Американская мозаика - 3

Манхеттен, Манхеттен... Бредем по Манхеттену, глазея по сторонам. Туристы фотографируют все на каждом шагу и при этом глядят на небоскребы с разинутыми пастями. Сначала снисходительно улыбнулся. Ну, право, приехал, небось, из какого-то Крыжополь-сити, где и дом в три этажа событие, а тут... Ну, нас-то на мякине не проведешь. Гордо задираю голову, и вдруг обнаруживаю, что тоже открываю рот. Захлопываю его и испуганно повторяю движение. И вдруг понимаю, что расхожая фраза "смотрел на небоскребы, разинув рот" ужасно точна. Она не говорит о восторге смотрящего. Она просто точна анатомически. Попробуйте сами задрать голову как можно выше, и вы убедитесь, что с открытым ртом это делать гораздо удобнее. На берегу очередь, как в Мавзолей. Ждут катерка, плавающего к подножию статуи Свободы. Стоят под музыку. Потому что рядом на скамейке сидит афроамериканский негр и дует в саксофон. Чуть дальше представитель братской Латинской Америки бацает на гитаре и дует в свирель. Подошли к кассе. Не то чтобы жалко полтинника, но стоять в очереди совсем неохота. Тем более знаем, что можно без очереди и к тому же бесплатно проплыть на пароме мимо этой статуи и поглядеть на нее. Паромные посетители делятся на две категории - те, кто едет по делу и те, кто фотографируется. Вторых неизмеримо больше. Среди них парочка, переговаривающаяся на русском, но читающая вслух путеводитель на немецком, поскольку он один на двоих. На паромном вокзале, около туалета, малюсенькая китаянка развлекается фонтанчиком с питьевой водой. Надо заметить, что около многих общественных туалетов на вокзалах, аэродромах и т.д. почти везде есть фонтанчики для питья. Нажимаешь на кнопочку, из фонтанчика начинает бить струйка, падающая в небольшую нержавеющую раковинку со стоком, наклоняешься и пьешь. Девуля не достает до поилки и не видит, что происходит со струйкой воды. Она нажимает на кнопку, слышит звук льющейся воды, ждет некоторое время, после этого становится на цыпочки, поднимает ручонку и хлопает по корытцу, где по ее мнению должна собраться лужица. Но там вода уже убежала в сток. Она недоуменно смотрит на чуть влажную ладошку и не понимает, куда делась вода. И снова жмет на кнопочку. Уолл-стрит. В голове крутится фраза, читаемая голосом Левитана: "Воротилы Уолл-стрита вновь раздувают пламя холодной войны". Видели мы этих воротил. В дорогих костюмах и галстуках крутятся возле подъездов и шабят. Или стоят в очереди за пластмассовым контейнерчиком с китайской/арабской/мексиканской едой за пятерку. Тьфу на них... И вот этих-то мы боялись? Им бы лишь пожрать... Но заполняющие весь страшный Уолл-стрит запахи достают и нас. Выползаем к заливу. Какой-то ларек на колесах. В нем тетя, занимающая половину внутреннего пространства и сухощавый мужичок. Пока рассматриваю меню и составляю в башке фразу, чего, я, собственно, хочу, слышу, как они переговариваются на русском. Облегченно вздыхаю и заказываю. Будет чего внукам рассказать. Как с воротилами Уолл-стрита на одной лавочке питался. Вдруг слышу русскую речь. Разговаривают трое строго одетых воротил. Невольно мелькает мысль - молодцы мужики, куда прорвались. Везде наши люди. Один из них хорошо поставленным голосом рассказывает, какой у них был шикарный сад, какой там рос роскошный урюк, и какой потрясающий был у него двухкомнатный курятник, и какие там были породистые куры. В разгар воспоминаний звенит мобильник у него в кармане. Он что-то говорит в него, потом важно сообщает собеседникам: "Хозяин вызывает", поправляет галстук, идет к большому, черному автомобилю и садится на шоферское место. Остальные тоже разбредаются по машинам. Н-дя, кажется, с воротилами я поторопился... В Бруклине на обзорной площадке рядом с мостом, рядком стоят три белоснежных лимузина. Во-всю используя вид на Манхеттен, три съемочные бригады пытают вспышками и кинокамерами три брачующиеся пары. Все невесты с одинаковыми прическами, в одинаковых белых платьях, женихи в беловерхо-чернобрючных смокингах, и даже букеты одинаковые. Мы стоим и устало пытаемся понять - то ли три сестры-близняшки женятся на трех братьях-близнецах, то ли у нас солнечный удар от холодного ветра, то ли все китайцы на одно лицо. У меня мелькает мысль, что если фотографы на секунду запнутся и отстанут от своих подопечных, то фиг они разберутся кому кого надо снимать. Да и черт с ним, все равно всё одинаковое. Почтительно потрогав канаты и погуляв по Бруклин-бридж выползаем к садику. Жена с вожделением смотрит на киоск с мороженым, а потом переводит взгляд на меня. Чистая, нескрываемая любовь и жажда обладания светятся в нем. За такой взор Прекрасной Дамы рыцари шли на смерть... Но я то знаю причину этой страсти в глазах и поэтому иду тыкать пальцем в картинки, чтобы получить желаемое мороженое. Со стаканччиками в руках ищем где примоститься. В пяти шагах, возле черной ограды, на черном камне, в черном костюме, прислонив черный рюкзак к ноге в черной туфле, сидит черный как сажа негр и ест красное мороженое. Мы решаем чуть разнообразить цветовую гамму и садимся рядом. Чтоб нам было не скучно, другой негр шляется мимо нас с каким-то рекламным щитом, который держит высоко над головой. Мне даже лень читать, куда он нас приглашает. Обратный поезд. Процентов тридцать сидящих задумчиво сосут через трубочку содержимое высоких пластиковых стаканчиков. В основном кофе. Вдруг на какой-то станции вваливается вполне интеллигентного вида мужик с банкой в бумажном пакете. По вагону разносится запах пива. Гулко глотаю слюну. Но ничего, дома меня тоже ждет эта холодная радость. Станция Хемпстед, на которой лавочки сделаны из старых, времен 30-х годов, кожаных чемоданов, а посреди площадочки стоит странный монумент из подобных разновеликих чемоданов, сложенных высоченной, в два человеческих роста, стопкой. Бредем домой... За рулем стоящего у обочины не очень большого автомобиля колышется бесфоменная туша. Ручной тормоз и рукоятка переключения режимов скорости затерялась в складках жира. Сидение отодвинуто максимально назад, и его спинка застенчиво прячется в туше. К тому же туша содрогается в ритме репа, рвущего динамики машины, чуть раскачивая и машину. "Ой, мама мия...", - вырывается у меня. "Тшш, папа, услышит", - испугано бормочет дочь. Ну, понятно, выражение-то международное. Вот если б я сказал "ну ни х... себе, ... твою мать", то меня бы не поняли. Я объясняю жене и дочери, что пока он будет выбираться из машины, чтобы наказать меня, я уже успею убежать очень далеко. Но для себя решил в дальнейшем выражать удивление исключительно на родном матерном... Дом... Первая бутылочка залпом выпитого ледяного пива... Сигарета... Кайф...