Земля! Земля!...Чертовщина. 3-я часть

Чертовщина. Вечера на земле обетованной прекрасны.Начинаются они не по расписанию, да и кончаются для всех по-разному. Для одних вечер начинается, когда ужинать охота, а для других - сразу после обеда. А кончается вечер, конечно, ночью, ну, а там уж кому как. Многое зависит от пищеварения. Многим вечера больше нравятся потому, что пыли меньше и можно заняться кругом семьи или пивка попить. С тех пор, как наши герои осели в Хайфе, прошло пять лет. И из героев остался только дядя Леха. Поэтому семейный круг давно утратил для дяди Лехи, большого спеца по авторемонту, свое исконное значение. Остался лишь круг общения. После того, как Леха похоронил свою любимую и несравненную жену Фриму Залмановну, он состоял из его напарника по гаражу Шлемки и когда-то серой с рыжиной кошки Тоськи. За пять годков их пребывания в Израиле Тоська стала темно-коричневой от гаражной пыли и потеряла мягкий знак в своем милом имени, и по-израильски звалась теперь "Тоской". Единственная, нажитая еще при Фриме Залмановне, их дочь Мирка, лихая, грудастая и бедовая, покинула их, по словам дяди Лехи, "на х-й". Вспоминая ее, он искренне удивлялся, горемычный: "Эх, ну и как это от хороших женщин б-ди рождаются!" Бросила не только родителей, но и втрескавшегося в нее Шлемку, уехала "в Зеландию к миллионеру". Все звала посмотреть, как она там живет, даже обещала дорогу оплатить по частям. Дядя Леха ее навещал там раз. Да, миллионер и вправду не сводил глаз со своей прекрасной супруги, и она не сводила глаз, но только с его внука. Пока возила 80-летнего мужа на колясочке к кромке бассейна, поправляя пакетики и трубочки для его миллионерского мочеиспускания, так вот все глазела на стройного внука и краснела даже. А огромную миллионерскую виллу называла "хаузом". Тогда еще Фрима, жена Лехина, была жива, правда, ходила уже с трудом. Может, поэтому он тогда быстро назад вернулся. Через три дня. На удивление своей Фримы мрачно ответил: "А че в этой Зеландии делать? Зашел в ЦУМ-ГУМ, и обратно." А Шлемке, на его трепетный вопрос: "Эйх хаЯ?" (как было?), он ответил коротко, но вежливо: "Купались два буЯ!" Из чего Шлемка понял, что ему даже привета не передали. Потому и вздохнул. Вообще надо сказать, что понимали они друг друга с полуслова, хотя худой, чернявый и шустрый Шлемка говорил на иврите, а дядя Леха, большой и спокойный, больше молчал или бурчал, но только по-русски, добродушно. Не знаю, кому как, а мне нравятся большие, спокойные люди. Они зачастую бывают добрее других. Наверное, избыток силы здесь притом. Ну, пару слов на иврите он, конечно, знал, зато Шлемка и по-русски и по-матерному продвинулся сильно. Больше по-матерному, конечно. Гаражик их был маленький, затерявшийся в хайфской промзоне. Но "русские" клиенты его быстро просекли за дешевизну и не давали им простоя. Обычно, работая, старик пел. Пел громко, искренне, умело вставляя матюги. Шумел камыш, ядреннамышь, А ночка темная, бля-бля. Итак, в тот предсубботний вечер дядя Леха, оставшись один, протирал тряпочкой натруженные инструменты и пел в голос, даже что-то про Стеньку Разина и про плавучую княжну. Когда он пел громко, кошка Тоська билась башкой о деревянный табурет. Она прекращала свои истерики только когда ее хозяин говорил: "ча-ча-ча" и принималась нервно себя облизывать. Он, бывало, еще и молился по-своему, что-то бурча и крутя своей седой крепкой головой. В конце молитвы он вместо "Аминь" тоже говорил: "ча-ча-ча!". Тоська и тут успокаивалась. Но тут вдруг она напружинилась, зашипела и запрыгнула со скоростью молнии на самую верхнюю полку. Старику показалось, что Тоська грязно выругалась. В полузакрытые ворота гаража, громко урча, въехал роскошный черный лоснящийся "Лексус". Дверь авто медленно раскрылась и, коряво раскачиваясь, из нее вылез небольшой старый японец. Дядя Леха замахал руками и, жестикулируя, сказал: "ло", "найн", "нет работа","шабаш". Япошка расстроился, начал просить типа: "плиз", "бевакаша", битте", еще как-то. Но дядя Леха жестами неумолимо показал ему от ворот-поворот и отвернулся. И правильно сделал, я вам скажу. Вот-вот шабат, а в шабат даже воры не воруют. Говорят - не к добру. Япоша горестно вздохнул и произнес: " Бля-я!" Дядя Леха резко повернул к нему голову и обалдело спросил: "Ты по-русски говоришь?" - О-да, немного, нафиг. - И улыбнулся. - А что случилось-то? - Да вот, холера, не едет. - Нет-нет, я уже закрываюсь, здесь и работы навалом, да и склад я закрыл. Оставь тачку и на такси. - Ну, посмотри ты ее, что ты, как конь на буксире. Мне надо один телку снимать. Без тачки нельзя! Дядя Леха удивился славному "японскому" обороту и даже посмотрел на него с подозрением. Именно так выражался друг его детства Толька Старский, по кличке Старец. Он потом погиб на ножах, связавшись с барыгами из Москвы. Ох, поймал бы тогда Леха хоть кого из них! Ну, да ладно. Жаль ему стало этого корявого иностранца, с двумя симметричными шишками на почти лысой башке, образующими вместе с козлиной бородкой подобие треугольника. Он открыл капот и начал масляной тряпкой потирать свой пупок. Немая сцена набивания цены. Он разглядывал потроха машины, хмуря брови, бормоча что-то и тыкая внутрь своей пятерней. - Куйня?- спросил японец, нечетко произнося букву "х" и, заискивая, глядел на Леху снизу вверх. - Куйня - вещь жидкая, - солидно произнес мастер, - в карман не положишь! - А, в карман, в карман, я знаю. - Он засуетился и вытащил пачку зеленых денег откуда-то позади себя. - А вот еще есть покушать. - И достал, как бы из двери "Лексуса", пару бутылок роскошной водки. Затем оттуда же большой промасленный пакет с курицей-гриль и пакет свежих овощей. Дяде Лехе этот гусь с козлиной бородкой нравился все больше и больше, хотя воняло от него чем-то непонятным. Резковато как-то. Да и Тоська подвывала снаружи, видно, ей тоже запашец не нравился. - Тросик сцепления у тебя полетел. Был бы, то работы здесь на пять минут, но такой надо заказывать. Японец немедленно открыл багажник и вытащил коробочку, громко сказав: "тросик сцепления!" Дядя Леха оторопел, открыв коробку. Там было несколько разных тросиков сцепления. Ну, делать нечего, они подогнали машину на подъемник и работа закипела. Пока японец крутился, сервируя стол, дядя Леха поглядывал за ним краем глаза. Шишки на японской голове увеличились, он стал больше сутулиться и ходил, подбрасывая вверх трясущиеся коленки. Но сам дядя Леха этого не замечал, и даже напротив, видел в нем больше европейца, чем азиата. "Забавный старикокус", - подумал он, - "ему уж за семьдесят, а все на юбки косит." Завинтив, закрепив все, что надо, слесарь опустил красавец автомобиль на землю и, потирая руки, закрякал. Почему-то разыгрался аппетит при виде такого кулинарного богатства, а тем более от двух запотевших наполовину полных граненых стаканов водки, гордо занявших фронт стола. Японец стоя, широко улыбаясь, приглашал за стол: "Милости просим, Леха-сан, да! Голод не тетка." - А жажда не куманек, - улыбаясь в усы, продолжил мастер, присев за стол. Быстро выпили по первой, причем япошка даже не скривился и тут же наполнили двоечку вдогонку. - А где ты так по нашему тренькать научился, - спросил Леха, живо метеля курицу с горчичкой. - Да, где-где, на Курилах. Да и способный я на языки. Между прочим, Курилы наши острова. Дядя Леха, молча метеля курицу, вытянул японцу под нос жирный кукиш. - А что, "японису-япониское, русскаму-русскае". - При этом он зашелся то ли кашлем, то ли хохотом. Леха, громко грызя курицу, молчал, скосил только глаз на бутыль, давая япошке знак. Тот живенько разлил. - А зовут-то тебя как? Небось, чио-чио-сан или сукаяма какая-нибудь? Тут косоглазый привстал и важно произнес: "Я Виля Адский! Внебрачный внук Котовского!" Меж тем солнышко давно закатилось за жестянки портовых сараев, а на его место выкатилась полная луна. Желтая, в дымке осевшего сизого облака, она походила на старую, всю в жиру, мятую тарелку. Стемнело; и замерла в тиши такая бурлящая днем промышленная зона. Если бы кто увидел со стороны, то, что происходило в каптерке, пристроенной в углу закопченного двора шлемкиного гаража, то вряд ли смог позабыть картину, вселяющую ужас. Видела все происходящее только несчастная Тоська, сидевшая за створкой ворот, и тихо мяукала. Каптерку заполняла темень, и только блеск глаз бородатого старца отблескивал в бутылках, стоящих на столе. Старец стоял позади крупного дядьки и что-то нашептывал ему на ухо. А мужик, закрыв глаза, слушал его. Дядя Леха ничего подобного не замечал. Напротив, для него вовсю горел свет, водочка, которую он давненько не жаловал, шла хорошо, вкусная еда как бы и не кончалась. Собеседник был свойский, очень разговором напоминавший балагура Тольку, единственного друга его детства. - Ну, и кем ты здесь у нас в Израиле работаешь, - хрумкая редисочкой, спросил автослесарь. - А, ну я этот, как бы квантовый механик, - ковыряя в носу, прогундосил японец. - О! То-то ж я смотрю - механик! Коллега, значит? Да, механиков тут постой, но хорошие нужны. Они и в Палестинах бывают нужны. - Леха наполнил чарочки и они легко чокнулись. - Ну, а ты? Всю жизнь телеги чинишь? Не надоело? - Нет. Я и не умею больше ничего. В Биробиджане на заводе слесарил, а теперь вот здеся мой порт. - Ну! - изумился старец. - Так я тоже оттуда. А ты где жил? Я на Болотной. Около кожвендиспансера. - А я где будка сапожная стояла, помнишь? На Озерной. Рядом с кирпичным домом. - Во дела! Их же потом обьединили, эти улицы, я слышал, сделали одну? - Ага, Осенней назвали. Слушай, я там почти всех знал. Но вот японцев не было. Не помню. Дядю Леху трудно было чем удивить, но сейчас он весь подался вперед, вовсю изучая соседа. - А и не японец я. Так, прикид поменялся. Это от квантовой радиации. А зовут-то тебя как, коллега? - Алексей. Куряков. - Леха? Куряка? Это вы с моим младшим брательником Толькой повсюду шастали? - Ну, дела, - сказал Леха, свинчивая пробку с новой бутылки, - так ты ж утонул в БирЕ, когда лед пошел? Да и фамилия твоя Адский, а у Тольки другая была. - Утонул бы, лучше бы себя чувствовал, - горько вздохнул старикашка. - А фамилии у нас с Толькой разные, потому как у нас папы с ним разные. Ну, давай за встречу, Куряка. Беседа и водочка лились легко и, что самое главное, обе не кончались. Выпили за упокой Тольки, за 50-летие кожвендиспансера, очень важного в таежном крае заведения, за 70-летие телефонного узла, за обозный завод, где Леха начинал слесарить. Да мало ли за что. Чуть откинувшись назад, прислонившись к перегородке, старикан закрыл глаза, отдыхая. Но через мгновение посмотрел Лехе прямо в глаза и произнес: - Меня Толька во сне часто посещает, расказывает, как там. Философ он стал большой. Дядя Леха ошалело глядел на собеседника. - Вот, говорит, когда хоронят, то все красиво, чин-чинарем. Ты как бы над ними, ну, родственниками там, соседями. В общем, летаешь. Ты все видишь, а тебя никто. Ангелы тебя под ручки держат, кружат медленно. Музычка торжественная, как по заказу. Такое уважение тебе оказывают, что хоть каждый день помирай. Как в театре все видишь. - Тут япошка прокашлялся, замолчал. - Ну, а дальше что?- завороженно спросил Леха. - А дальше? Что дальше, подняли тебя ангелы, значит, завели за тучку и давай тебя метелить. - Да ну? А за что? А где же этот, ну ангел-хранитель? - Хранитель-хренитель! Ангел–Предохранитель, - с сарказмом закашлялся рассказчик. - Так он первый и метелит. Ты ему за все свои должочки возвращаешь. Ну, с женщинами они, конечно, помягше. Так что, перед Вратами там уже чистенький. Вся шелуха, что налипла к твоей душонке, и отлетает. - Батюшки! И это называются ангелы. Крылатые. Ведут себя хуже чертей! - Ой, а чем это мы...кхе-кхе, они хуже ангелов? Просто у них своя работа, у чертей - своя миссия. Кстати, не менее важная. Думаешь, ангелы нас всему учат? Нет. Черти! За руль пьяным не садись, не заплывай за буйки, пользуясь любовью - занимайся презервативом! Ой, то-есть, наоборот. Не послушаешься, тут тебя черти и поджидают! Дядя Леха глядел в пустоту, обалдевший от небесной информации. Потом перевел глаза на неясный контур собеседника, спросил: "А как же он, Толька? Он где? " - Толька свою земную роль сыграл, вознесся, почистился и снова на Землю запущен. Только вот, кроме него, - тут япошка притих и поднял голову вверх,- никто ничего не знает. Может, он сейчас в твоей кошке сидит, а может, футболистом сделался. Новую миссию получил, сам не ведая того. - Так это что получается, если я помру, мне ангелы репу начистят, а потом...может, я потом буду космонавтом или работать народным артистом Большого Театра? - Очень, - япошка поднял палец вверх, - очень Большого Театра! Как Растропович. Проглотив слюну, Леха тихо спросил: "А Растропович - это кто"? - А,- махнув рукой, сказал внезапно ставший прозрачным япошка, - такой же, как и Алла Пугачева, только лысый. Он тоже везде тусуется. Так надо. Леха с размаху плеснул в горло полный стакашек беленькой и уставился в пол. Но уже через минуту спросил робко: "Слушай, а Толька не рассказывал тебе о моей супруге, ее Фримой зовут? Может, встречались они там? Наверху?» - Хе, - усмехнулся Прозрачный,- ты што думаешь, что все там наверху живут? - Он взглянул на пол, потом под стол заглянул, поморщился. - Что-то не подмЁтено у вас тут! Леха только сейчас понял, что корявый японец говорит по-русски все лучше и лучше. Изумленно уставился на толькиного брательника. Но тот сразу заговорил. - Да видел он ее там, видел. У нее все в порядке, ходит вся в белом, как невеста. - И что, с кем она там? Ну, ходит с кем? - А ни с кем. Ни с кем шуры-муры не крутит, просто ходит по полю, цветы собирает. Поет. Тут у Лехи сжалось сердце, слезы, которых отродясь у него не было, прямо и потекли из глаз. Он, чтобы успокоиться, прилег на лавочку в углу и закрылся рукой. Уже и рассвет принялся. Вдруг неодолимая чья-то ладонь, как кованый обруч охватила его горло, так, что не дыхнуть, не пукнуть. Леха, ломая пальцы, пытался освободиться. Вдруг он услышал жаркий шепот близ уха. - Отдай, отдай мне душу! Отдай, старый пес! Зачем она тебе? Ты уже свою функцию здесь выполнил. Мирку, бестию, родил, мою телегу починил. Отдай, может встретишь там свою Фримку. Отдай! Сколько тебе осталось, ведь ты ж не можешь без нее. Тут дядя Леха вяло махнул рукой и затих. Чертяка взвыл радостно и приблизился к Лехе. Но вдруг маленькая тень молнией мелькнула над несчастным и впилась в козлиную морду. Раздался треск, вспышка, посыпались искры и тут же все погрузилось во тьму и затихло. А чуть позже вдруг что-то почуявший Шлемка подьехал к гаражу и удивился, что ворота полураскрыты, свет не горит, а у ворот лежит неподвижно Тоська, застывшая, словно в прыжке. Глазки ее были почти закрыты, а шерсть вся обгорела. Заподозрив неладное, он рванул внутрь, смотрит - пусто. Воняет серой. Заскочил в каптерку и застыл. На столе стояли две пустые бутылки водки и один стакан. И все. Леха лежал на самодельном диванчике, уронив одну руку, а другой сжимал воротник. При этом счастливая улыбка застыла на губах старика, а глаза были полузакрыты. - Леха, дядя Леха! - заорал бледный, как полотно, напарник. Не получив никакого ответа, Шлемка подскочил к диванчику и, пригнувшись к старику, запричитал: - Я-велли! Ху мет! Ху мет! Ма лаaсот? Л-Е-Х-А!!!(непереводимый плач Шлемы). Тут вдруг Шлемка застыл, услышав, как непослушные губы старика сухо прошамкали: "Иди в жопу." И обмяк тут израильтянин, и сел на пол, и сказал он :"Иди в зопу!" Холодный пот с лица он стер деревянными ладонями, встал и пошел включать свет. Влючив, он сказал Лехе: "Тоска", и мотнул головой в сторону ворот. Леха встал, покачиваясь, подошел к обгоревшей тушке и осторожно взял ее на руки, как дитя. Ничего не говоря и не оборачиваясь, он медленно пошел к морю. Солнце уже взошло, а Леха шел ему навстречу, потом остановился. Издали он был похож на большой черный камень, вокруг которого искрился диск светила. Он стоял и повторял: "Тоська, ну дура ты, дура!" Но какая-то надпись на жирном пятне потемневшего от мазута песка заставила его замолчать. Чья-то небрежная рука написала: "Если надумаешь, то позови меня. Я приду за тобой." Леха в сердцах плюнул. Надпись тут же исчезла. - Вот тряхомундия. Чертовщина! - подумал Леха и пошел дальше хоронить кошку.