Джаз втихую

Джаз втихую С благодарностью судьбе вспомнил лицо поджарой, всегда строго одетой, легко и неслышно ступающей как балерины, педагога по истории искусств Марии Эрнестовны Гизе в ЛВХПУ им. В.Мухиной или как мы называли «Мухе». Пусть земля ей будет пухом. Все ее лекции были прослушаны мной на одном дыхании, с торопливой рукой бегающей в полумраке зала по листам блокнота вслепую. Потом многие часы я расшифровывал свои каракули под звучащий в моих ушах тихий голос Марии Эрнестовны. Она пробудила во мне интерес к истории искусств западных стран и к Америке в частности. Но Америка не только "импортировала" искусство или его творцов. Американский художник Бенджамин Уэст, а Мария Эрнестовна произносила его имя как: «Бэджамэн», называли в Англии "американским Рафаэлем", основал Королевскую академию художеств в Лондоне, был ее президентом с 1792 по 1818 г. Произведения других американских художников, таких как Вашингтон Олстон, Джон Синглтон Копли, Чарльз Уилсон Пил и Гилберт Стюарт, были известны и высоко ценились в Европе. Иногда Мария Эрнестовна приносила пластинку с духовными песнопениями афроамериканцев как музыкальную иллюстрацию по теме «18 век США». Получалось очень эффектно: тихий голос Марии Эрнестовны, где – то как фон раскачка спиричуэлс, а на экране произведения ведущих художников США. До сих пор люблю «спиричуэлс» в исполнении знаменитой афроамериканки Махэлии Джексон и могу часами слушать ее. Духовные песнопения североамериканских негров, так называемые «спиричуэлс», возникли в США уже во 2-й половине 18-го века вследствие обращения негров в христианство. Их первоначальным источником служили религиозные гимны и псалмы, завезенные в Америку белыми переселенцами и миссионерами. Не могу, конечно, не вспомнить великих джазменов прошлого ритмами и исполнением песен которых я был пропитан с детства и которое продолжилось в мои студенческие годы в Ленинграде. Лекции в знаменитом джаз-клубе «Квадрат», которые читали корифеи и историки джаза как Мысовский и Файертаг, покупка у барыг из-под полы пластинок у Львиного моста и рядом с туалетом Гостиного Двора. Причем все происходило как в плохих детективах: с постоянным оглядыванием, переменой многократно мест сделок, изменения часов встреч и т.д. Над всеми нами висел «дамоклов меч» штампа: стиляга, аморальный тип и, вполне в духе морального кодекса строителей коммунизма, резюме - исключение из института. Но тяга к ритмам, блюзам превалировала над здравым рассудком, и мы продолжали балансировать на тонкой струне нашей любви над коммунистической бездной. Какое было удовольствие поставить на вертушку диск, еле касаясь его пальцами и вполголоса, чтоб не тревожить излишне любопытных, слушать Дюка Эллингтона, Луи Армстронга, Каунта Бейси и многих других. В связи с этим картинка из прошлого. Мне 10 лет, а это 1957 год и я в очередной раз выпросил разрешение у старших моих троюродных братьев послушать музыку и посмотреть, как танцуют буги-вуги. Рауф м Араз милостиво разрешали, и я целый вечер наслаждался ритмом буги, глядя на сложные движения братьев, разучивающих акробатические па танца. Но ближе к 11 часам вечера в двери появлялась голова моей родственницы Гюльшен – ханум, матери братьев, и пляски сумасшедших, на ее взгляд прекращались. Наступал перерыв на неделю. В будние дни у всех были свои заботы – Рауф кончал школу, Араз работал, а у меня были свои забавы во дворе. Иногда расхваставшись, я не удерживался и своим сверстникам с умным видом показывал некоторые движения «буги-вуги», что воспринималось, конечно, Неоднозначно. Но это быстро забывалось, так как футбол, «казаки-разбойники» оттесняли на второй план замысловатость запрещенных танцев «загнивающего Запада». Но что – то было притягательное в ритмах и блюзах и я, вернувшись к вечеру домой искал причину, чтобы спуститься на первый этаж и попросить у братьев поставить блюзы и джазовые импровизации из такой далекой страны. В моем воображении Америка рисовалась в черно-белом цвете – чернокожие рабы на белых хлопковых полях пели и танцевали во время сбора хлопка. И еще бегущие чернокожие рабы от плохих белых, распевающие по ходу движения протяжные псалмы. Воздействие «Хижины дяди Тома» было неотвратимо и трансформировалось в моем мозгу в некую смесь музыки, джунглей, разбавленных белизной хлопковых полей, притом джунгли были похожи на картинки из «Маугли». Тигры, слоны и обезьяны также присутствовали в той далекой стране – родине джазовых композиций. Как не старалась моя бабушка довести мои познания в биологии, географии до реальности фактов – я твердо стоял на своем. Мне было интересно в моем придуманном мире, и так не хотелось его покидать из–за каких – то мелочных для меня фактов. Прошло еще десять лет. 1967 год и мне бабушка дарит магнитофонную приставку «Нота». Коллекция записей джаза и зарубежной эстрады незаметно стала расти и теперь я с удовольствием слушал Луи Армстронга, Нат Кинг Кола, Диззи Гиллеспи, Каунта Бейси и других звезд джаза. Бабушка подсаживалась и, прислонив голову к динамикам, слушала чуждую для нее музыку. Она все хотела понять, что меня привлекает в этой «хафтабиджар», и никак не могла уразуметь, как может сочетаться моя любовь к инструментальному мугаму с этими, - она качала головой – выкрутасами «джаза», как она произносила это слово с ударением на последнем слоге. Это и вправду было наказанием для нее – слушать «джазА», но она честно пыталась понять причину моей привязанности. После того как она прослушивала очередную импровизацию на трубе Луи Армстронга с его очень высокими прерывистыми фразами, она качала головой и произносила в очередной раз: «это на самом деле джаза». Получалось смешно, так как в переводе с азербайджанского слово «джаза» означало наказание. Потом я пытался ей объяснить сходство джаза с ритмом инструментального мугама, но она качала головой и завершала нашу просветительскую беседу одним словом: «это джаза со стороны Бога!». Так я и не смог перетянуть свою бабушку в лагерь фанатов джаза. Но совсем другое дело было с Аретой Франклин. Бабушка быстро уставала от джаза и, кивая головой на полку с записями, говорила: «Поставь ту женщину, она понятно поет». Что она понимала в духовных спиричуэлс американских негров, я не понимал, но безропотно заряжал ленту с голосом Ареты, к тому же я, ни бельмеса не знающий по-английски, также с удовольствием мог слушать часами ритмичные, раскачивающиеся мелодии вокала солирующей Франклин с необыкновенными поддержками хора. Под звучание Ареты Франклин и Махелии Джексон с удовольствием работалось. Композиции рождались сами собой, как и под музыку инструментального мугама. Вокал в мугаме меня раздражал, кроме двух-трех исполнителей я не мог слушать вокальные изыски в так называемом классическом исполнении. Став взрослее, я, конечно, переменил свое отношение к классическому мугаму, но тогда парню в 20 лет трудно было понять вокальный мугам, что вполне объяснимо. Тут наши интересы с бабушкой не совпадали – она с удовольствием усаживалась у приемника или у телевизора, ставила поближе стаканчик «армуды» с чаем и никто не имел права нарушить музыкальный час бабушки. Бюль - Бюль, Гарягды, Хан и Сейид Шушинский, Гаджи Баба и ряд других ее любимчиков громко, на всю квартиру пели мугам. Бабушка после трагической смерти своей старшей дочери, внучки и зятя потеряла частично острый слух и вынуждена была слушать очень громко музыку и речь. В такие часы под благовидным предлогом я с ужасно серьезным лицом извещал бабушку, что меня срочно вызывают друзья, и что вернусь через часок. Бабушка милостиво махала рукой, мол, иди, поняла. А я скатывался по деревянным ступенькам и вихрем вылетал на улицу под перепевы мугама. В очередной раз, когда я приносил пластинки в красочных конвертах, бабушка с удивлением крутила в руках конверт и произносила: «эту американскую музыку играют только чернокожие? Там что, белых нет?». Тут я пускался в длинные рассуждения о белом и черном джазе, их отличия один от другого, ставил на вертушку Диззи Гиллеспи, а потом для сравнения Олега Лунгстрема, Эдди Рознера с его витающей в облаках трубой. Когда я рассказывал бабушке, что Эдди окончил консерваторию в Берлине с отличием по классу скрипки, а потом увлекся трубой, она озадаченно качала головой, и по ее виду было вполне ясно, что она не понимала, как можно променять скрипку на вульгарную, с ее точки зрения, трубу. Что же касается Эдди Рознера, то на его личности стоит заострить внимание, так как во многом становление советского джаза связано с ним. Эдди Рознер в течение ряда лет переписывался с барабанщиком Джином Крупой, его кумирами стали американские трубачи Рой Элдридж, Банни Бериган и Гарри Джеймс. Наряду с голландцем Луи де Фризом Рознер считался лучшим джазовым трубачом в Европе. Приход к власти Гитлера ускорил решение музыканта покинуть Германию. Однажды он даже был избит штурмовиками в баре в центре Берлина. Во время гастролей в Швейцарии Рознер покидает Вайнтрауба и перебирается в Польшу. Ему, как и Хенрыку Варсу, удалось преодолеть постный стиль танго-оркестров, царивший тогда повсеместно в Польше и создать образцы великолепного свингового джаза, запечатленные фирмой "Коламбиа" во время гастролей оркестра Рознера в Париже в 1938 году. Однако первого сентября 1939 года начинается Вторая Мировая война, и Рознер с группой музыкантов вынужден бежать на территорию Западной Белоруссии, которая только что отошла к Советскому Союзу. Это было в районе местечка Зарембо-Кошельни. Советские пограничные власти приняли охотно беженцев, а узнав, что они артисты, отправили в Белосток. Собрав музыкантов-беженцев, он организует белостокский джаз, вскоре ставший Госджазом БССР. Последовали гастроли по Белоруссии, а затем и в Ленинграде. Музыкант оркестра Эдди Рознера, Юрий Цейтлин вспоминает об этом периоде: "Первые же концерты джаза БССР принесли грандиозный успех. Это было невиданное до сих пор нами музыкально-эстрадное зрелище. Добрый слух о нем разнесся с молниеносной быстротой и, когда джаз появился, наконец, в Москве, начался ажиотаж по добыванию билетов. Успех концертов джаза БССР был ошеломляющим." Первый состав оркестра Рознера просуществовал недолго. В конце 1941 года большая часть музыкантов присоединяется к польской армии Андерса, и Рознеру приходится реорганизовывать свой коллектив, в частности, дополняя его новыми исполнителями из уже не существовавших к тому времени оркестров Хенрыка Гольда и Хенрыка Варса. Но еще раньше с джазом экспериментировал Леонид Утесов. Джаз открыт для всех влияний - будь то влияние фольклора, академической музыки, пластики, жеста и мимики, изобразительного искусства. Вспомним - в утесовском Теа-джазе были налицо все признаки театрального спектакля. А ведь сам по себе театр - синтез литературы, пластики и живописи. В опере и оперетте к этим искусствам прибавляется еще и музыка. Но совсем другое дело - невиданный доселе эксперимент, когда музыканты-инструменталисты сами становились актерами, и взаимное проникновение искусств друг в друга увеличивается. Это и было в Теа-джазе Утесова. Почти в одно время с Утесовым начинает экспериментировать с джазовыми композициями Александр Варламов. В 1930 году Александр Варламов организует "Первый вокальный квартет современной эстрады" (сокращенно - Первоксэ). "В программе музыкальные юморески, песни, сатира, злоба дня..." - гласили афиши того времени. Успешно закончив учебу, Александр Варламов получает дирижерский диплом и собирает первый оркестр, премьера которого состоялась после 14 месяцев репетиций в 1934 году в Зеленом театре московского парка ЦДКА и имела большой успех. Надо отметить, что оркестр Варламова в то время специализировался на исполнении танго, что может показаться странным. Вскоре, однако, ансамбль видоизменился, к нему добавились трубы, тромбон, саксофоны. Коллектив исполнял произведения зарубежных композиторов, танцевальные пьесы, написанные его руководителем. Солисткой первой программы Варламова была негритянская певица Целестина Коол, работавшая в СССР. Специально для нее Варламов пишет вальс-бостон "Желтая роза" и румбу "Лаллабай". Тогда же эти пьесы были записаны на пластинку. Джаз Александра Варламова выгодно отличался от многих своих собратьев высоким профессионализмом, хорошим вкусом, музыкальностью. Внутри большого оркестра Варламов организует коллектив, который мы сейчас бы назвали ансамблем солистов. Там проявили себя первые джазовые импровизаторы: саксофонист А. Васильев, трубачи П.Борискин и В.Быков, барабанщик О.Хведкевич. Септет записывает в 1938 году серию пластинок, где джаз исполнялся в виртуозной манере, аналогичной манере ансамблей Нэта Гонеллы или Джо Дональдсона в Англии. В это же время гремит коллектив Цфасмана по всей Москве, а значит и по всему СССР. С именем Александра Цфасмана - пианиста, композитора, дирижера, аранжировщика и руководителя оркестра связан период советского джаза с середины 20-х и до конца 60-х годов. С 7 лет Александр Цфасман обучался игре на скрипке и фортепиано, а с 12 лет поступил на фортепианное отделение музыкального техникума в Нижнем Новгороде. Продолжив обучение в Московской консерватории на фортепианном отделении по классу профессора Ф.М.Блуменфельда, А.Цфасман знакомится с джазом. В 1924 году он пишет ряд танцевальных пьес, которые имеют большой успех. В конце 1926 года Александр Цфасман создает первый профессиональный джазовый коллектив в Москве - "АМА-джаз". С этим оркестром Цфасман выступает в саду "Эрмитаж", а также на эстрадах больших ресторанов и в фойе крупнейших кинотеатров. В конце 1927 года оркестр Александра Цфасмана исполнил джазовую музыку по радио. Это была первая джазовая радиопередача в СССР. Чуть позже его коллектив записывается на пластинки, которые являются одними из первых советских джазовых грамзаписей. К сожалению, после этого оркестр Цфасмана не записывался на пластинки до 1937 года, несмотря на успешную творческую деятельность, примером которой может служить выступление коллектива Александра Цфасмана на показе джаз-оркестров, организованном московским Клубом мастеров искусств в конце 1936 года. Но и это было понятно, наступали смутные времена повальных арестов и многие деятели джаза испуганно притихли, так как в любое время могли прозвучать страшные слова о космополитизме, отрыве от жизни народа, обвинения в пропаганде капиталистического образа жизни и т.д. Что же касается джаза в Баку, то мои ранние впечатления связаны с кинотеатром имени Низами. Перед сеансом обязательно в фойе второго этажа играл оркестр, который представлял вниманию слушателей композицию из народной, классической и двух - трех инструментальных номеров музыки джаза. Хоть мне и было не так уж много лет, разговор идет о начале 60 – х годов, а джаз и тогда в исполнении местных «лабухов», «лабавших» джаз от души, производил на меня особое впечатление. Пока в темном зале под бравурные марши разворачивалась победоносная поступь социализма в кадрах «Новости дня», в моих ушах продолжала звучать музыка наших бакинских джазменов, их лица, оживляющиеся только во время исполнения джазовых композиций...