Муром

Над быстрой Окой, на высоких прибрежных холмах стоит древний Муром, легендарный город, чье название вошло в русские былины наравне со стольным Киевом и Великим Новгородом. По народным преданиям, "из славна города из Мурома, из того ль села из Карачарова начиналася поездка богатырская" - крестьянский сын Илья Муромец отправился на подвиги великие, чтобы сберечь Землю русскую от недругов...





В летописях Муром впервые упоминается под 862 годом как поселение племени "мурома". Уже в те давние времена Муром, крупный центр Поочья, вел оживленную торговлю с волжскими булгарами, к нему проложили пути и предприимчивые купцы из черноморской Тавриды, и степенные смуглолицые "гости" с далекого Востока. Археологи находили на муромской земле арабские монеты (самые ранние из них датируются VIII веком нашей эры) и изделия греческих мастеров.

Киевский князь Владимир Святославич, раздавая уделы своим детям, назначил Муром младшему сыну Глебу. Но тот был слишком мал, чтобы самостоятельно править в отдаленной от Киева вотчине. Незадолго до смерти Владимира отправился он в Муром в сопровождении дружины и опытного воеводы. Местные жители, которых князь обещал обратить в христианство, дружно тому воспротивились и не пустили Глеба в город. Поняв, что их "одолети невозможно", молодой князь, как говорит легенда, распорядился построить для себя укрепленное подворье на холме вблизи города и возвел там небольшую деревянную церковь Спаса. Впоследствии на этом месте возник старейший в Муроме Спасский мужской монастырь.






В XI веке Муром попадает под влияние князей черниговских. Но Олег Святославич черниговский - один из самых неуемных авантюристов-феодалов Древней Руси, - занятый междоусобными интригами, передает свой дальний удел в управление посаднику. Этим воспользовался младший сын Владимира Мономаха, Изяслав, предложивший муромцам принять его на княжение. И те предпочли прямое княжеское правление бесконтрольной власти корыстолюбивых наместников, они охотно поддержали Изяслава, выдав ему головой черниговского посадника.

В ответ Олег пошел в 1096 году карательным походом на мятежную "отчину". Изяслав, молодой и излишне самоуверенный, вместо того, чтобы обороняться в надежно укрепленном городе, решил показать свою удаль и куда больший ратный опыт. Летопись повествует: "И соступились оба, и была брань лютая, и убили Изяслава", а его рассеянное войско разбежалось. Олег вошел в город и принялся вершить суд и расправу.

Как ни горевал Владимир Мономах, оплакивая любимого сына, но все же не считал себя вправе мстить Олегу. В послании, отправленном ему, Владимир имел мужество признать, что Изяслав виноват в случившемся и за то наказан Богом: "Да не выискивать было чужого и не вводить меня в стыд и печаль". Более того, Изяслав, крестник Олега, нарушил и нравственный кодекс: дерзнул поднять руку на своего крестного отца. Мономах просил Олега не разрывать дружеских отношений и не ставить под угрозу благополучие единой Руси: "Понеже не хочу я лиха, но добра хочу братьям и Русской земле". Однако смиренная кротость могущественного князя только подстегнула амбиции своенравного Олега. В отместку он вторгся в ростовские земли, принадлежавшие Мономаху, разорил их, но потом, спасаясь от мономаховых дружин, вынужден был бежать и бросить Муром на произвол судьбы.

Во время татаро-монгольского нашествия Муром разделил печальную участь многих русских городов. Он был сожжен дотла. Сведения о Муроме надолго исчезают со страниц летописей. Лишь в 1351 году появляется запись: "Князь Юрий Ярославич Муромский обновил отчину свою Муром, запустевший от первых князей, поставил двор свой во граде, такоже и бояре его, и вельможи, и купцы, и все люди, и церкви обновил..."

В 1355 году здесь разыгралась новая драма: "Ходил князь Федор Глебович ратью на князя Юрия Ярославича Муромского и согнал его с Мурома, а сам сел в Муроме". Однако в те времена одной военной силы было недостаточно, чтобы решать княжеские споры, теперь все зависело от воли ордынского хана, жаловавшего русской знати ярлыки на княжение. Федор и Юрий отправились в Орду. Одни жители города поехали поддерживать перед ханом домогательства Федора, другие - защищать права Юрия. "И в Орде им был велик суд, досталося княжение Муромское князю Федору, а князь Юрий Ярославич выдан был ему; он же уморил его".

Между тем потомкам Федора не суждено было упрочить свою власть в Муроме. В 1392 году великий московский князь Василий, сын Дмитрия Донского, сумел заполучить в Орде ярлык на владение этим городом.

При царе Иване Грозном (XVI век) Стоглавый церковный собор причислил к лику святых легендарную княжескую чету - Петра и Февронию, особо почитаемых в Муроме. Известный писатель того времени Ермолай-Еразм создал "Повесть о Петре и Февронии", причем признался читателю, что не нашел никаких документальных источников, которые бы рассказывали о жизни его героев, и вынужден был довольствоваться устными преданиями. Поэтому в его повести преобладали сказочно-фантастические сюжеты. Борьба муромского князя с крылатым змеем-оборотнем. Заветный Агриков меч, без которого невозможно было победить чудовище. Мудрая крестьянская девушка из рязанского села, исцелившая князя от смертельной болезни и ставшая его супругой. Несмотря на козни муромских бояр, не желавших признать своей княгиней простолюдинку, Петр и Феврония в нелегких жизненных испытаниях сумели сохранить и упрочить свою любовь. Под старость, как говорит легенда, они приняли монашество и умерли в один день и час, а их тела, положенные для отпевания в разных церквях, чудесным образом соединились в едином гробу в главном городском соборе - Рождества Богородицы.

Ни в летописях, ни в княжеских родословцах нет имен муромских князей - братьев Петра и Павла, героев повести. И тем более не найти сведений, что какая-то муромская княгиня происходила из крестьянской семьи... И тем не менее мощи Петра и Февронии, бережно сохраняемые в Муроме, и ныне окружены благоговейным почитанием. В муромской истории немало белых пятен. В темной бездне времен исчезли безвестно целые столетия, потерялись имена, стерлись даты. А народная память бережно хранила, расцвечивая все новыми фантазийно-романтическими красками, прекрасную легенду о вечной любви.






До XVI века Муром был деревянным, включая и кремль, и соборы. Строительство первых каменных храмов связано с правлением Ивана Грозного. Отправляясь в Казанский поход, царь сделал Муром местом сбора войск. Целую неделю стояли раскинутые воинские шатры на берегу Оки. Иван делал смотр прибывавшим дружинам, придирчиво проверял качество оружия, "пушечного наряда", заготовленного провианта. Выступление войск из Мурома царь назначил на Ильин день, словно призывая на помощь грозного небесного воителя, выезжавшего на своей небесной колеснице биться с темными силами.

Перед отъездом Иван долго, "с великими слезами" молился в соборе Рождества. Устная молва утверждает, будто не об одном военном успехе проникновенно просил у гробницы Петра и Февронии русский правитель. Собираемое им с таким трудом воедино мощное государство некому было передать. От любимой царицы Анастасии рождались только дочери, да и те умирали в младенчестве. Кого же, как не Петра и Февронию, считавшихся покровителями семейного благополучия, молить о даровании наследника? Когда после Казанской победы Иван возвращался домой, его встретил гонец, сообщивший о рождении долгожданного сына. Царь ликовал, плакал от радости. Однако младенец Димитрий вскоре погиб от случайной оплошности. Но в 1554 году, словно в утешение царю, Анастасия подарила другого сына - Ивана.

А на следующий год Грозный прислал в Муром по обету артель мастеров-каменщиков, работавшую здесь десять лет. Над мощами Петра и Февронии они возвели новый, каменный храм Рождества Богородицы, в старейшем Спасском монастыре выстроили Преображенский собор, обновили многие церкви. Начал действовать мужской Благовещенский монастырь. Иван сам следил за ходом работ, посылая в муромские храмы богатые вклады и иконы.











От тех давних времен сохранилась небольшая набережная церковь Косьмы и Дамиана. Как утверждают местные легенды, рядом с ней некогда был разбит шатер царя Ивана, наблюдавшего за переправой войск через Оку. Воздвигнутая заново в камне церковь завершалась высоким ребристым шатром и, по предположениям искусствоведов, была создана мастерами, работавшими на строительстве храма Василия Блаженного в Москве. В конце XIX века шатер обрушился, и только хранящийся в местном краеведческом музее макет Космодамианской церкви позволяет оценить утонченную красоту ее первоначального облика.








Главный Рождественский собор не уцелел, но сохранились принадлежавшие ему две большие редкостные иконы XVII века, посвященные Петру и Февронии. Ряды красочных клейм-миниатюр, сопровождаемых подписями, в подробностях передают содержание "Повести о Петре и Февронии" (на одной иконе - 32 клейма, на другой - 40). Грамотные горожане, не имевшие дома слишком дорогих по тому времени книг, по иконам могли прочесть детям все житие Петра и Февронии. А несведущие в грамоте знакомились с ним по живо написанным картинкам.

В Смутное время и Муром охватили разброд и шатание: одни поддерживали существующую власть, другие принимали сторону ее противников. Бежавший из московского Чудова монастыря чернец Гришка Отрепьев, дерзко похвалявшийся, что станет царем Руси, одно время скрывался в муромском Борисоглебском монастыре. По указу Бориса Годунова смутьяна разыскивали по всем градам и весям, а приютивший его настоятель заботливо отправил его в дальнейший путь, дав лошадь и денег на дорогу.

Когда же во времена Василия Шуйского поднялось мощное восстание Ивана Болотникова, незнакомец, выдававший себя за царевича Петра, сына царя Федора Иоанновича, привел на помощь повстанцам большое казачье войско. "Царевич" на поверку оказался муромским посадским человеком Ильей Горчаковым, побочным сыном местного купца И. Коровина. Илья рано остался сиротой, в юности служил сидельцем в купеческих лавках, нанимался работником на суда, перевозившие товары по Волге и Каме. Но такая жизнь ему надоела, и он подался к терским казакам, избравшим его атаманом за отвагу и предприимчивость.

Простонародью, однако, не слишком убедительной показалась версия о его "царском" происхождении. Увидев в нем новое воплощение былинного богатыря, пришедшего, как встарь, защитить простой люд от порабощения в смутное лихолетье, его прозвали Илейкой Муромцем. Но суровые законы истории далеки от традиций былинной поэтики: восстание было подавлено, а Илейку Муромца прилюдно казнили в Москве.

Во время польской интервенции на город напали отряды пана Лисовского, безжалостно перебили почти всех жителей Мережной и Плотничьей слобод, грабили без разбора и подворья зажиточных купцов, и убогие дворишки "черных людей", жгли и разоряли церкви и монастыри. Когда же купец Кузьма Минин и князь Дмитрий Пожарский начали собирать войско, чтобы изгнать интервентов, муромские ополченцы с готовностью откликнулись на их призыв.

Миновали тяжкие испытания Смутного времени, жизнь входила в привычную колею, и в XVII-XVIII веках муромское купечество, богатевшее и набиравшее силу, принялось, соперничая друг с другом, обновлять обветшавшие храмы и строить новые. В этом сказывалось и купеческое самолюбие, жаждавшее общественного утверждения, и боязнь гнева Небесного Судии. Любопытна история мощного колокола в тысячу пудов, заказанного местным купцом Е. И. Козновым для колокольни Рождественского собора. Когда епископ Парфений, посчитав этакую громадину неуместной для небольшого провинциального городка, посоветовал Кознову ограничиться более скромным даром, купчина категорично заявил: "Большой колокол из ада душу вызвонит".

В начале XVII века наиболее состоятельные муромские купцы - С. Болховитинов, С. Черкасов, Ф. Веневитин, Б. Цветной - по указу царя Михаила Федоровича были зачислены в "московскую сотню" и перебрались на жительство в столицу. Не порывая связей с родным городом, они вели в нем большое строительство. Особенно отличился Богдан Цветной. Он слыл человеком предприимчивым, в 1650-е годы владел четырьмя соляными варницами в Соли Камской, но знал толк и в изысканной красоте архитектуры барокко, получившей распространение в Москве и ее окрестностях. Обновленный на средства Богдана муромский мужской монастырь Благовещения и выстроенный рядом женский Троицкий и ныне поражают приезжих неповторимым изяществом своего облика.





Собор и колокольня Троицкого монастыря так щедро убраны декоративными элементами, придающими им особую утонченность и воздушность, что кажется, будто они созданы не каменщика ми, а кружевницами. Собор украшают гирлянды цветных изразцов, опоясывающие здание. Желтоватые, зеленые, коричневатые глянцевые плитки под лучами солнца светятся на белоснежных стенах, словно россыпь драгоценных камней. Сюжеты изразцов разнообразны, но, если вдуматься в их смысловую символику, ощущаются некие скрытые взаимосвязи. Тут и замысловатые узоры из сплетений стилизованных трав (возможно, восходящие к прообразу ведического "древа жизни"), и изображения воинского отряда (напоминание о недавних кровопролитных событиях и участии муромцев в ополчении под предводительством Д. Пожарского), и двуглавые орлы (герб Русского государства, сумевшего выстоять в суровых испытаниях), и сказочные птицы Сирин или Гамаюн (чьи песни, по народным поверьям, предсказывают грядущее). Есть здесь и грифоны, когтящие добычу, - символ грозных стражей, надежно охраняющих свои пределы.

Создается впечатление, что в изразцах Троицкого собора воплотилась философская концепция народного миропонимания, осмысление того, что пришлось пережить в начале XVII века и Мурому, и всей Русской земле. Только одна узорная четырехконечная фигура отдаленно ассоциируется с христианским крестом, но и она в смысловом контексте с другими изображениями может читаться иначе - как символ устойчивости земной гармонии: четыре стороны света, четыре времени года, четыре периода суток, четыре поры человеческой жизни... Чаще всего на изразцах повторяется изображение восьмилучевого цветка, древнейший декоративный мотив, словно перенесенный на стены собора с крестьянских вышивок или деревянной резьбы прялок, наличников, "коньков" изб. В народной культуре изначально он служил знаком Солнца, от которого зависит земная жизнь.





В Муроме контрасты городского облика проявляются на глазах. Чистый, ухоженный центр с современными витринами магазинов, с потоком машин бурлит оживленной деловой жизнью. Но стоит углубиться в прибрежные слободские переулки - и со всех сторон подступает тишина. Деревянные дома с резными подзорами, каменные старинные особнячки под густыми кронами деревьев, скрипящие калитки осевших ворот, высокие лестницы с шаткими ступенями, спускающиеся с откосов к Оке среди зарослей лопухов и крапивы, - все это словно ожившие страницы какой-то давно прочитанной книги, оставившей в душе смутные, но теплые воспоминания