Краткий очерк жизни "совка" 3. Гоусанский период (II часть)

Командировки На протяжении многих лет мне по несколько раз в год приходилось летать в Москву и Ленинград на срок от недели до месяца, месяцами приходилось работать в Севастополе и Феодосии. Командировки оставили значительный след в моей жизни. Мне посчастливилось бывать в Москве в Большом театре («Борис Годунов), и в Кремлёвском дворце («Лебединое озеро»), а в Ленинграде - в Большом драматическом ( «Карьера Артуро Уи») и в Кировском ( «Лючия де Ламермур»). В скобках я отметил те спектакли, что спустя десятки лет ещё остались в памяти. И в Москве и в Ленинграде мне довелось жить и на частных квартирах,и в московских гостиницах «Золотой колос», «Россия», «Метрополь», «Москва», а в Ленинграде – в гостиницах «Октябрьская», «Россия», «Советская». Собирал грибы в подмосковном лесу в районе Серпухова, катался на лодочке по Пироговскому водохранилищу, бродил по «Серебряному бору», любовался дворцами и парками в Петергофе, Ораниенбауме, Пушкине, Гатчине, полазил по фортам Кронштадта. Много впечатлений осталось от крымских командировок. Вот лишь беглое перечисление достопримечательностей, которые сохранила память: Воронцовский дворец в Алупке, дома-музеи Айвазовского и Грина в Феодосии, дом-музей Чехова в Ялте, «Ласточкино гнездо» в Мисхоре, панорама «Оборона Севастополя 1854-1855 гг.». В Москве находилось наше головное предприятие численностью до десяти тысяч человек, имеющее филиалы и базы в Крыму. Это предприятие разрабатывало громадные комплексы для красавцев БПК (больших противолодочных кораблей), в которых наши разработки были небольшим, но ответственным звеном в цепи передачи информации для управления боевыми средствами. Когда были изготовлены все системы первого комплекса, москвичи решили проверить его работоспособность на своём стенде (на территории предприятия было построено специальное помещение без окон с искусственным климатом и освещением). Мы также установили там свою аппаратуру и провели много напряжённых дней, участвуя в доведении комплекса «до ума». В подобного рода командировки, когда надо было работать с аппаратурой, мы ездили бригадой (минимум три человека: ответственный разработчик, монтажник и сборщик). Моими товарищами в этом плане были отличные мужики, великолепные специалисты. От монтажного участка: Евгений Александрович Романцов, Ахилл Моисее вич Горжалцан, Борис Степанович Скляров, Саша Охохонин, Шамиль Хаимов, Саша Пилипенко, Вася Кузнецов. От сборочного участка чаще всего со мной сотрудничал Лёша Золоторёв. О командировках есть что вспомнить, так как время, проведённое в них часто напоминало студенческие годы: примерно та же свобода от домашних и служебных ограничений, сам себе господин. В любой командировке естественно была цель, были проблемы, которые необходимо было решать, но была относительная свобода выбора путей решения и полная свобода выбора, что делать в нерабочее время. Я категорически не мог сидеть в гостинице, меня вечно куда-то носило в поисках новых впечатлений, в гостиницу или на квартиру я приходил только спать и то не всегда. Итак, «зарубки» в памяти по городам. В Москве работа на стенде длилась около месяца. Вася Кузнецов прибыл раньше меня и ему удалось устроиться в гостинице «Москва». А мне пришлось жить на квартире. В один из выходных дней решил поехать в «Серебряный бор». Получил колоссальное удовольствие, которое вылилось в четверостишье: О красотах природы писалось немало,

Что добавить могу к ним, бездарный?

По тропинке лесной как во сне я бреду

И Есенина тихо шепчу благодарный. Другой раз мы с Василием поехали в Серпухов к нашим бывшим сотрудникам, Козловым. Прежде чем отмечать встречу, поехали по грибы в какой-то лес. Мне показали, какие грибы съедобные, и разбрелись по лесу. Удовольствие получил, «выше крыши». Вернулись домой, пожарили грибы с чем-то ещё (кажется, с картошкой). Было очень вкусно в сопровождении «150 с прицепом». В одной из командировок отдел, в котором я работал, выезжал на выходные в лес. Взяли меня с собой. Запомнилось, что развлекались так, как это характерно для россиян: пили при свете костра из жестяных кружек, почти не закусывали. Очнулся под утро в стоге сена. Вокруг валялись где в одиночку, где парами мои сотоварищи по пьянке. Не помню, как я очутился в этом стоге. Удовольствие получил ниже среднего. В Ленинграде командировки были, в основном, на кораблестроительный завод им.Жданова. Спущенный на воду очередной БПК стоял у стенки. Мы с Борисом Степановичем Скляровым производили монтаж и наладку нашей аппаратуры, подготавливая её к швартовным испытаниям в составе комплекса пуска и управления бортовыми ракетами. Для выполнения этих работ на заводе был открыт заказ, позволяющий нам получать со склада все необходимые материалы. У нас, в общем-то, не было нужды ни в чём, но кто-то подсказал, что на этот заказ можно выписать спирт. Пошёл я в отдел снабжения составил заявку, в которую включил: марлю, бязь, ещё какую-то ерунду, а в конце приписал 20 литров спирта ректификата. В отделе были одни женщины, они стали возражать против такого количества спирта. Тогда я сказал, что всё остальное пусть берут себе, а мне только спирт. Дал задание матросам достать канистру и бутылки. Разлили спирт по бутылкам, оставив литра два хозяину канистры, дали несколько бутылок матросам. Пришёл Эрих Васильевич Дюжев, военпред, ведущий наблюдение за ходом работ и испытаний нашей аппаратуры, дали ему пару бутылок, а что осталось перенесли постепенно в своё жилище (комнату заводского общежития). Недалеко от общежития был открыт один из первых в стране магазин самообслуживания (по нынешнему – «супермаркет»). Мы со Степанычем набрали полную тележку всякой снеди и разных сортов чая(грузинский, китайский, цейлонский и др.). Теперь каждый день у нас был праздник. Заваривали в стеклянной кастрюле чай-ассорти, закутывали её в одеяло. Раскладывали закуску, разливали по стаканам разведённый спирт и пировали. Потом, когда открывали чай, аромат шёл по всему этажу и слышались восторженные возгласы соседей. Зимой в Ленинграде бывали такие дни, что мне в бакинской экипировке невозможно было высунуть нос на улицу (мороз, повышенная влажность и сильный ветер). В один из таких промозглых дней я на работу не пошёл. Жил я на 12-ом этаже гостиницы «Советская». Сижу смотрю в окно. Идут два алкаша и почему-то один из них несёт бутылку на вытянутой руке. Вдруг он поскользнулся, взмахнул руками и упустил свою драгоценную ношу. Ни разу даже на кладбищах я не видел таких скорбных фигур. Они долго стояли и смотрели на осколки, не в силах поверить в постигшее их горе. В ту пору было модно «соображать на троих». Заскочил я как-то вечером в магазин, ко мне радостно кинулись двое: «Слышь,очкарик, третьим будешь?». В ответ я рассмеялся и рассказал им услышанный недавно анекдот. Вот также двое нашли третьим очкарика. Суют ему бутылку, мол, как ты в очках, пей первым. Но очкарик упёрся – из горла пить не хочет. Спросили стакан у продавщицы. Та обругала их и сказала, чтобы не делали из магазина распивочную. Вышли и стали стучать в близлежащие дома, просить стакан, но их везде гонят. Идут они унылые с открытой бутылкой и видят, валяется мужик, вокруг него лужа и рвотина. Один говорит другому: «Видишь – люди уже веселятся, а мы связались с очкариком и до сих пор ни в одном глазу». Рассказал я, они сочувственно меня выслушали и вынесли вердикт, что, действительно, с очкариком связываться не стоит. И смех, и грех… Если не ошибаюсь, был это 1971. В Феодосии готовился к ходовым испытаниям очередной БПК, на котором были установлены наши «КАНАЛы». Помнится,что сроки разработки и изготовления этих опытных образцов были сорваны и по договорённости с заказчиком они были поставлены на корабль без стендовых испытаний. Незадолго до поездки на ходовые испытания я обнаружил допущенную мною серьёзную ошибку в электрической схеме прибора. Раздумывать, охать и ахать было некогда, надо было срочно лететь в Феодосию и делать перемонтаж, чтобы по вине нашего института не были сорваны грандиозные испытания: в море должна была выйти эскадра кораблей черноморского флота. Но был июль месяц – вылететь из Баку на Симферополь срочно было невозможно даже при наличии блата. Максимум, чем могли мне помочь, это дать три билета на Сухуми. Итак, бригада в составе Евгений Александрович Романцов, Борис Степанович Скляров и я, нагруженные инструментами и приборами вылетаем в Сухуми. Мы считали, что главное вырваться из Баку, а там до Феодосии рукой подать, как-нибудь доберёмся. Прилетели и сразу в кассы аэрофлота – оказалось, что на ближайший месяц билетов нет, мы на ж.д. вокзал – билетов нет на ближайшие две недели, мы в морской порт – столпотворение, людей тьма, многие уже несколько суток живут в очереди около касс. Заняли очередь и мы. Сунули в какую-то камеру хранения вещи и пошли знакомиться с городом. Набрели на обезьяний питомник. Получили колоссальное удовольствие. Мы и не подозревали о существовании такого разнообразия этих животных: от размера крупной кошки до почти двухметровых гигантов. Вернулись к кассам, проторчали там до вечера – очередь не продвинулась не на йоту. Решили попробовать как-нибудь влезть на пароход, который отправлялся где-то в час ночи. Пришли на пристань – та же картина, что и у касс, народу полно, а пропускают к трапу строго по билетам. Наше внимание привлекла большая многодетная семья, которая уже несколько суток не могла попасть на пароход: дети, кто плачет, кто спит прямо на полу, родители сидят на узлах отупевшие от усталости. И вдруг подходит к ним какой-то высокий мужчина, что-то сказал сопровождавшим его морякам и они, собрав манатки этой семьи, проводили её на пароход. Мне сказали, что это начальник порта. Мы были тронуты его человечным поступком. Нам, конечно, пролезть не удалось. Был уже второй час ночи, становилось прохладно, а о гостинице нечего было и думать. Нашли несколько картонных ящиков, разложили их на скамейках и промучились до утра в тщетной попытке уснуть. Утром вернулись в безнадёжную очередь. Тут я увидел идущего в свой кабинет начальника порта. Я пошёл за ним и попросил дать мне книгу жалоб и предложений. Он помедлил, попытался выпытать у меня, что я хочу писать, но книгу всё-таки дал. Я написал, что мы, командированные на объкт государственной важности, застряли здесь, но ни на кого не в обиде, так как видим, что творится. Далее я написал, что мы были свидетелями проявления высшей человеческой чуткости со стороны начальника порта, который в хаосе толпы желающих уехать разглядел многодетную семью, находящуюся в критическом состоянии, и тихо, без шума, буднично оказал им своевременную помощь. Заключил я словами, что побольше бы нам таких людей как имярек, что неизвестно, сколько мы ещё проторчим здесь, но как бы то ни было в памяти нашей о Сухуми останется образ этого замечательного человека. Закончив писать, я сразу же вернул книгу начальнику и ушёл к своим в очередь. Через некоторое время он нашёл меня и сказал, чтобы я подошёл к кассе через служебный ход, сказал, что кассирша нам поможет. Действительно мы получили палубные билеты на очередной рейс Сухуми-Ялта. Ночь мы опять продрогли теперь уже на палубе. Утром решили, что кушать пойдём по очереди, чтобы не бросать приборы. Сначала в ресторан пошли Женя и Степаныч. Когда они повеселевшие вернулись, пошёл в ресторан я. Заказал какую-то еду. Жду. Подходит официант и ставит мне бутылку вина. Я говорю, что он ошибся, я не заказывал. А он отвечает, что ошибки нет, что это мне передали вон с того стола. Я посмотрел и увидел начальника порта в компании двух блондинок, который приветливо помахал мне ручкой. Ну что ж, бутылка эта пришлась нам кстати, распили мы её на палубе. Когда мы пришли в Ялту, на Феодосию уже выехать было нечем. Надо было искать ночлег. В переполненной отдыхающими Ялте нам с трудом удалось снять три койки, но не в комнате, а в саду. После двух бессонных ночей эту ночь мы провели как в раю. На следующий день, наконец, добрались до Феодосии. Устроились на жительство мы на теплоходе, который москвичи пригнали в Феодосию, чтобы использовать его в качестве гостиницы. В каютах, конечно же, жили хозяева, а нам отдали трюм, который прозвали «Зал Чайковского». Там было множество раскладушек и матрацев. Нам было лучше, чем москвичам в раскалённых надстройках, нам было чем дышать – через множество иллюминаторов было какое-то движение воздуха. Корабль наш стоял на рейде и каждое утро нас доставляли на него попутными катерами. Я в темпе правил монтажные схемы, а Женя и Степаныч развязывали жгуты, вытягивали ненужные провода и заводили новые по новым адресам. Переделок было много и я, как будто чувствуя беду, старался быстрее закончить свою часть работы. А случилось вот что. В Крыму началась эпидемия холеры. Власти Феодосии переоборудовали одну из больниц в инфекционную и обратились к населению сообщать в милицию о всех, у кого будут замечены признаки холеры (прежде всего, рвота). Я отравился ставридкой и оказался первым клиентом этой больницы (диагноз был – ботулизм). Пришли ко мне Женя и Степаныч и сообщили, что корабль уходит в Севастополь. Договорились, что они продолжат перемонтаж и на переходе, а я поеду вслед за ними как только меня выпишут. Так и сделали. Выписали меня через четыре дня, к этому времени больница была уже переполнена. Ребята потом мне рассказывали, что в наш пост было поломничество – все приходили смотреть на сумасшедших бакинцев, которые работали на ходу в условиях качки до поздней ночи, и спрашивали, не золотом ли им платят. Вот такие были времена и такие были у нас кадры. Перемонтаж был закончен, проверили мы систему от имитатора и успешно участвовали в ходовых испытаниях. Разное В 1968 году сотрудник моей группы, Виктор Гутерман, заядлый турист, имеющий массу знакомств в среде бакинских туристов и альпинистов, достал мне путёвку в альплагерь «Цей», что в Северной Осетии. Часть маршрута из Орджоникидзе до лагеря пролегла над Цейским ущельем. Я сидел в автобусе у окна и слушал оживлённую болтовню шофёра с пассажирами, местными жителями. В какой-то момент я глянул в окно и не увидел земли, посмотрел вниз и мороз пробежал по всему телу: правые колёса автобуса шли по самой кромке дороги, за которой был обрыв в глубокое ущелье. Сейчас уже не помню, но ничего необычного не было бы, если бы я начал тогда молиться, чтобы мы проскочили эту часть дороги без приключений. А шофёр продолжал болтать, как ни в чём не бывало… Лагерь располагался на высоте 2000 м. Рядом с лагерем бежала ледяная вода горной речки «Сказ дон», в которой мы купались по утрам. Разбили нас на группы по 11 человек. Меня избрали старостой группы (наверное, потому, что я был самый старший по возрасту). Были у нас скальные занятия, были походы через снежные перевалы (ночевали в палатках среди снежных сугробов, валялись в плавках на снегу), было восхождение к подножью Казбека (пять часов «ишачки») и было зачётное восхождение на пик «3700», после которого нам торжественно вручили значки «Альпинист СССР». Очередная командировка в Севастополь бригады в составе: Саша Пилипенко, Лёша Золоторёв и я. В гостинице «Украина» Саша и Лёша поселились в двухместном номере ,я – в таком же номере этажом выше. Лето. Прекрасный вечер. Мы гуляем по вечернему городу «от бочки до бочки», запивая карамельки «сухарём». Настроение хорошее, завтра выходной. Мы договариваемся с Сашей смотаться в бухту «Ласпи», Лёшу эта идея не увлекла. Возвратились в гостиницу в 12-ом часу ночи. Ребята пошли в свой номер, а я задержался в вестибюле, моё внимание привлекла симпатичная паспортистска. Я подошёл к её стойке и начался лёгкий флирт с шутками и многозначительными взглядами. В разгар этой нашей игры шумно вваливаются в вестибюль два парня гвардейских габаритов (ростом под два метра). Один нормального телосложения, но рядом со своим товарищем он выглядит узкоплечим, так как тот был что называется «косая сажень в плечах». Так вот, громко разговаривая, они подошли к лифту и стали вызывать его кабину, нервно и многократно нажимая кнопку. Но всё было тщетно, система не включалась. Тогда они начали бить ногами в дверь лифта, требовать у дежурного администратора (пожилой женщины) включить его, так как они не намерены подниматься на шестой этаж пешком. Чёрт меня дёрнул вежливо напомнить им, что лифт работает только до 23-х часов. Они подошли к стойке паспортистки и начали что-то грубить ей, а «узкоплечий» обратил внимание на меня: «Ты что-то вякнул? Идём выйдем». Вышли из вестибюля. Он встал на ступеньку ниже, чтобы удобней было со мной «общаться» и, ни слова не говоря, врезал мне по скуле, которая сразу вздулась мощным шишаком. В ответ он получил серию ударов, под давлением которых он начал отступать со ступеньки на ступеньку до тротуара. Там он получил сокрушительный удар в челюсть и упал. Я спиной чувствовал, что вот-вот вмешается в бой «косая сажень», поэтому мне надо было этого окончательно отключить. Я взял его за чуб и ударил головой об асфальт. Только я это сделал, из гостиницы выскакивает второй и с лёту бьёт меня ногой по заднице. Но не успел он опустить ногу, как получил удар в челюсть и грохнулся. Вскочил и рванулся бежать, но зацепился ногой за заборчик клумбы и снова упал, снова вскочил, забежал в гостиницу и исчез по лестнице наверх. Я кинулся за ним и крикнул вдогонку, что-то издевателькое по поводу шестого этажа. Пошёл я к своим. Саша с Лёшей, по моему расхристанному виду поняли, что я побывал в переделке, и начали спешно одеваться, чтобы защитить меня. Мужики они были в то время здоровые и могли действительно наказать любых обидчиков, но я их отговорил, так как они были членами партии и ввязываться в скандал им было не с руки (я в ту пору ещё в партии не состоял). Тем более, что инцидент, вроде бы, уже исчерпан. Пошёл я к себе, сбросил измазанную кровью и кое-где рванную распашонку(«узкоплечий», прежде, чем грохнуться цеплялся за меня), переоделся и спустился посмотреть, как он там. Смотрю в вестибюли и около входа в гостиницу толпа людей. Я спросил, в чём дело. Говорят, что убили человека. Меня это встревожило. В толпе увидел лейтенанта милиции, который искал свидетелей происшествия. Я подошёл к нему и сказал, что, по-видимому, я виновник этого шума. И рассказал о том, что случилось. Он удовлетворился моим рассказом, который совпадал с показаниями паспортистски и администратора, и хотел уже уходить, но тут подъехал джип, из которого выскочил майор милиции и какой-то тип в штатском. Лейтенант доложил, что произошла заурядная драка. Майор гаркнул на него и приказал составить докладную в письменном виде. Пошли с ним ко мне в номер ,он сказал, чтобы я написал объяснительную, а сам пошёл в номер к этим друзьям. Вернулся, взял то, что я написал, и рассказал, что эти ребята из Смоленска, велосипедисты, что каждый год приезжают вот такие орлы на велопробег по Крыму и каждый раз ведут себя безобразно. Посмотрел на меня с удивлением и похвалил. Сказал, что хорошо я их отделал: один с сотрясением мозга отправлен в больницу, а другому наложили гипс на сломанную руку. Я спросил, будут ли у меня неприятности. Он ответил, чтобы я ничего не опасался, а у них неприятности будут. Для начала их, естественно, снимут с велопробега. На следующее утро мы с Сашей Пилипенко идём к Артиллерийской бухте, чтобы отправиться в запланированное путешествие в бухту Ласпи, и вдруг я вижу, идут навстречу шесть гвардейцев, у одного рука на повязке в гипсе. В нём я узнал того, что «косая сажень». Подумал, что сейчас они сделают из нас отбивную. Но они прошли мимо. Я понял, что он не узнал меня, так как видел на мгновение только мою задницу, когда наносил по ней удар ногой (получилось что-то похожее на эпизод из армейской службы Швейка). Однажды в Севастополе случилось ЧП. Корабль, на котором мы устанавливали свою аппаратуру, готовился для проведения швартовных, а потом и ходовых испытаний. Естественно, вся документация и протоколы испытаний были секретными. Для ведения всех секретных мероприятий из Москвы прислали секретаря-машинистку из первого отдела головного института. На корабле ей дали спецкаюту. И вот спустя некоторое время, после того, как она обосновалась на своём рабочем месте, какой-то бывалый матрос в душевой заметил у товарища признаки то ли сифилиса, то ли триппера. Забили тревогу. Всю команду срочно пропустили через венерический диспансер. Оказалось,что «награждёнными» были все те, кто побывал в секретной каюте. А это не много, не мало около двух десятков человек. Давно замечено, что женщина на корабле – к беде. Однажды сотрудник отдела, Тофик Гамидов поделился со мной возникшей проблемой: женится его родственник, свадьба состоится в Таузе (около 400 км от Баку), а ему с женой ехать общественным транспортом тяжело, хлопотно и неудобно перед родственниками. В связи с этим он пригласил нас с Цилей составить им компанию в качестве гостей. Мои колебания он преодолел тем аргументом, что нам предоставляется возможность увидеть настоящую азербайджанскую свадьбу не со стороны, а изнутри. Циле, конечно, тоже было интересно увидеть всё своими глазами.Завёл я свой «Жигулёнок» и поехали. В районе Баксовета мы присоединились к длиному кортежу машин, сопровождавших жениха, сына дяди Тофика (дядя был каким-то крупным чином в системе то ли КГБ, то ли МВД). Это было накануне празднования 7 ноября. Ехали ночью. Вечером следующего дня состоялась свадьба в доме с множеством комнат. Тофик рассказал мне в этом доме снимали эпизоды с князем в фильме «Аршин мал алан». Мужчины сидели на застеклённой веранде за длинным столом, сплошь уставленном бутылками и горами баранины, а женщины расположились во дворе, превращённом в шатёр из ковров. Пел настоящий ашуг, говорили длинные речи гости, в числе которых были профессора. Остаток ночи мы провели у соседей, которые угощали нас ароматным чаем, настоянным на травах. Утром кортеж с женихом и невестой двинулся в Баку. На выезде из Тауза местные бедняки сделали завал, остановили кортеж и стали требовать выкуп за невесту. Из машин вышли молодчики с бычьими шеями и на полном серьёзе (я полагал,что ритуал с выкупом – это игра) надавали ребятам и расчистили дорогу. В момент, когда мы проезжали Кировобад, там шла демонстрация в честь праздника 7 ноября. Наш кортеж рассёк колонну, а местная милиция стояла по стойке смирно и отдавала честь. Откат В 1976 году дочка окончила школу. К этому времени все стороны моей жизни достигли своей высшей точки. У нас была хорошая квартира,машина и великолепная собака, дочка окончила школу с хорошим аттестатом (при поступлении в ВУЗ ей предстояло сдавать только два экзамена), жена пользовалась авторитетом и уважением всего института, моя группа была выделена директором в отдельное подразделение с перспективой развития в «отдел функциональных устройств», я был назначен научным руководителем НИРа (научно-исследовательской работы), мне удалось собрать в группе хороших специалистов своего дела, лучшими среди них были Эрик Арутюнян, Серёжа Чебуханов, Игорь Монастыренко и Нателла Халилова. Работали мы, можно сказать, вдохновенно, всё у нас получалось. Не раз в отдельском соцсоревновании мы занимали первое место с вымпелом и денежной премией. Когда я бывал подолгу в командировках, Циля в своих письмах рисовала приятную для меня картину: проходя по нашему этажу мимо моей комнаты, она видела, что моё отсутствие никак не отражается на работе: в комнате тишина, каждый занят своим делом. И действительно, когда я возвращался, ребята по очереди подсаживались ко мне и рассказывал о своих успехах за время моего отсутствия. Всё это грело мне душу, так как я читал о том, что в Штатах тот руководитель считается успешным, которого не видно, отсутствие которого не нарушает рабочего ритма. Эрик пришёл в мою группу лаборантом и без «отрыва от производства» успешно окончил факультет вычислительной техники, Серёжа и Игорь окончили ВУЗ по специальности «информационно-измерительная техника» - это точно соответствовало тому, что требовалось для наших разработок. А Нателла была асом в области оформления и проталкивания через нормоконтроль наших схем. Я окончил несколько курсов повышения квалификации в Москве, Ленинграде и у нас в институте под руководством столичных специалистов. У нас мы проходили курс по АСУП (автоматизированные системы управления предприятием). В своей выпускной работе я сделал системный анализ работы нашего предприятия и выработал рекомендации по подготовке его к АСУП. Видимо, с подачи руководителя курса директор затребовал мою работу и тщательно её изучил (так мне передали его приближённые). Вобщем, как говорится, «живи и радуйся». Но пик он и есть пик. После него начинается спад. Всё началось постепенно с потери одной позиции за другой. Первой потерей стало расставание с Марсиком. Дочка приболела и моя мама считала, что это из-за собачьих волос, которые в квартире действительно были. Был поставлен вопрос: что для меня дороже - здоровье ребёнка или собака? И пришлось мне отвезти Марсика на «птичий рынок» и отдать за символическую плату в хорошие руки. Сопровождал меня Володя Марьмчук. Обратно я ехал, не видя дороги, слёзы застилали глаза. Приехал все кинулись к машине и, когда увидели, что Марсика нет, все и мама в том числе разрыдались… Следующий этап спада был более сложным и продолжительным. Дочка поступила в ДИИТ (днепропетровский институт инженеров транспорта) на факультет АСУ. Я ездил с нею. В период сдачи экзаменов мы жили у Цилиной тёти, а потом я устроил дочку на квартиру вблизи института. Примерно в середине учебного года навестил её Цилин отец и прислал нам разгромное письмо, называя нас не родителями, а зверями за то, что бросили ребёнка в чужом городе, что она попадала в больницу из-за голодных обмороков и т.д. и т.п. Сказывалось то, что я проиграл в вопросе воспитания, когда настаивал на том, что ребёнка надо готовить к самостоятельной жизни, а все её баловали: не давали ей себя обстировать, не учили её готовить и т.п. Вобщем, встал вопрос: или переводить дочку в Баку, или самим переселяться в Днепропетровск. Перевод отпал, так как ДИИТ дочке очень нравился. Действительно, это был замечательный институт: студенческий городок с учебными корпусами, с бассейном, спортивными залами, с индпошивом, блоком питания и др. К этому времени обострились мои отношения с непосредственным начальством. Я как секретарь партбюро отдела считал своим долгом добиваться улучшения в организации работ. В отделе была макетная мастерская, её ликвидировали. Теперь инженеры, чтобы изготовить макет разрабатываемого узла, сидели часами выковыривали дырки в гетинаксовой плате принесёнными из дома ножницами. В стране уже широко использовались микрокалькуляторы, а у нас инженеры делали расчёты «в столбик» и т.д. и т.п. Сначала я пытался договориться с начальником в приватной беседе – он категорически отверг мои предложения. Я вынужден был вынести эти вопросы на наше партсобрание. И это не помогло. Тогда я пошёл к директору. Он сразу же меня понял и распорядился немедленно реализовать мои предложения. Начальник «закусил губу» и искал случая, как бы меня больнее уколоть. И придумал иезуитский способ. Наша группа закончила успешно какой-то этап работы и нам полагалась крупная премия. И что же сделал мой начальник? Он приказом оформил всю премию на меня одного. Я пришёл к нему со списком членов группы и указанием долевого участия в работе и с просьбой переписать приказ. Он отказался, мотивируя это тем, что я, мол, душа группы и всем ясно, что выполнение работы – чисто моя заслуга. Одним словом, таким образом он решил вбить клин в мои отношения с ребятами. Я сказал, что, если приказ не будет переписан, я премию получать отказываюсь. Приказ не переписали, премию мы не получили. Это не катастрофа, но работать в такой атмосфере не очень комфортно. Вобщем, одно к одному и мы решили ехать в Днепропетровск, чтобы дочка безболезненно могла закончить учёбу.