободу попугаю! Мы вышли из аэропорта. Точнее, вышли Марик и родители, а меня вывезли на тележке с чемоданами. Родители испугано озирались по сторонам, Марик был растерян не меньше, но старался держаться уверенно. -Нам на стоянку такси, - сказал он. Мы выстояли небольшую очередь и загрузились в маленький автобус, человек на десять, в котором никого не было, кроме нас. Я торжественно сидел в своей клетке, поставленной на заднее сидение, рядом с Мариком, и смотрел по сторонам. Такси тронулось, и Марик с какой-то странной интонацией сказал: -Вот мы и въехали в новую жизнь… Водитель, на ходу изучавший бумажку, на которой был написан адрес марикиных друзей, вдруг, чертыхнулся по-русски. -Хайфа, понятно, а район-то какой? - глядя в зеркальце, спросил он. -Не знаю, - автоматически ответил Марик, и удивленно спросил, - а вы говорите по-русски? -Или… - хмыкнул водитель. – Еще полгода и вся страна заговорит по-нашему. -Таки да, таки да, - радостно завопил я, услышав знакомый одесский акцент. -О, - расхохотался водитель, - еще не разу не возил попугаев, болтающих с одесским акцентом. -Босяк, - жизнерадостно ответил я. Водитель остановил машину и, упав головой на руль, ржал до слез. -Вы с Одессы, что ли? - отсмеявшись, спросил он. -Нет, из Баку, - ответил, улыбаясь Марик. – Но наш Жако несколько лет жил в Одессе. -Ну что ж, довезу земляка с особым удовольствием, - ухмыльнулся водитель. Я с интересом смотрел на странные разлапые деревья, стоявшие вдоль дороги. -Это пальмы, Жако, - тихонько сказал мне Марик. – Все ж думают, что ты из Африки, а ты совсем и не знаешь, что такое пальмы. Я запомнил. Мало ли когда пригодиться… …Когда мы приехали в Хайфу и, опросив десяток людей, нашли нужный дом, Марик оставив нас в машине, вместе с водителем пошел к друзьям. Вернулись они через несколько минут, в сопровождении хорошо знакомого мне грузного мужика в цветастых шортах, на которых были нарисованы попугаи. Он радостно поздоровался с родителями Марика, поздравил с приездом на историческую родину и сказал водителю, куда ехать. Как выяснилось, они уже сняли нам квартиру. По дороге мама Марика настороженно спросила: -Лёня, а в какие часы дают воду? Марикин друг захохотал и сказал: -Тетя Оля, это не Баку, здесь вода идет круглые сутки. Другое дело, что она стоит денежек, но тут все стоит денег… Да, кстати, сегодня пятница, так что заскакивайте в супер, универсам по-нашему, по-советски, он за углом, купите себе продукты на завтра. Завтра все будет закрыто, шабат, а в воскресенье, йом ришон по-нашему, по-ивритски, свожу вас на базар, все объясню. Ну а сегодня вечером мы ждем вас у нас. Тут недалеко совсем. Я Марику объясню, как до нас дойти. Это на машине петлять приходится, а пешедралом пять минут. -Леня, ну а как тут, в двух словах? – напряженно спросила мама. Я изумленно засвистел. Это она-то спрашивает? До отъезда часами сидела на телефоне, обзванивала друзей и знакомых и "собирала информацию". Это она так отвечала, когда муж и сын говорили, что телефон постоянно занят ее болтовней. Тогда она обиженно вскидывала голову и заявляла: "Я не болтаю, а собираю информацию!". И вот теперь собранной информации ей недостаточно, она хочет все узнать в двух словах… Хе… -В двух словах? Многое нравится, многое раздражает. Но больше всего действуют на нервы наши олимы (ивр. вновьприбывшие). Одни орут, что из высококультурной страны попали в интеллектуальную помойку, другие рысью бегут в синагогу. При этом первые, большей частью, приехали из предместий Мухосранска… ой, извините, тетя Оля… А вторые до отъезда сюда на каждом углу размахивали своими партбилетами. О, кстати, Маркелло, ты знаешь кого я здесь встретил? – Марик вопросительно поднял брови. – Евгень Евгенича Карасика, собственной персоной. -Да ты что, - ухнул Марик. -Угу, угу… В кипе, при пейсах и лапсердаке. -Во тварь…, - восхитился Марик, и пояснил матери, - Это тот самый тип, который у нас в институте преподавал марксистко-ленинскую философию, постоянно выступал во всех клубах с лекциями о мерзкой сущности Израиля и с пеной у рта говорил о реакционности и мракобесии иудаизма. Но тут мы остановились, и началась переноска чемоданов. В первую очередь вытащили меня и поставили на тротуар. Затем Марик с другом начали выволакивать баулы из такси, и, в начавшейся почему-то суматохе, кто-то зацепил мою клетку. Она свалилась на бок и покатилась. А я, ругаясь, как только мог, бежал по внутренней поверхности клетки, перебирая ногами прутики, наклонив голову, прижав хохолок и растопырив для равновесия крылья. Марик сначала испуганно охнул, а потом, поставив баулы на землю, принялся ржать: -Жакошка, да мы с тобой в цирк пойдем выступать, если не найду работы. Ага, фигушки! Уже один раз довыступался, чуть на табака не пустили. Сам иди в клетке бегай… Но тут я заметил, что дверца клетки, то ли от удара, то ли от качения по тротуару, распахнулась, к тому же очень удачно, прямо над головой. Я выбрался наружу и радостно взлетел. Подо мной с раскрытым ртом стояли Марик, его отец и водитель такси, а я, описав торжественный круг, полетел к ближайшему дереву. Пролетев сквозь ветви и листья, напуганный падением клетки, обиженный словами Марика и разгоряченный побегом, опустился на ветку, чуть отдышался, и вдруг ощутил странную тоску. Пахло домом, но не тем, человеческим, к запахам которого я уже за долгие годы привык, а первым, далеким домом, когда я летал в нашей стае на свободе. Я присмотрелся и вдруг понял, что сижу в кроне огромного эвкалипта. Так же как и в далекие времена, он сухо шуршит листьями, так же привычно свисает со ствола кора, о которую так удобно чесать клюв и, демонстрируя свою силу рвать ее на полоски, так же душисто и тенисто внутри его кроны. Я сорвал листик, подержал его в клюве и почти прослезился. Я почувствовал себе моложе на десяток лет. Я вновь был вольным попугаем.