Первая скрипка

Бурное вступительное Аллегро, как всегда захватило Давида и понесло все его существо в русло Вечной музыки. Он уже неоднократно рассуждал про себя,что "Если только хоть единый человек останется на земле после какого-либа катаклизма планеты, то он как Ной обязательно должен захватить в Новый мир это творение исчезнувшего человечества. Сейчас Давид был в музыке. Это понятие как будто-бы простое для рядового интеллигента, многократно повторено в исти­не музыканта, а тем более такого старого скрипача каким был Давид и по стажу и по возрасту. Скорее всего эти два понятия совпадали со дня его рождения. Боже, как давно это было. Более 70-ти лет назад. Концерт перешел в адажио и, Давид мог себе позволить перенестись в параллельную музыке свое второе существование. Он любил этот период медленного философского осмысления музыки. "Вот ты уже как бы весь выложился и теперь идет процесс восстановления, накопления эмоций для последнего броска - Финала". Давид был - Первая ск­рипка оркестра. Он был ведущей фигурой своего автономного скрипичного ансам­бля. Он парил в небе, взмывая вверх то как ястреб, то как голубка нежно припа­дал к своему гнезду. Давид почувствовал укол в сердце. "Началось" - с го­речью обреченного подумал он. Боль не была неожиданной. В последнее время она все чаще и чаще наносила ему визит и как правило именно в момент его выступления. Казалось шла игра на выдержку, испытание на верность музыке. Острая боль вонзенная иголкой, к концу концерта превращалась в боль вогнанного в грудь шила. Но его лицо, как маска, сохраняло спокойствие и непроницаемость. Не дай бог кто-то узнает о его страданиях. И тогда конец! Его отстранят и удалят как больной зуб. Ведь сколько желающих поджидает этого момента. Некоторые коллеги так и не дождавшись вожделенного места исчезли из оркестра. Другие упорно справлялись у него о его здоровье, с надеждой выиски­вая на его лице признаки боли.Поэтому он давно уже научился лицемерить, скрывая и терпя боль до порога своего дома. Вот и сейчас он стой­ко принял начинающийся приступ. А ведь он принял до концерта двойную дозу лекарства. "Что-то быстро оно выработалось сегодня" - подумал Давид, отгоняя боль музыкой. Медленный темп "Аданте" заострил внимание музыканта на боли. Он мечтал о скорейшем, всепоглащающем "Финале". Но до него - ох как еще далеко. А ведь когда-то эта симфония вихрем проносилась во времени, оставляя необычайный след удовлетворения. Затем шли поздравления в бесконечном пожатии рук с дирижером. Они еще раз разделяли триумф великого композитора Феликса Мендельсона, рано ушедшего, в 38 лет, из жизни. Вся жизнь "Первой скрипки" была на виду оркестра, ибо здесь он находил друзей, сподвижников и конечно, любовь. Высокий, с бетховенской гривой волос, в комплексе с неправильными чертами ли­ца, он производил на женщин то желаемое для них впечатление, которое они ищут в подобных артистах. Обласканный ими на протяжении многих зрелых лет, в кон­це концов, он остался один, не испытав семейной радости и рождения ребенка. Где то лет 15-ть тому назад, он пытался изменить судьбу. Он полюбил, наверное, последней любовью молодую скрипачку. Недавно принятая в оркестр, она с восторгом внимала исполнению Давида. Он решил,что она будет достойна быть его женой. Он как мальчишка грезил ею, когда не видел ее днем. И вот найдя удобный момент на прогулке у моря, он внезапно прервав свой трактат о Моцарте, предложил ей более близкие отношения. Нет, он не намеревался заниматься только интимом, он имел ввиду сближение с более серьезными намерениями. Но, молодая женщина, не поняла его стратегии и с изумлением посмотрела уже другими глазами на этого, обрюзшего, лохматого, всегда не свежего пожилого человека. Нет, это был не ее принц. Восхищаясь его виртуозной игрой, она никогда не видела в нем героя своих грез. И она,смущенно отведя взгляд в сторону, корректно отвергла любовь почитаемого ею музыканта. Давид, не ожидая такого фиаско, был совершенно растерян и даже оскорблен. Но он своевре­менно понял, что наступил конец его любовным играм и хотя он еще продол­жал иметь кое-какие успехи, но это уже был закат. "Первая" скрипка искоса гля­нула в ряд вторых скрипок. Отвергнувшая его, уже возглавляла их. Она была на старте в первый ряд. Кто-то должен был уйтй! "Аданте" продолжалось. Казалось что оно будет бесконечным. Боль в сердце усиливалась, отдаваясь уже по всему телу. "Только бы начался финал и всё пройдет как прежде" - мучительно мо­лил Давид. "С кем я сегодня пойду отмечать концерт" - традиционно про­мелькнул вопрос. Все меньше оставалось друзей-скрипачей, начинавших с ним в оркестре. Пожалуй он был самый старший по стажу пребывания в нем. Он был символом оркестра и, может быть, именно поэтому его не изводили двухсмысленными предложениями, которые получили все его старые коллеги. Чудак-дири­жер считал его талисманом и пока снисходительно прощал его мелкие музыкальные огрехи. Но Давид чувствовал, что его темнеющий туннель переходил в тупик. "Наверное пойду с Левой" - решил наконец он свою проблему. С Левой их связывала 20-ти летняя дружба. Он был на 10 лет моложе и довольно преуспел в жизни, обзаведясь семьой. Лева не всегда составлял компанию "отмечая" кон­церты с Давидом. У него было множество домашних причин, но сегод­ня Давид обязательно уломает его. Он неожиданно взглянул на соседа и уловил его заинтересованный взгляд. Лева не успел опустить глаза и пойманный в рас­плох, усмехнулся кривой улыбкой. Именно, в этот момент он, уже в который раз, подумал, что уже давно пора ему пересесть на соседний первый стул. Годы бегут, а он уже много лет сидит рядом с вожделенным местом. Назло наверное не уходит. Не может простить мне,что 15-ть лет назад я увел его любовь". "Нет, видимо отмечать концерт буду один. Не пойду же я домой вместе с волончелистом" - горько подумал Давид.Боль заполнила разум и не хотелось ду­мать уже на и чем. "О, если б только принять спасительные таблетки". Но это значило бы полное саморазоблачение, да еще на глазах у публики. "Нет, вот вот грянет Финал. А вот и начало!" Мощное вступление. Быстрей замелькали смычки и музыка, заглушая боль, стала заполнять сердце. "Это получше лекарст­ва" довольно усмехнулся Давид. Он уже не чувствовал боль, хотя она и не думала уступать свои позиции. Всей яростью своего музыкального таланта Давид обрушился на боль, как бы противопоставляя совершенство мелодии против болезни. Он доказывал старую истину, что духовное начало всегда давлеет над материей существования. Дирижер удивленно посматривал в сторону "первой скрипки" - Давид обрел второе дыхание. Он не даром верил в него - талант обнажил свои новые грани! Автономия скрипок ус­тремилась за своим лидером. Публика замерла в неистовстве финала. "Не видать мне соседнего места, как своих ушей" - с восхищением подумал Лева. "Как я могла отвергнуть такой талант?" - сожалела вторая скрипка, сама уже в 50-ти летнем возрасте. "Вот Давид...Библейский Давид!" - с гордостью выпирал еврей из первого ряда партера. "Композитор бессмертен" - вторил ор­кестр. Галактика обрушилась в зал и все в едином порыве рвало сь в Космос, на родину этой изумительной музыки. Последние аккорды Финала и вошла ти­шина мирового океана Вселенной. На мгновение публика превратилась в ее песчинки, а оркестр в яркую новую звезду. И тут произошел взрыв протуберанцев, извержение вулкана. Да, это был триумф! Стены застонали от резонанса оваций и воплей неистовых фанатов музыки. Дирижер с распростертыми объятия­ми бросился к своему кумиру,не дожидаясь пока тот поднимется ему навстре­чу. Давид не шелохнулся. Он как бы в раздумье замер с опущенным смычком. Лицо его выражало одновременно боль и экстаз и вид борьбы этих эмоций ос­тановил дирижера. Он понял все. Немолодой дирижер и сам ежедневно проходил эти стадии испытания сердца. Публика тоже начала понимать, что кумир "уходит". Дирижер поднял палочку и оркестр встал, отдавая последние почести своей Первой скрипке. И зал тоже тихо встал, доказывая, что можно вставать и без обычного шума. Воцарилась звенящая тишина, от необычности которой, Давид стал возвращаться из далёкого небытия. Он медленно и нехотя пробуждался, с сожалением отпуская руку Маэстро Мендельсона. Этот неугомонный еврей спешил в Лейпциг на открытие, им основанной, первой немецкой консерватории и потому он не мог отпраздновать с Давидом триумф концерта. Давид открыл глаза. Ещё секунда и он понял всё. Он усмехнулся усталой улыбкой и глаза его хитро прищурились. "Нет! Я ещё жив и по крайней мере, Бог даст, доживу до следущего концерта". Он встал и ревущий восторгом зал встретил обожаемого маэстро.