МенТВ и ВС представляет - Звёзды Южного Креста

В эфире первый канал вашего телевидения.

Друзья мои сегодня хорошая погода в Бруклине. И мы начинаем. Все уже сказано и говориться каждый понедельник.

Напоминаю: Анонимные посты будут удаляться с ответами на них, рассказы принимает только Моника и в Январе будет финальный журнал.

Но в этом журнале это не обсуждается. Сегодня жизненый рассказ его и читайте и обсуждайте.

Благодарю всех зашедших.

Ген.директор - Мент

Замполит - Джесс

Ст. Ассистент проекта - Моника Звёзды Южного Креста Длинная полоса дорогих, фешенебельных отелей стала редеть и вскоре, за небольшим рыбацким посёлком, состоящим из дюжины выкрашенных в белый цвет домиков, водитель осторожно свернул на обочину и остановил машину. После прохлады в салоне, воздух снаружи показался тёплым и влажным. Проехав добрую сотню километров ривьеры, было приятно выйти из машины, пройтись вдоль дороги, потянуться и закурить сигарету. Мы повернули на узкую тропинку, ведущую к морю. Серпантин шоссе, скалы и холмы остались позади, с берега доносился свежий ветерок и теперь от самого моря нас отделяла только зелёная полоса шириною в несколько сотен метров. Разнообразие фауны, росшей на пологом спуске к пляжу, завораживало. Острые ароматы акаций, пряный запах травы сливались с запахом моря, кружили голову и ласковым дуновением развевали волосы чернокожей девушки секретарши Дж.- она поправила своё кепи. Курить расхотелось, и я неловко оглянулся на ходу, чтобы выбросить сигарету. Куда? Справа и слева от нас в зелёный ковёр вплетались ползущие растения, повсюду росли густые, колючие кусты с мелкими листочками, оливковые заросли, будто покрытые пылью, напоминали своим тусклым цветом старое столовое серебро, а над ними уже яркой окисью хрома тянулись к небу кипарисы и ещё какие-то причудливые деревья с узловатыми ветвями и большими красно-коричневыми листьями. Всё это было пронизано лучами жаркого, летнего солнца. Присыпанная гравием и морским песком тропинка уводила нас всё дальше от шоссе. Дж. шла впереди. Она сняла свои красные, полосатые кеды и теперь балансировала ими на ходу, будто мальчишка-канатоходец, осторожно ступая маленькими, узкими ступнями по нагретым солнцем, горячим камешкам. Шагая позади и глядя на то, как кожа её плеч чёрной бронзой отражает солнечные блики, я с сожалением отметил про себя, что вместо топа и шорт ей стоило бы носить простую набедренную повязку, и тогда её верёвочные браслеты на руках, «фенечки», которые так любят все девочки-подростки в моей Москве, могли бы запросто сойти за настоящие африканские украшения. Водитель немного отстал и шёл не торопясь. В отличие от меня, он с наслаждением затягивался маленькой сигарой, ему было также приятно отдохнуть и размяться после долгого сидения за рулём. Внезапно ветер усилился, и через несколько десятков метров мы вышли к морю. Широкая песчанная полоса тянулась в обе стороны, на сколько хватало глаз, и только где-то вдали, слева, проступали туманные очертания берега, над которым плыли белые облака. Море было неспокойным. Голубое, почти лазоревое около горизонта, здесь, у берега, оно било большими пенистыми волнами в тёмный, мокрый песок, гремело, отходило назад и вновь накатывало, рассыпалось мириадами брызг. Солнце отражалось в пене, да и всё безоблачное пространство над морем, казалось, было заполнено ярким солнечным светом и крепким тёплым ветром, шумящим, с силой обдувающим наши лица. Мы с Дж. остановились, любуясь открывшемуся нашему взору чудесному, романтическому пейзажу. - В шестидесятые-семидесятые годы французская ривьера была модным местом у людей снимавших кино, – сказала Дж. на плохом английском. Из-за шума ветра и грохота волн она говорила громко. - Снимали много фильмов. И не только там... – она махнула кедами в ту сторону, где находилась полоса отелей, мимо которых мы ехали всё это время. Побродив по пляжу с четверть часа, мы вновь вернулись к машине. Путь наш лежал вдоль береговой линии в маленький рыбацкий городок. Там, вдали от курортной зоны находилась фабрика по обработке тунца, с которой моё московское руководство в этом году собиралось заключить договор. Это была уже вторая командировка во Францию. В первый мой приезд, в марте, всё ограничилось предварительными переговорами, и мы остановились в Н., где находился центральный офис рыбаков. На этот раз, после осмотра фабрики должно было состояться подписание договора. В наше распоряжение была предоставлена машина с водителем, и так как знания английского для полноценного общения с французами не хватало, к нам прикрепили русскую девушку, переводчицу. Сергей Николаевич, наш генеральный, задержался по каким-то банковским делам в Неаполе. Переводчица осталась с ним, а я как главный технолог, в сопровождении молоденькой чернокожей секретарши отправился на следующий же день после приезда прямиком на фабрику. В городке у рыбаков были забронированы два номера в отеле и после осмотра самого предприятия, Серёжа собирался там же на месте подписать контракт. Опять за окном замелькали рыбацкие посёлки. В машине приятно пахло, а на зеркале заднего обзора, на тонком кожанном шнурке, висело католическое распятие. Водитель улыбался и болтал с Дж. Она смеялась в ответ и всё пыталась перевести мне смысл его шуток. - Он говорит, что вы не похожи на русского. Он сперва подумал, что вы грек. Здесь у нас много греков, у них хороший туристический бизнес на ривьере. В одном месте Дж. попросила остановить у небольшой виллы. Крыша была покрыта красной черепицей, на балконе второго этажа вешала бельё немолодая, сутулая женщина, а за невысоким каменным заборам, во дворе, росла смоковница. Дж. вышла минут на пять и после того, как она вновь села в машину, остальную часть пути мы проехали уже молча. Уже темнело, когда мы заехали в городок. На фабрику было решено пойти с утра, и мы отправились прямо в отель, где нас уже ждали представители фирмы. За ужином пили бордо и не смотря на то, что из всей болтовни Дж. я понимал всего лишь каждое третье слово - вина она не пила, но кокетничала и говорила без умолку - мне было приятно видеть дружелюбные улыбки французов, и вскоре я почувствовал себя в отличном расположении духа. Часа через два все разошлись, и мы остались вдвоём с Дж. Кроме нас, по всей видимости, посетителей в отеле не было. Мы вышли на широкую веранду выходящую на сторону моря. Вдалеке, вправо от нас, горели огни ривьеры, было уже совсем темно, море и звёздное небо слились в одну фиолетовую, почти чёрную бездну, и только шум прибоя и стрекот цикад нарушали тишину этого тёплого летнего вечера. На душе было легко и мне уже стало казаться, что не смотря на наши поверхностные познания в английском, мы с Дж. отлично понимаем друг друга, хотелось посидеть с ней подольше, тем более, что возвращаться в Н. ей не было нужды. Как выяснилось, здесь в городке жили её родные, несколько лет назад они всей семьёй эмигрировали сюда из Судана. Брат её нашёл работу на фабрике, а мать, работавшая на родине врачом, устроилась медицинской сестрой в курортном городке, километров в десяти отсюда. Однако девушка вдруг заторопилась куда-то, и, улыбнувшись, в последний раз, исчезла за стеклянной дверью веранды. Посидев ещё немного в одиночестве и выкурив сигарету, я отправился спать в свой номер. Утром меня разбудил стук в дверь. Стучали громко. Так обычно стучат, если хотят чтобы открыли поскорее. Испугавшись возможности проспать назначенное на девять утра посещение фабрики, я бросил взгляд на тумбочку возле кровати, где, как и положено во всех порядочных отелях, стоял радио-будильник. Четверть седьмого. Наскоро натянув майку и брюки, я поторопился открыть дверь номера. За дверью стоял один из вчерашних французов, а с ним здоровый чернокожий полицейский. Молодой, высокий парень поднёс руку к козырьку и неправильно произнёс мою фамилию. В этот момент представитель фирмы что-то сказал и замотал головой. Я тоже утвердительно кивнул, после чего полицейский жестом предложил мне следовать за ними. Мы прошли по коридору и, спустившись на этаж ниже, подошли к открытой двери одного из номеров, возле которой стояло ещё несколько человек. Я не обратил внимания, кто именно там был, так как полицейский сразу отошёл в сторону и так же жестом пригласил меня войти внутрь. Номер был точь в точь как мой, только телевизор стоял не в углу, а прямо на комоде, напротив кровати. В этот ранний час, рассвет, струясь сквозь поднятые жалюзи окна и настежь распахнутую балконную дверь, наполнял всю комнату неярким светом и делал немногочисленные предметы мебели особенно конрастными. На застеленной постели, облокотившись о спинку кровати, лежала Дж. Голова её была повёрнута набок, правая рука сжимала пульт от телевизора, а левая, та на которой были «фенечки», свисала вниз, почти касаясь пола. Она была одета так же как и вчера вечером, видимо собиралась смотреть или смотрела телевизор. Даже кеды не сняла. На тумбочке возле кровати, там, где во всех номерах всех треклятых отелей этого мира, как и положено, должен был находиться радио-будильник, лежала чайная ложка и тонкий, инсулиновый шприц с отложенным в сторону красным продолговатым колпачком. Я машинально отметил, что цвет колпачка точно соответствовал цвету кед Дж. *** - Добрый день, меня зовут Борис Алексеевич, – на этот раз водитель говорил по-русски, - вот вам билет обратный, до Москвы. Летите из Н. Самолёт через три часа. На вид ему было лет сорок. Короткая стрижка с выверенным пробором идеально гармонировала с аккуратно подстриженными, угольного цвета усами. На нём была надета сиротская рубашечка в мелкую коричневую клетку. На нагрудном кармане болталась табличка с надписью «Car Service». Сергей почему-то прислал за мной здоровенный девятиместный мерседес Vito. - Вдоль ривьеры не поедем. Так дольше намного, – мы уже выехали из городка и теперь ехали быстро по прямой как стрела дороге с обеих сторон обсаженной высокими деревьями. За ними тянулись виноградники. - Ваше руководство... – начал неожиданно Car Service. Он говорил так, будто руководством являлся имеено он, - в общих чертах рассказало мне о происшедшем. Вам ещё повезло, что девчонка живой осталась... а то бы затаскали как свидетеля, потом бы не отделались. Я тоже этого опасался и теперь был рад, что Сергей принял решение отправить меня обратно в Москву. - Знаете их здесь сколько... – водитель говорил медленно, явно подбирая слова – Приезжают из Восточной Европы, из Совка... из Африки целыми ботами плывут... по дороге мрут как мухи. У них сейчас там глобальное потепление, Сахара всё засыпает, вот они и прут сюда, чтобы здесь бездельничать. - Вы это про кого? - Да про эмигрантов. Загадили всю Западную Европу. - А чего, многие едут? - Кого здесь только нет! Сюда все отбросы сливаются. Работать не хотят, а если и работают, то ленятся, воруют по мелкому, колятся, наши проститутки тут пользуются спросом. Спрашивается, до каких пор? Почему Союз всё это терпит, мало я на это дерьмо у себя насмотрелся? - Простите, а вы сами откуда будете? -Я с Омска, но я работаю в поте лица с утра до ночи. Свои деньги сам зарабатываю, работаю тяжело. Если бы вы знали... Я уже не слушал его. Наверняка, он владел ситуацией лучше меня и безошибочно отличал своих от чужих и никогда не путал ультраправых с левыми. Все эти разговоры, и в особенности последствия их, были мне хорошо знакомы. Мне не хотелось рассказывать ему о том, как свойственно нам вину свою перекладывать на других и неспособность что-либо изменить в привычном укладе жизни, замещать сетованием на обстоятельства, от нас вроде и независящие, но вносящие в наш мир явную помеху, создающие проблему нашему замкнутому на самом себе существованию, в котором живём и наслаждаемся его неизменностью, убогостью его постоянства. И как же мучительно трудно, а порою и вовсе невозможно, увидев в себе такую ошибку, принять её и, уже отталкиваясь от осознания её, двигаться дальше, не возвращаясь никогда к пройденному, не боясь увидеть в каждом последующем поступке тени прошлого, когда-то принятого, неверного решения. Потом я подумал о Дж. Ведь если так трудно нам, людям взрослым, повидавшим каторгу или наоборот пройдящим сквозь медные трубы, если так трудно нам уйти от соблазна сознания правоты своей во многом, то как же тяжело должно быть ей самостоятельно открыть для себя относительно безопасный путь. И можно ли осуждать того, кто не нашёл такого безопасного пути и оказался не способным на расчёты или оказался глупее или ещё того хуже - просто слабее других? Борис Алексеевич, неправильно расценив моё молчание, решил поднять настроение хорошей музыкой. С нами в машине неожиданно оказалась супружеская чета Никитиных. Выругавшись про себя, я назло Никитиным закурил сигарету. *** Мы медленно дрейфовали в плотном потоке машин, ползущих по Ленинградке в сторону её пересечения со МКАДом, в Москву. Жена достаточно уверенно перестраивалась из ряда в ряд под звуки Людвига Вана. За окном теперь было пасмурно и сыро. Рваное, в лоскутах небо, моросило подмосковным дождём и низко нависало над сосновыми рощицами, а уже за ними, вдалеке, почти касаясь острыми крышами облаков, подобно тибетским вершинам на картинах Рериха, виднелись пентхаусы новостроек. Не хватало только радуги, но и она наверняка была где-то рядом, за очередным плавным поворотом шоссе, её можно было разглядеть на фоне здоровой, свинцовой тучи, и тогда, на удивление плывущему из Шереметьева пассажиру, всё вокруг внезапно превращалось в суровую и могущественную Шамбалу. - Слушай, плюнь ты на всё это дело... проехали. – сказала жена, - Давай лучше я Бодягиной позвоню... Она мне на прошлой неделе горячие туры на юга предлагала. Ты давно на южное небо хотел посмотреть... Кентавр, Южный Крест... На зеркале заднего обзора, точно так же как и у водителя на французской ривьере, в нашей машине висел Спаситель, только распятие было православным... Author - JAM .