Ловелас.

Скрипнула дверь. За спиной, в длинном и грязноватом коридоре общежития было полутемно, пахло жареной картошкой с луком, но уже в открывшейся прихожей, где тускло горела никогда не выключаемая лампочка и самозабвенно тарахтел заваленный свежевымытыми кастрюлями холодильник, запах еды почти не ощущался. В туалете клекотала морская вода, нескончаемым потоком льющаяся в унитаз, в душевой как всегда, подкапывал кран. Стас прошел в комнату, бросил сумку на свою кровать. Пол был еще влажноват - ребята помыли перед отъездом. Он открыл дверь с треснутым, заклеенным стеклом и вышел на балкон. Поперек балкона, на косо натянутой проволоке, серыми скрюченными запятыми висели и вялились бычки. На соседнем балконе ворковали и любились голуби. От их буйных дерганий дрожала и раскачивалась ржавая антенна, на которой они пристроились. Ветер шуршал газетами и завывал в проводах и решетках балконов, почти заглушая доносящийся издалека плеск волн. Рабочая неделя начиналась, начиналась и семидневная маета тягучего и сонного времени. Мерзкие кошки, как всегда, начинали скрести на душе еще на берегу, когда Стас только карабкался по крутому трапу на борт теплохода и входил в салон, уже полный запахом несвежих одежд и проветриваемых натруженных ног. Привычно отшатнувшись от теплого вонючего воздуха, вырывающегося из дверей, он бросал сумку в углу и уходил на палубу, предпочитая простоять долгие четыре с половиной часа глядя на море и упорных чаек, преследующих теплоход. Город, зеленый и красивый в своей центральной части, уходил в даль, взгляд скользил по далеким задымленным окраинам и причалам, совершенно не видимым с берега, но топорщащимся какой-то корабельной мелочью, и свежеющий ветер пах уже не городом, а морем. Все чище становилась вода за кормой, все выше становились волны и ощутимей грусть. А когда теплоход проходил мимо ухающего бакена и заходил за остров Нарген, каменистой ширмой закрывающий город, на душу серым туманом падала тоска. На берегу оставался теплый и уютный дом, голоса детей, запах волос жены, а впереди, подрагивая от ударов волн, ждали эстакады, с вцепившимися в них качалками, лениво сосущими нефть, чумазые и приземистые здания с ревущими компрессорами, и дома общежития. …Заглянув в соседнюю комнату, и убедившись, что программистов, как и ожидалось, нет, Стас для вживания в рабочую атмосферу, сходил в столовую, проглотил привычно безвкусный обед. Потом прошел в машинный зал и убедился, что экраны дисплеев полны никому не нужной цифирью, пишмаш "Сonsulе" время от времени всхрюкивает и печатает что-то не бесконечном листе бумаги, а дежурная "девочка" мирно спит, привалившись головой к стене и раскрыв пасть, полную золотых зубов. Судя по негромкому храпу, кормушка, из которой Стас кормился уже несколько лет, исправно функционировала. Около кормушки толпилось много народу. Сейчас, правда, уже меньше, чем несколько лет назад. Тогда несколько проектных институтов, выхватив наиболее лакомые кусочки, разработали и начали внедрение на Нефтяных Камнях Автоматизированной Системы Управления. По проекту, тысячи умных датчиков должны были расползтись по эстакадам, площадкам и промыслам и поведать людям где, что и как работает на нефтяном флагмане республики. Тут же к кормушке пристроились несколько фирмочек, работники которых устанавливали эти датчики, следили за их здоровьем, и благодарные датчики честно работали, что-то мерили, проверяли, свистели и пищали, и передавали это в вычислительный центр. А в вычислительном центре уже паслась фирма, в которой работал Стас, наблюдавшая и лечившая компьютеры. Управление Нефтяных Камней радостно отрапортовало, что они чуть ли не первыми в стране внедрили систему АСУ. Отгребая себе из кормушки, создали отдел, назначили начальника и замначальника. Те, роя копытами землю, тщательно отслеживали, чтобы вся собранная информация добросовестно записывалась в память компьютеров, дублировалась на перфоленту и складывалась в шкаф. Где и забывалась навсегда, никому ненужная и не используемая. Мертворожденный монстр распластался на многокилометровых эстакадах и агонизировал... Стас заглянул в мастерскую, почитал вахтенный журнал, убедился, что особых проблем нет, и пошел в общежитие, надеясь купить свежие газеты, которые не удалось купить на берегу. На лестнице ему встретился РОмик. Маленький, тщедушный и дерганный, он ужасно не соответствовал своему имени. В представлении Стаса, "Роман" - должен быть солиден, пухловат и чуть потерт жизнью. Из всего этого набора Ромик обладал лишь заштурханностью сураханского босяка, навсегда сжившегося с этой ролью. На кончике орлиного носа непонятно как держались очки с огромными выпуклыми линзами, в которых то тут, то там, странно преломляясь в толстом стекле, мелькали косые Ромиковы глаза, предавая ему вид застенчивой рыбки-телескопа. Ромик радостно потряс Стасу руку, поинтересовался как дела, попутно рассказал пару местных свеженьких сплетен. Напоследок, он выдал главную новость - сегодня на площадке у старых общежитий будут танцы. Ромик весь светился счастьем, оттого что может сообщить приятелю столь грандиозную новость. Его радость была проста и понятна, как счастье забулдыги, который складывая в авоську пустые бутылки вдруг обнаруживает среди них нетронутую, неизвестно как уцелевшую бутыль бомотухи. Ему и самому до невозможности приятно, но, еще приятнее, по доброте душевной, слышать вопли восторга неопохмеленных собутыльников, никак не ожидавших такого подарка небес. Но Стас безжалостно обесценил радость Ромика, никак не прореагировав на это сообщение. Ромик, не веря собственным глазам, повторил еще раз: -Слышь, Стас, сегодня танцы, в Поселке, около причала, - и заглянул с застенчивой улыбкой в лицо. Предвкушение некоего непередаваемого блаженства подсвечивало изнутри его глаза и растягивало в улыбке губы. Он игриво подпихнул Стаса локтем и негромко сказал: -Я сегодня, кажется, Валечку уговорю. Стас хрюкнул от удовольствия. Он уже давно с любопытством наблюдал за похожденими Ромика. Невредный, компанейский и разговорчивый Ромик появился на Нефтяных Камнях не очень давно. В первый же вечер рассказал ребятам о том, как его обожают женщины, какая у него красавица жена и сразу же стал выяснять сексуальную обстановку на рабочем месте Коллектив пригорюнился и в понятных словах объяснил ему особенности местного житья-бытья. Набрасывая широкими мазками картину половой жизни Нефтяных Камней ребята правдиво не жалели черной краски. Половая жизнь тут была в загоне. Ромику растолковали, что сравнительно молодые и относительно привлекательные дамы уже давно растащены по берлогам, и что их нравственность блюдут или мужья, работающие тут же, или временные сожители. Так что здесь ловить нечего, потому что можно нарваться на серьезные неприятности. Узнав все эти подробности, Ромик слегка растерялся и загрустил, поскольку искал не проблем, а развлечений. И, поняв, что необходима большая осторожность, стал осматриваться в поиске безопасных объектов. А самыми доступными целями, из-за ежедневных контактов и постоянного общения, оказались "девочки" в АСУ. Там их было целых три. Все были предпенсионного возраста и находились тут, чтобы заработать себе приличную пенсию. Но у двух уже были постоянные кавалеры, и оставалась только одна свободная дама, бывшая учительница, к которой и стал подкатываться Ромик. В эмоционально обедненном климате Нефтяных Камней ее избыточные формы вызвали у Ромика прилив гормонов. Каждую свободную минуту он прибегал в АСУ, когда она была там, и заводил с ней беседы. Стас заметил, что она отнюдь не протестовала, более того, стала внимательнее относиться к своему внешнему виду, и, даже, невиданное дело, изредка стала пользоваться духами. Когда в женское общежитие привезли новую мебель, Ромик первым вызвался помочь ей собрать кровать и рысью рванул в ее комнату. Вернувшись через пару часов, пряча разочарованные глаза, на вопросы товарищей пробурчал только: "Пока не удалось", и лег на кровать лицом к стене, отказавшись даже от похода в кино. Вечером Стас поддался на уговоры Ромика и пошел к причалу. Стас очень любил старые общежития. Жить там он бы никак не хотел, но приходить туда ему очень нравилось. Группка старых двухэтажных домиков, между которыми торчали какие-то клумбы, и даже зеленела оранжерея с мандаринами и лимонами за грязными стеклами, летний кинотеатр, где так здорово было сидеть, наблюдая экранную жизнь, особенно в сильный шторм, чувствуя, как подрагивает весь кинотеатр от ударов волны. Неким покоем и отдаленность от работы веяло тут. Возможно, именно поэтому он почти ежедневно ходил туда обедать. Столовая в Поселке была такая же, как и в новых общежитиях, на Чванова. То есть не очень чистая, вечно пахнущая вареной капустой, но сам поход к ней, а потом и возвращение с полным желудком разбивали однообразие дня. По дороге можно было пошарить глазами по волнам, подышать свежим воздухом, потом зайти в книжный магазин, в надежде выловить что-то интересное. Грустно пробежать глазами по полкам, аккуратно заставленным книгами, которые никто по доброй воле не хотел ни покупать, ни читать. На столовой ломался день. Позади оставалось рабочее утро, а впереди маячил вечер. А сегодня нерабочая атмосфера Поселка дополнялась еще и разносящимся в свежем морском воздухе бренчанием музыкальных инструментов. Ребята из вокально-инструментального ансамбля в окружении кучи добровольных помощников расставляли колонки, усилители и опробовали аппаратуру. Стас огляделся. Толпа, собиравшаяся вокруг небольшой асфальтовой площадки, привычно разделилась на две части - мужскую и женскую. Там, где эти две общности соприкасались, около объекта своих вожделений, поблескивая очками, крутился Ромик. Заметив знакомых, Стас подошел к ним. Вовка-казак и Лысый стояли в стороне, явно не намериваясь, как и Стас, принимать участие в танцах и просто наблюдали. Вовка-казак, огромный, добродушный детина, заработал свое прозвище за вислые усы и принадлежность к великому племени хохлов, а Лысый, само собой разумеется, за отсутствие растительности на большей части головы. Но эта его кличка доживала последние деньки. Основная масса народа уже величала его Ветераном Куликовской битвы. И тому был виной опять таки Ромик. Дело в том, что Лысый за счет блестящего черепа над седым волосатым затылком, грузной фигуры и впечатляющего баса, дополняемого строгим выражением темных глаз, выглядел намного старше своего возраста. Стас-то знал, что сам он моложе Ветерана на пяток лет, а Ромик оценил возраст на глаз. И, как частенько случалось с ним, попал впросак. Поэтому, познакомившись с ним на позапрошлой вахте, за распитием чая после ужина, Ромик весьма уважительно поинтересовался, не принимал ли участия достопочтенный товарищ в Великой Отечественной войне. Народ, пивший чай, полез под стол, а Ветеран хотел взвиться, но, поскольку обладал отменным чувством юмора, решил продолжить развлечение, и мрачным басом сказал, что после Куликовской битвы уже участия в боевых действиях не принимал. Ромик, не очень точно помнивший, когда была эта злополучная битва, вопросительно уставился на Стаса, а Стас утвердительно покивал головой… Музыканты наконец-то настроили свои инструменты, и врезали по струнам. Народ нервно курил, шушукался, но танцевать никто не выходил. Стас, изнемогая от любопытства, в ожидании дальнейшего развития событий, оставил ребят и подошел поближе. Его приход не прошел незамеченный Ромиком. Он подхватил под локоток Валентину Петровну, зыркнул на Стаса глазом, в котором высвечивалась откровенная гордость самим собой, и пошел к центру танцплощадки. Расхлябанной блатной походочкой, чуть покачиваясь на высоких, по последней сураханской моде, каблуках и полуторасантиметровоой платформе, он торжественно вел свою даму. Дама кокетливо повиливала кормой, за которой легко могли спрятаться два Ромика, даже не очень прижимаясь друг к другу. А замявшаяся невесть почему и задравшаяся юбка открывала всеобщему обозрению массивные ноги с легкомысленными ямочками на обратной стороне коленей. Они вышли на самый центр, Ромик плюхнул руку на обширную талию, уютно примостил ладошку на начале роскошного крупа и с явным удовольствием, хотя и совершенно вынуждено, почти положил ее груди себе на плечи, задрал голову, и уставился ей в глаза... Понаблюдав за ними, постепенно выползли на площадку еще несколько пар. А когда закончилась медленная музыка, и оркестр начал лабать что-то быстрое, Ромик вернулся на место, и весь еще во власти эмоций, небрежно пробурчал Стасу: -Если не приду ночевать, не волнуйся…