Ребёнок

Из цикла "Дворик на Низами" Белла сердито прихлопнула кнопку дребезжащего будильника, полежала с закрытыми глазами еще несколько минут, а потом встала. Завистливо вздохнула, глядя на безмятежно спящего супруга, и стала одеваться. Приведя себя в порядок, привычно наклонилась поцеловать мужа и вдруг, зажав рот, с непонятным мычанием рванулась из комнаты. Полудремлющий Боря, дожидавшийся ритуального утреннего поцелуя, продрал сонные глаза и обеспокоенный непонятными звуками, доносящимися из коридорчика, теряя правый тапок, вылетел из спальни и подбежал к жене. -Что случилось, Беллка? Белла подняла влажные и измученные глаза от раковины, с несмываемым ржавым пятном от вечнокапающей воды, сердито свела брови, открыла рот и вдруг с нескрываемым отвращением вновь стремительно склонилась над раковиной. Ее долго и мучительно рвало. Боря, сонно хлопая глазами, пытался понять, почему это его жену тошнит при одном только взгляде на него. Вроде никакого повода нет, и даже более того, только вчера ночью он явно вызывал только положительные эмоции, что при необходимости могли подтвердить любопытные соседи за стеной. Пока он стоял, почесывая волосатую грудь, и раздумывал о столь странном начале дня, из своей спальни вылетела теща и, отпихнув Борю, замахала на него руками: -Иди, Боря, иди. Все еще не проснувшийся Боря, шаркая тапками, пошел к себе в спальню, плюхнулся на кровать, нашарил сигареты и закурил. Первая затяжка горьким дымом немного прочистила мозги, и его осенило. Он посидел, что-то считая на пальцах, потом глянул на календарик, висевший на стене и тихо и тоскливо выматерился: -Я эти ваши безопасные дни… Похоже, что то, чего так хотела Беллочка и чему так сопротивлялся он, свершилось. Посидел еще немного, глядя сквозь клубы дыма на календарь, и грустно процитировал любимое высказывание: -Одно неосторожное движение – и вы отец. Нет, конечно, он понимал, что когда-то это произойдет, но всеми доступными ему средствами старался отодвинуть наступление этого события. Их ближайшие друзья, даже те немногие, кто женился позже них, уже стали родителями. Боря видел их беготню по врачам, сопливых и орущих детенышей и счастливых матерей. Отцы же, наоборот, демонстрировали всю гамму чувств – от полного счастья, до вселенской тоски. И по пьяному делу многие из них признавались ему, что, чадо, оно конечно, великое счастие, но если бы оттянуть время его появления на свет еще на годик–два, было бы совсем замечательно. Последнее как-то удивительно точно соответствовало ощущениям самого Бориса. Он тихонько подобрался к двери и выглянул в коридорчик. Счастливое выражение тещиного лица и оттенки гордости на измученной мордочке Беллы не оставляли никаких сомнений, что дело совсем не в пищевом отравлении. Шепотом ругаясь, он вернулся на кровать и пригорюнился. Накрывалось все. Задуманный круиз по Волге, мечта о машине, беззаботное вставание по выходным дням в удобное время и неограниченный доступ к телу жены. И как бы в подтверждение надвигающихся перемен, в дверь без стука просунулась теща и безапелляционно скомандовала: -А теперь, Боря, иди курить в коридор в форточку, Беллочка должна полежать. И вообще больше в спальне не курим, ты понял, Боря? Боря натянул спортивные штаны, забрал сигареты, спички и пепельницу, и тоскливо поплелся в коридор. Поддерживаемая матерью, Беллочка, проходя мимо мужа, нашла возможность прижаться на секундочку к его плечу и заглянуть в лицо страдающими, но в то же время и счастливыми глазами. Боря погладил ее по широкой спине, и, в который раз за утро, обреченно вздохнул. Новости в маленьком дворе распространялись со скоростью молнии. Через пару часов в дверь постучала Тамара. На правах ближайшей соседки и бывшей одноклассницы, она пришла навестить Беллочку. Кроме того, она обладала наиболее свежими данными о состоянии родовспомогательной системы города, поскольку только год назад прошла все это и сейчас сидела дома с новорожденным сыном. Её просто распирали советы, и ей не терпелось вывалить их на соседку. Во-первых, потому, что они с Беллкой были достаточно дружны, во-вторых, потому что не часто, еще со времен совместного ученичества, не самой прилежной ученице Тамаре Вартанян доводилось поучать гордость школы Беллу Кацнельсон. Первым делом она вытащила из кармана застиранного халатика маленький, но очень душистый лимон и протянула его Белле. -На, тебе теперь надо много лимонов есть. Белла с ужасом посмотрела на лимон, один вид которого вызвал у нее новые желудочные спазмы, и испуганно затрясла головой. -Ой, Томка, убери его к чертовой матери, опять тошнит. Тамара понимающе кивнула головой, положила лимон в отдалении и спокойно сказала: -Счас не хочешь, через пару дней с кожурой грызть будешь. Потом наклонилась к уху болящей и самозабвенно погрузилась в процесс ознакомления Беллы с тем новым миром, в который она вступила. Беременность проживалась Беллой на широкую ногу. То ей хотелось черной икры, благо с ней в доме проблем не было, то она потребовала зубного порошка, и, к ужасу мужа, старательно облизывая палец, запускала его в картонную коробочку и с удовольствием слизывала белую пахучую пыль, съев так содержимое двух коробочек. То, однажды, вдруг умолила мужа принести ей пива и залпом выпила две бутылки. Боря испуганно таращил глаза, но выполнял все желания жены. Все бы еще было ничего, если бы Боря уходил на работу из дому. Но они с тестем весь день сидели в маленькой комнатке и стучали, точили, резали. Семен вводил зятя в ремесло, потому что все тяжелее становилось ему работать, сказывалась старая фронтовая травма руки. А Борис оказался хорошим учеником, и теперь уже его работа шикарно блестела в отремонтированных ртах заказчиков. Но когда любимый муж дома, Беллочка не могла не позвать его, чтобы он подержал ее за руку, когда ей так плохо. Боря приходил, держал ее за руку, смотрел на подурневшее лицо и с тоской думал, что вот уже который месяц держание за ручку и есть все исполняемые им супружеские обязанности. И на расспросы и подзуживания приятелей, уже прошедших этот этап, он мрачно отвечал, что они с Беллочкой беременны. А, проходя через двор, в котором болтались и сушились выстиранные соседские пеленки, грустно думал, что это только начало совершенно неясного ему состояния, которое называлось отцовством. Выходя с женой на ежевечерние прогулки, он стал внимательнее присматриваться к родителям, гуляющим с колясками. Радость мам ему была ясна и понятна. А счастливые лица отцов, сюсюскающих со своими отпрысками, вызывали у него откровенное недоумение. Он абсолютно не понимал, что так привлекает их в этом скандалящем и орущем кусочке мяса. Раздававшаяся, как на дрожжах жена, тоже не веселила взор. Когда-то радовавшие его формы принимали угрожающие размеры. И не было никакой гарантии, что через какое-то время все вернется к привычному состоянию. Все знакомые дамы, разродившиеся в обозримом прошлом, значительно пополнели. Беллу наблюдали лучшие медицинские силы города. Тесть не жалел на это денег. Счастливый, что скоро станет дедом, он хотел видеть своего внука, или, на худой конец, внучку, здоровым и крепким. А когда врачи сказали, что нет никаких причин для беспокойства, и все будет нормально, на седьмом месяце беременности, счастливый и пьяненький, пришел домой и взял с Бориса слово, что тот пойдет на курсы вождения. Он подключил свои обширные связи, и через пару месяцев права лежали в шкафчике, в коробочке со всеми документами. Дождливым октябрьским утром "Скорая помощь", перебудив всех обитателей двора, увезла стонущую и охающую Беллу в роддом. Поднятый по тревоге один из лучших врачей города примчался в заранее обговоренный роддом и принял с рук на руки роженицу. Похлопал тестя по плечу и сказал: -Сёма, не беспокойся, все будет в лучшем виде. Я тебе обещаю. Белла, вцепившаяся в руку мужа, тихонько прошептала: -Боренька, я боюсь. Борис приобнял ее, начал шептать на ухо успокоительные благоглупости и говорил их до тех пор, пока перепуганную жену не увели за белые двери. Там, за дверьми, невидимые посетителям, суетились врачи, орали роженицы, приветствовали мир первым криком новорожденные, а тут, в приемном покое, властвовало тягучее и вязкое ожидание. Настоенное на волнении, страхе, боли за ближних, оно властвовало над сердцами и мыслями людей, заставляло мучительно сжиматься их сердца и бросаться к двери на каждый скрип и стук, следом за которым могла последовать радостная весть. Тесть с Борисом, молча, непрерывно курили на улице, а теща, с трудом вместив свой зад в узенький стул, какие стояли во всех кинотеатрах и приемном покое роддома, бормотала себе под нос молитвы, которых никогда не знала. Наконец загремели засовы и замки, в приемную, протискиваясь сквозь толпу, вышел тот самый врач, который успокаивал их несколько часов назад, и еще в дверях радостно крикнул: -Сёма, с тебя причитается. У тебя красивый и здоровый внук. Семен дрожащими руками прикрыл глаза, Борис судорожно сцепил пальцы, а теща, выдираясь из кресла, чуть не оторвала его от пола. Они втроем обнялись и прослезились. Врач подошел, опять похлопал Семена по плечу, достойно вытерпел его объятия, рукопожатия Бориса и мокрые поцелуи тещи. -Все хорошо ребята, - сказал он, - лучше не бывает. -Назим, ты ж знаешь, за мной не заржавеет, - сказал тесть. -Кто б сомневался, брат, - от души рассмеялся врач. Вечером Борис напился. Не один конечно, на пару с тестем. Даже обычно непьющая теща и тяжело больной отец Бориса позволили себе по рюмочке коньяку. Друзья еще ничего не знали, и поэтому сегодняшний вечер праздновали семьей. А под конец вечера Семен бросил на стол ключи и сказал: -Борька, не хочу, чтобы мой, пока единственный внук, приехал домой на такси. Это ваша машина. Давай, осваивай. Она уже несколько дней стоит во дворе Анара, на Полухина, ты знаешь, где это. Забери завтра. Борис сидел, оторопев. Слишком много событий свалилось сегодня. Поездка в роддом, страдающие глаза Белки, рождение сына и вот, под занавес дня, еще и машина. Нет, конечно, он предполагал, что тесть поможет им через некоторое время с покупкой машины, но такого подарка не ожидал. И что сейчас больше радовало его, он, сказать по чести, не мог понять. ...Борис стоял около многоэтажного здания роддома, гордо поигрывая ключами от машины, и высматривал в окнах третьего этажа жену. Ей, при помощи записки, сопровождаемой рубчиком, уже передали, что муж стоит внизу и хочет ее видеть. Наконец в окне появилась монументальная фигура жены с каким-то свертком в руках и, счастливо улыбаясь, помахала Борису. Он не сразу понял, что она показывает ему сына, а когда понял, то даже несколько разочаровался. Вот этот маленький сверточек и есть тот результат девятимесячных мучений Беллки и его самого? Он почувствовал, что волна какого-то непонятного разочарования пала на его душу. Но когда, через пару дней, этот легенький, теплый сверточек оказался в руках у Бориса и маленький человечек на короткий миг открыл глазенки, строго и испытывающее посмотрел на отца, Борис почувствовал, как защемило сердце. Он неожиданно для самого себя прижал к груди сына, ощутил, как бьется маленькое сердечко, и почувствовал, как все его страхи и сомнения лопнули и осыпались золотым дождем. И ничего другого не было в этом мире, кроме мирно спящего на его руках сына, сынули, сынищи…