Земля! Земля!...Чертовщина. 2-я часть

Земля! Земля! Часть вторая. С тех пор, как Мирка назад вернулась, ее что подменили. Уроки забросила. Вместо школы бегала на свидания. Фрима убеждала дочку, Леха даже запер ее один раз в комнате на целый день, а потом к вечеру пожалел. Хотел даже простить ее, но, зайдя в комнату, обнаружил, что там ни Мирки, ни Шмирки нет, вскипел и впервые, обращаясь к небесам, спросил в грубой форме: "Как это от хорошей женщины бляди рождаются?" Никто ответа на этот вопрос Лехе не дал. Фрима заплакала, Леха молчал. А в один из дней, когда они вернулись с работы, нашли записку: "Папуля-мамуля, не беспокойтесь, я уехала навсегда. Там я выйду замуж за певца или директора и потом напишу письмо." Прочитал Леха письмо, сел и напился. Но до этого он махнул рукой и обнял сразу постаревшую жену. С тех пор изменилась и судьба деда с бабой. Они померли. Сначала вдруг умер Залман. Циля не плакала, когда хоронили. Она просто взяла и тоже померла вскоре. Меж тем времечко шло. Город разросся, вовсю автобусы ходили между остановками. А Леха стал бригадиром давно и передовиком, как и раньше. Его даже в соседнюю область на обмен опытом послали. А он заартачился, не хочу и все. Фриме рассказал, когда они на кухне борщ ели. Пристали из парткома, сил нет. Фримочка в это время уже попой к нему была и мыла тарелки. - А что, езжай, отдохнешь. Три дня не неделя. - Ага, я поеду, а к тебе сразу мужики приставать начнут. - Леха даже закашлялся. - Дурачок, мне же кроме тебя, никто на х-й не нужен. - Она повернулась и прижалась к сидевшему мужу. Тот нежно обнял ее. Почему-то этот ответ сразу его успокоил. Он никогда не слышал таких хороших слов от жены . А к тому времени уже заканчивались 80-е. От Мирки пришло три письма. Первое было длинное. Целую, мол, выхожу замуж за певца из певучих гитар или за барабанщика из Питера. Он уже купил мне тачку, но рожать пока не буду, посмотрим. Второе пришло через год. "За козла из гитар выходить не буду. Меня любит директор банка. Купил мне квартиру, иду за него замуж." Последнее письмо, уже через полгода, было покороче. "Банкира послала, еду в Израиль с Беником." После этого письма Леха повторил свой вопрос, обращенный к небесам, но небеса молчали. И я их понимаю. Я тоже вас спрашиваю: для чего надо из Еврейской Области ехать в Израиль? И что, здесь прогресса мало? Вот автобусы уже давно ездят между остановками, презервативы свободно продают. Перестройка из Москвы и до них дошла. Вредные продукты стали продавать по талонам. Ну, конечно, если отпустят, можно сьездить туда-сюда, для туризма. Но зачем ехать туда без всякого сюда? Вот в газетах даже Продовольственная Программа появилась. Были, конечно, и минусы. Завод комбайновый сделал много продукции, а рожь-пшеница так и не росли в тундре. Леха плюнул и пошел слесарем в авторемонт. Освоился. Да и что ему осваивать. Что, кто-то был лучше? Его уважительно стали в городе называть дядя Леха. А то. Клиентура росла, доходы позволили Куряковым купить хорошую квартиру, даже уже собирались купить "тарелку" для телевизора, но случилось событие, перевернувшее их , курякову судьбу. В один из вечеров, когда в очередной раз промерзли трубы парового отопления в их новенькой квартире, разьяренный, как бык, Леха, пошел искать кочегара. Уже проходя мимо своего почтового ящика, он машинально вытащил цветастый конвертик и сунул его в карман. Не найдя кочегара, он сообщил притихшему кварталу, что он думает о кочегаре и его маме. Вернувшись домой, он в сердцах швырнул на стол конвертик и рыча, полез на антресоли за электронагревателем. Пока он добывал тепло, Фрима, которую уже называли тетя Фрима, раскрыла конверт и, удивляясь все больше, читала письмо. Потом позвала мужа: "Леша, Леша, иди посмотри, что нам доченька прислала". Леха взял конверт, пытаясь прочесть в глазах жены его содержание, но не получилось. Тогда он решительно взял бумажку и прочел вслух: "Папа-мама, приветусик. Моя жизнь прекрасна даже без Беника. Я живу со Шлёмочкой, у него свой гараж в Хайфе, на Средиземном море. И четыре комнаты с балконом. Он от меня без ума, так что едьте сюда со шмотками. Визу вышлю. Скучаю-люблю. Мирьям." - Скучает она, любит она, - забасил отец. - Предательница Родины! Позорище! Тут Леха посмотрел на притихшую жену. Вдруг он увидел, как она постарела. Седина опутала некогда черные густые волосы. У глаз и губ морщинки. Oна стала маленькой. Он еще увидел ее взгляд, удивленный и обезоруживающе молящий. Она по-прежнему любила свою непутевую дочу, какой бы несмышленой та ни была. Леха мгновенно прочел это в глазах своей любимой жены, опустил плечи и молча сел с ней рядом. Прошло полгода. Куряковы вовсю продавали все, что успели нажить. Конечно, с того момента, как они переехали из общаги в свою квартирку, то кроме шкуры лося, у них и мебель и сервизы и облигации 3-х % займа появились. И немало. А так, ничего себе. Все продавалось весело. Ведь у народа денежки появились, а купить было нечего. Куряковы так спланировали на семейном совете. Мол, сейчас все продадим, а денежки в Москве перед отлетом потратим. На нужные и очень нужные за рубежом вещи. Налаженная информация разносилась от языка к языку. Надо везти командирские часы, платки оренбургские, натуральные ковры, деревянные ложки. Ведь пустыня, откуда у них дерево. А остальное, по мелочи, ну там, посуду, лехин инструмент, ковер, шкуру лося запаковали в деревянный ящик. После ящик отправили в Хайфу. Но ящик бы все равно заблудился, если бы не давали на лапу важным таможенникам. Вообще, в то время, я вам скажу, лучше всего ценился жених из таможни. Но я не о том. Заводы по командирским часам давали 500% плана, а также оренбургские ткачихи. Такие премиальные получали, что тоже повыходили замуж. Вот наступил день, когда радостные Куряковы с визой, да со 180 долларами за пазухой (тогда больше провозить не разрешали, боялись разорить Америку), прибыли на желдорстанцию. У них из груза был новенький кейс, особая Лехина гордость, пара клеенчатых клетчатых тюков, да маленькая кошечка Тоська. В кейсе они везли все деньги, а также облигации займа, чтобы в Москве отовариться. Причем все деньги в 100-50-рублевых купюрах. Солидно. Самолетов Алексей боялся страшно. Ну, ничего он не боялся, а вот представить себя на высоте выше второго этажа он не мог. Ну, за границу, в Израиль, хочешь-не хочешь. Нету еще поездов туда. А до столицы, уж позвольте. Но взяли спальное купе, на двоих. И спокойнее, и шикнуть напоследок. Сели, поехали. Я не стану вам рассказывать, как ехали, какими словами обкладывал Леха перестройщика Горбачева, который за время их недельного переезда вывел из оборота все 50-ти и 100-рублевки. Думаю, не он один, а все, кто ехал в поезде, тоже присоединились. Короче, летели в Тель-Авив Куряковы уже налегке, Тоську пришлось запереть в клетку. Но мучалась не только она одна. Мало было Лехе горбачевского удара, так он еще впервые ощутил страх от взлета, от белых тучек вокруг, от сообщений на незнакомом языке. Закрыл глаза, как парализованный. Даже ясноглазые стройные восточные стюардессы не могли заставить Леху пошевелиться. Он не ел, не пил, молча сжимал ремень безопасности. Фримочка нежно гладила его руку, что-то щебетала и улыбалась. Летели над сушей, над тонкими ленточками рек и дорог. Страны, сменяясь, образовывали кусочек маленького мира, заполненного добром и злом, а еще мальчиками и девочками. Потом тень самолетика заскользила над морем. Зеленым, искрящимся большим морем. Оно где-то вдали нежно сливалось с небом. Но это там. Здесь самолет начал снижаться. Леха открыл один глаз, зорко взглянув в иллюминатор. Закрыл и снова открыл. Потом как заорет: "Земля! Земля!", и впился глазами в приближающийся берег. Он уж и не видел ничего вокруг себя. На него надвигался пляж, заполненный загорелыми фигурками. Одинокие мачты яхт и гребенка прибрежных дорогих отелей с голубыми окнами бассейнов. Тут он успокоился, заметил Фриму, ласково смотрящую на него и, смущенно показывая на иллюминатор, тихо сказал: "Земля, видишь, Фрима, уже земля".