Американская мозаика-4

Брайтон-Бич. Чего греха таить, в годы перестройки, ускорения и эмиграции у меня сложилось странное впечатление, что Нью-Йорк сосотоит из двух примерно равновеликих частей - Манхеттена и Брайтон-Бич. Где-то в памяти крутилось, что есть еще Гарлем и Бруклин, но каким боком эти окраины связаны с центральными частями города, я не знал. Кроме того я был глубоко убежден, что Бродвей начинается именно на Брайтон-Бич. Скорее всего, это влезло в подсознание под влиянием песенки, в которой некая певица, которая сегодня на Брайтоне выступает, завтра, может, выйдет на Бродвей. Не исключено, что сей географический изыск возник потому, что вся русскоязычная писанина о Нью-Йорк обычно начиналась и кончалась Брайтон-Бич. А, может быть, и фильм, пароль из которого я помню до сего дня: "На Дерибасовской прекрасная погода, на Брайтон-Бич опять идут дожди", произвел на меня столь сильное впечатление, что несколько изменил мои географические познания. Короче говоря, изысканность, некий артистизм и шик были присущи Брайтон-Бич, существовавшему в моем представлении. Этакое яркое, светлое и почти родное пятно, в котором отсвечивались уехавшие певцы, с набившими оскомину эмигрансткими песенками, гастролировали популярные театры и била ключом почти понятная жизнь на фоне загадочного и недоступного в своей многоязычности Нью-Йорка. И теперь понятно, почему садясь в вагон метро, я думал, что еду в рускоязычную столицу американского мира. Даже огромное количество очень загоревших товарищей, набившихся в поезд метро, идущего в самое светлое место Нью-Йорк, не смогли нарушить мой настрой. Хотя несколько насторожило то, что мы стремительно уезжали от Бродвея. Я чуть расстроился, но успокоил себя тем, что и на солнце бывают пятна. Чуть позже в вагоне значительно пожелтело, и это меня уже начало настораживать, но вдруг напротив нас, на вагонном сидении оказалась пятерка китайцев, значительно отвлекшая меня от наплывающих вопросов. Две мамы с детьми и молчаливая старушка. Лишь только войдя и сев на сидение, одна из мам принялась кормить детеныша. Сначала она достала коробочку, из которой извлекла два початочка кукурузы, один отдала ребенку, второй принялась грызть сама. Мы с женой заспорили. Я утверждал, что кукуруза сырая, жена настаивала на отварном варианте. Королева полей была съедена с пулеметной скоростью, оставив нас наедине с сомнениями. Потом мама выволокла коробочку поменьше, стала доставать оттуда нечто зеленое и совать в пасть ребенку. Я, вполне логично предположил, что поев сырой кукурузы, неплохо бы закусить отростками бамбука, но жена меня разочаровала, сказав, что это салат. Что было в третьей коробочке мы не увидели, потому что детишка что-то хлебал оттуда и жевал. Когда все было подчищено и коробочки спрятаны, поезд остановился, семья поднялась и вышла. Такое впечатление, что трапеза была рассчитана с точностью до минуты, как раз на время поездки. До Брайтон-Бич поезд дошел почти пустой. Я морально подготовился к встрече, и мы выпали на улицу. Первое, на что наткнулись мы - это газетный ларек с кучей русских печатных изданий. С верхнего ряда нас приветствовала стайка прелестных, малозадрапированных девичих попок. Попки были знакомыми. Нет, не в том смысле, что я был знаком с каждой лично, но нечто подобное я уже видел неделю назад дома и особой разницы в уровне культуры не уловил. Не того я ждал от Брайтон-Бич... Я внимательно огляделся. Над головой гремел сабвей, стряхивая пыль и копоть с облезлых балок платформы. Мусор фривольно валялся на улице. За углом две обрюзгшие дамы на громком одесском, но со вставными американскими словами, сварливо обсуждали что-то злободневное. Рядом с ними сидел мужик в вислополом банном войлочномй капелюхе и продавал веники, войлочные шляпы, губки, мочалки, бутыльки с цветочными ароматизаторами. Над всем реяла большая надпись:"Доспехи для бани". Настречу, прихрамывая, шел дедок в советском спортивном костюме 70-х годов с русской газетой под мышкой... Неуловимым запахом отчуждения никогда не виданного мною гетто повеяло вдруг. И пока мы шли по Брайтон-Бич-авеню, он все крепчал и крепчал. И тому не мешало, что русских вывесок было сравнительно немного, да и встречались по ходу множество магазинчиков разных этнических принадлежностей, и многоречье текло по улице, но неуловимый дух провинциальности витал в воздухе. То ли роскошь некоторых витрин на общем облезлом фоне зданий навевала это, то ли грохот сабвея над головой, невозможный в том светлом образе Брайтон-Бич, что был сформирован в моей голове, то ли облик попутчиков и встречных пешеходов, то ли все вместе, включая бездомного темнокожего, спящего, прислонясь головой к мусорке. Но рейтинг Брайтон-Бич стремительно катился вниз. Должен признаться, что не только вульгарным любопытством был влачим я, направляясь на Брайтон-Бич. Вообще говоря, визит в Брайтон-Бич был деловым. Нам надо было найти турбюро и выкупить там наши путевки на Ниагарский водопад. Кроме того, я лелеял надежду купить, по слухам водящуюся там, тутовку. Для читателей, далеких от кавказских реалий поясняю - тутовка - это водка, сделанная из тутовника (шелковицы). Мы долго брели по Брайтон-Бич-авеню, пропитываясь духом "маленькой России в Америке", как оповещали развешанные на каждом столбе флаги. Для полноты ощущений зашли в продуктовый и, наткнувшись на вино-водочный, заползли в него. Русская специфика явно ощущалась. Выбор вин был значительно меньше, а водок гороздо богаче, чем в обычных американских магазинах. И мелкотравьем заполняли полки чекушки, мерзавчики и прочая полуодноразовая бутылочная мелкота. Тутовка гордо стояла на полке, поразив шикарным видом и ценой. Я долго крутился возле нее, мучимый сомнениями - брать или не брать, но ходить предстояло еще целый день, да и цена показалась сильно завышенной, и посему тутовка временно осталась в магазине. Когда мы нашли вожделенное турбюро, то долго и недоуменно читали вывеску. Количество услуг, оказываемых этим учереждением, вызывало уважение, смешанное с легким недоумением. Там обеспечивали рабочими визами, билетами во все концы света, занимались переводом денег по всему миру, помогали в иммиграции, составляли трудовую биографию, квалифицированно переводили документы "с русского и обратно" и организовывали турпоездки. К моему глубочайшему сожалению, при всей широте предложений, холя ногтей и ондулясьон на дому не предлагались. Узенькая лесенка привела в малюсенький коридорчик с тремя комнатами и туалетом, закрытым навечно. Так, по крайней мере, казалось, глядя на пожелтевший от времени листок с надписью "Туалет на ремонте". Яркогубая дама радостно стала считать наши деньги, но застигнутая вопросом, пароходным голосом завопила: "Слава, расскажи людям". Слава пришел и тут же обиделся, когда в середине разъяснения, где говорилось о гостинице, в которой будем ночевать, я спросил надо ли везти с собой полотенца и туалетную бумагу. Нам уже приходилось сталкиваться с русскоязычным сервисом, и поэтому мы были настороже. "Это четырехзвездочная гостиница", - гордо ответил он. "А завтрак входит?" - подпустил я. "Шведский стол", - чуть бегая глазами, сказал Слава, почему-то притушив апломб в голосе. Последнее сообщение не вызвало у нас особого доверия, но и не особо заинтересовало, потому что завтракать, по ряду причин, мы все равно не собирались. Разве что так, зайти, полюбопытствовать. Выяснив место встречи с автобусом назавтра утром, мы распрощались и пошли. Улица опять встретила грохотом сабвея над головой. Мы дошли до конца Брайтон-Бич-авеню, сиречь ряда магазинчиков и очереди ресторачиков и, чтобы смягчить гнетущее впечатление, повернули к морю. Щербатый, косой и кривой дощатый настил встретил нас на берегу. Бульвар впечатлял размерами ошую и одесую, но смотреть на океан и достопримечательности приходилось урывками, значительную часть времени глядя под ноги, дабы не обезножеть. Часть бульвара, пришпандоренная непосредственно к Брайтон-Бич, в основном, звучала по русски. По мере продвижения к Кони-Айленд, в воздухе появлялись американизмы, а потом пошел уже почти чистый американский. У нас, помимо желания прогуляться, было еще и весьма настоятельная рекомендация дочери подкрепить силы хотдогами, которым уже почти сотня лет. На Кони-Айленде, на том же самом месте, уже много лет торчит забегаловка, (не бейте ногами, не помню ни имени хозяина, ни даты основания), где впервые сосиска в длинной булочке стала американским национальным блюдом. И до сих пор ее продают по два с половиной доллара за штуку. Честно признаюсь, когда я заказал ее и сгрыз, то почувствовал себя почти американцем... (хотя потом оказалось, что я по безъязыкости своей потерял значительную часть прелести этой трапезы, недополучив некий соус, горчицу и еще нечто, наплюхиваемое в булочку). Около забегаловки народ стрелял по живой мишени. Аттракцион назывался "подстрели фрика" (по крайней мере, так я перевел название этого развлечения). Мы пришли в то время, когда очень грустный парень напяливал на себя доспехи, наполовину хоккейные, наполовину бейсбольные, а потом нацепил на лицо маску с прозрачным пластиковым забралом и прикрылся большим щитом. Почтеннейшая публика, заплатившая свои кровные денежки и получившая ружья, напоминавшие смесь пульверизатора с охотничьим ружьем, готовилась обстреливать несчастного. Наконец, руководитель аттрациона дал команду, и на медленно перемещающуюся мишень посыпались круглые пластиковые пули. Слава Создателю, стрелки из них были, как из меня балерина... Брр...Нам только этого не хватало... Мы повернулись и ушли в море. Не на фрегате, со скрипящим рангоутом, а просто по эстакаде, уходящей метров на сто в океан, где дул холодный, соленый океанский ветер. И когда мы уселись передохнуть, нас снова достал Брайтон-Бич. -Сема, у тебя есть селлфон, я извиняюсь? Сема пробубнил что-то в ответ и протянул мобильник. -Шурик, я тебя умоляю, пройди на мост, я тут стою, и я не имею ключей, чтобы вернуться домой. Что? Ну забыл. Нет, я не могу пойти туда. Ты приди на мост и принеси мне их. Окей? Шурик, я говорю по чужому телефону, ну, забыл я свой дома тоже. Шурик, это спорный вопрос, ну допустим сегодня я, а спроси любого, и все скажут, что самый большой мудак это... Хорошо, хорошо, не ты. Только принеси ключи. -Сема, спасибо, ты понимаешь, забыл ключи, а этот мудак, мой братец, ему трудно оторвать зад от скамейки, где он играет в шахматы с такими же мудаками, еще расказывает мне мансы. Сема, ты смотри, если тебе нужны рАчки, или еще что там - у меня все есть... И мужичонка, почесывая тощую задницу, упрятанную в спортивные штаны с лампасами, которых уже и в России давно не выпускаются, пошел к своим удочкам... Мы посидели еще десять минут. Потом обратная дорога - эстакада - Кони-Айленд - Брайтон-Бич - метро... В вагоне, напротив сидела девушка и читала книгу "Разговор с богом". Чуть в стороне громко, на весь вагон, по-русски ругался с матерью, благообразной старушкой, мужик лет пятидесяти. А рядом сидел солидный дядя в босоножках на белые носки и, ни на что не обращая внимания, возмущенно сопя, что черкал на полях книжки. Ну, у каждого есть право не соглашаться с автором подумал я, и искоса заглянул. Книжка оказалась на русском. На полях, под конвоем восклицательных знаков темнели реплики: "Неверное рассуждение!!!", "Абсурд!!!", "Полное отсутствие понимания предмета!!!". Я уважительно покосился на дядю. Поскольку книжка была явно техническая, хотя и очень старая, с уже пожелтевшими страницами, мне стало ужасно интересно, что же товарищ так раздраконил. Наконец он чуть иначе перехватил книгу и мне стала видна надпись вверху страницы. Книга называлась "Общая теория относительности". Карта линий метро, по которой я следил, где нам выходить, брякнулась на пол. Прощай, Брайтон-Бич...