Владимир А. Успенский. Требуется секундант

-- Это Вы не чувствуете поэзии, --- сказал Сайм. <...> Он был поэт, ставший сыщиком.

Честертон. «Человек, который был четвергом».

Мы узнаём из сборника сонетов, что преступлeние совершится.

Оттуда же.

То был приятный, благородный,
Короткий вызов, иль картель:
Учтиво, с ясностью холодной
Звал друга Ленский на дуэль.

«Евгений Онегин», VI:IX.

Некоторые вещи настолько серьёзны, что по их поводу можно только шутить.

Нильс Бор.

А уж что может быть серьёзнее вопросов жизни и смерти. Но всё по порядку.

С 22 по 24 февраля 1998 г. в Институте русского языка имени В. В. Виноградова Российской академии наук (Москва, Волхонка, дом 18/2) проходили III Шмелёвские чтения. Тема чтений была заявлена так: "Русский язык в его функционировании". Из желания кое-что послушать, но прежде всего из уважения к памяти моего покойного друга Дмитрия Николаевича Шмелёва я посетил эту конференцию при её открытии и при её закрытии. Меньше всего я ожидал того приключения, которое меня там постигло.

А случилось вот что. Вечером последнего дня, на заключительном фуршете, ко мне подошёл мой давний знакомец Виктор Петрович Григорьев со словами: "Картель! Картель!" Чему я был немало удивлён, так как не знал за собой ничего такого, что могло бы обидеть, а тем паче оскорбить Виктора Петровича. Каковое недоумение я и не преминул выразить. "Как же, --- возразил В. П., --- Вы приписали Хлебникову отсутствующие у него строки. Этих строк у Хлебникова не только нет, но и не могло быть, потому что в них встречается невозможное для него слово "атомосклад". Картель! Картель!"

Со смешанными чувствами выслушал я эти искренние и взволнованные упрёки В. П. Григорьева.

С одной стороны я, не скрою, испытал удовлетворение от благородства и изысканности мотива вызова: не вульгарная ревность, как у Ленского, но оскорблённость за приписывание любимому поэту не принадлежащих ему строк! Сюжет, прямо достойный того, чтобы осуществиться на Майане. Читатель помнит прелестное описание нравов этого живописного острова в « Путешествии в страну эстетов» Андрэ Моруа; правящее сословие там составляют эстеты (в количестве шестьсот эстетов на десять тысяч населения); "литературным событием этого <1922-го или 1923-го --- Вл. У.> года в Майане является Исповедь в шестнадцать тысяч девятьсот страниц, написанная Ручко <виднейший эстет, русский по происхождению --- Вл. У.>, под заглавием « Почему я не могу писать»".

С другой стороны, мне неприятно было осознать в себе отсутствие должной тонкости в восприятии поэзии, а точнее --- неспособность ощутить, что слово "атомосклад" невозможно в лексике Хлебникова. А т'о, что оно невозможно, не подлежало сомнению, поскольку эта невозможность была высказана высоким авторитетом: Виктор Петрович Григорьев --- не просто рядовой доктор филологических наук и профессор, но и известный специалист в области языка русской поэзии вообще (в этом своём качестве он заведует Отделом стилистики и языка художественной литературы в ведущем академическом институте --- а именно в упомянутом выше Институте русского языка РАН) и особенно в области языка Хлебникова (его перу принадлежит ряд статей о языке Хлебникова и по меньшей мере две монографии на эту тему: « Грамматика идиостиля. В. Хлебников», М.: Наука, 1983, и « Словотворчество и смежные проблемы языка поэта», М.: Наука, 1986).

С третьей стороны, мне казалось, что претензии ко мне --- не совсем по адресу, поскольку приписывание ложных строк Хлебникову осуществил не я, а знаменитый физик академик Яков Борисович Зельдович (1914--1987). Мои робкие потуги указать на это обстоятельство не были приняты В. П. Григорьевым, который обвинил меня ещё и в попытках спрятаться за спину Зельдовича.

Но пора указать источник столь крайнего неудовольствия В. П. Григорьева. Таковым источником оказалась моя статья « Предварение для читателей "Нового литературного обозрения" к семиотическим посланиям Андрея Николаевича Колмогорова», опубликованная в прошлом, 1997-м году в 24-м номере « Нового литературного обозрения». В названной статье, на стр.207 означенного номера, в затекстовом примечании 127, можно было прочесть следующее:
На авторитет Брюсова и поэзии вообще ссылается Трижды герой соцтруда акад. Я. Б. Зельдович в своей скрытой полемике с акад. А. Б. Мигдалом. В статье [Зель]1, на с.411, он пишет:

Любопытно, что правильный ответ на вопрос о теории строения материи дан полвека назад русскими поэтами. В последние годы <статья [Зель] написана в 1971 г. --- Вл. У.> стало модным противопоставление физиков и лириков. Налицо утрата глубокой сопричастности художника к научному прогрессу. Между тем, когда-то, в 20-е годы, теория относительности и строение атома глубоко волновали воображение всех мыслящих людей. Валерий Брюсов в чеканных стихах рисовал планетарную систему атома, предвосхишая некоторые современные идеи о структуре частиц. Но ещё примечательнее ощущение тесной связи между теорией микромира (поэт-словотворец называет эту теорию « атомосклад») и космосом, выраженное в двустишии Велемира Хлебникова:

Могучий и громадный, далёк астральный лад.
Ты ищешь объясненья --- познай атомосклад.2

Таким образом, содержащееся в цитированной статье Я. Б. Зельдовича и В. С. Попова и относящееся к приведённому там "двустишию Велемира Хлебникова" подстрочное примечание "Разыскания Я. Б. Зельдовича" было полностью воспроизведено на 207-й странице моей статьи в « НЛО», причём было явно указано, что само это подстрочное примечание принадлежит Я. Б. Зельдовичу и В. С. Попову. К этому подстрочному примечанию мною было сделано такое затекстовое примечание 138, помещённое на следующей, 208-й странице:

Подлинное двустишие из разысканий Я. Б. Зельдовича не было в 1971 г. пропущено в печать цензурой. Восстанавливаем его текст:

Могучий и громадный, далёк астральный лад.
Ты жаждешь объясненья --- познай атомосклад.

Составляя затекстовые примечания 127 и 138 к своему « Предварению...», помещённому, как я уже сказал, в 24-м номере « НЛО», я исходил из некоторых презумпций. Увы, на деле все они оказались ложными. Самое ужасное, что и сейчас, после всего, что случилось, они кажутся мне очевидными. Мысль о том, насколько автор этих строк оторван от реальности, повергает автора в содрогание. Вот они, эти очевидные и тем не менее ложные презумпции.

1. Сообщение, что атрибуция двустишия как хлебниковского принадлежит не мне, а Я. Б. Зельдовичу, снимало с меня ответственность.

2. Сам Я. Б. Зельдович своей формулой "Разыскания Я. Б. Зельдовича", без указания какого-либо аутентичного источника, как бы призывал читателя к сомнениям по поводу авторства двустишия.

3. Информация о том, что двустишие при публикации его в [Зель] подверглось цензуре, соединённая с воспроизведением первоначального варианта двустишия, должна была заставить читателя задуматься. Она должна была побудить его к сравнению обоих вариантов и к поискам ответа на естественный вопрос, какие именно особенности двустишия могли помешать его публикации в исходном виде.

4. А помочь читателю докопаться до истины должна была ссылка на полемику, и притом скрытую, академика Зельдовича с академиком Мигдалом. Вот эти-то ключевые слова: "цензура", "скрытая полемика", "Мигдал" --- давали, как мне казалось, и сигнал к тому, что двустишие заключает в себе некую тайну, и инструмент к его расшифровке.

5. И уж совершенно невозможно было предположить, что двустишие не будет правильно понято специалистом по совершаемой Хлебниковым игре со словами ("Аббревиация", "Сращение", "Ословление", "Скорнение" --- вот лишь некоторые из названий разделов в упомянутой выше книге В. П. Григорьева 1986 г.).

На этом можно было бы закончить и сказать, что я до сих пор с трепетом ожидаю картеля или картели, каковой или каковая есть, как известно, письменный вызов на дуэль.

Но, быть может, читателю будет небезынтересно узнать, что же привело к выражениям столь резким, что они вызвали вмешательство цензуры. Я не могу гарантировать полную достоверность излагаемых ниже событий; я буду излагать их так, как мне о них рассказывали.

Году этак в 70-м или в самом конце 60-х в Институте физических проблем Академии наук происходит очередное заседание знаменитого семинара П. Л. Капицы --- по-видимому, главного физического семинара Москвы. Идёт обсуждение новой физической теории, предложенной Я. Б. Зельдовичем. Многим эта теория кажется весьма спорной или просто неверной3. Зельдович яростно защищается. И в это время чуть ли не непосредственно в зал заседания вносят письмо от Вернера Гейзенберга, великого немецкого физика, одного из создателей квантовой механики. В письме сообщается, что до Гейзенберга дошли сведения о теории Зельдовича и что он, Гейзенберг, находит её не только весьма интересной, но и совершенно верной. В письме содержится уверенность в блестящем будущем теории.

По свидетельству очевидцев, письмо произвело сильное впечатление на всех присутствующих --- но прежде всего на самого Зельдовича. Он разве что не прыгал от радости. Потрясая письмом, он кричал, что истина всегда пробьёт себе дорогу и найдёт поддержку у тех светлых умов, которые в состоянии её воспринять. И тут из последних рядов амфитеатра раздался тихий голос Аркадия Бейнусовича Мигдала. Он попросил прочесть подряд первые буквы в каждой строке письма --- так, как читают акростих. Почему-то получилось "VY VSE DURAKI". Невозможно передать, что было с Зельдовичем, только что пережившим свой звёздный час. Подобный звёздный час пережил, как известно, Том Сойер, когда он, в присутствии великого человека --- окружного судьи и под завистливые взгляды соучеников, получил из рук директора школы награду за знание Библии (читатель помнит, что награда полагалась тому, кто предъявит должное количество поощрительных цветных билетов, выдаваемых за выученные наизусть стихи Библии, и что Том сумел приобрести эти билеты, выменяв их у других мальчиков). Нелёгкая дернула судью спросить у Тома имена первых двух учеников Христа, и Том ответил: "Давид и Голиаф". Рассказав об этом душераздирающем эпизоде в четвёртой главе « Приключений Тома Сойера», Марк Твен завершил главу словами: Из сострадания опустим занавес над концом этой сцены. Так же поступим и мы.

Если А. Б. Мигдал зашифровал свой выпад против Я. Б. Зельдовича в форме акростиха, то Зельдович для ответного выпада избрал форму, которую Сергей Игоревич Панов предложил называть акрословом: в псевдохлебниковском двустишии надлежит прочесть подряд первые буквы в каждом слове.

1 Вот эта статья [Зель]: Я. Б. Зельдович, В. С. Попов. Электронная структура сверхтяжёлых атомов. // Успехи физических наук. --- 1971. --- Т. 105. --- Вып. 3. --- С. 403--440.

2 Разыскания Я. Б. Зельдовича. --- Подстрочное примечание авторов цитируемой статьи.

3 Разумеется, не потому, что ряд её положений выглядел более чем странно. Кажется, это Бору, которого мы уже процитировали в наших эпиграфах, принадлежит высказывание примерно следующего содержания: "Нас должно смущать не т'о, безумна ли теория, а т'о, достаточно ли она безумна, чтобы быть верной". И действительно, трудно назвать иначе, как безумной, фундаментальную идею Эйнштейна о том, что одновременность двух событий --- понятие не абсолютное, а зависящее от точки зрения.