Сценический дебют

Театральное закулисье никогда не было для меня терра инкогнита. Конечно,  папа и Сава провели за кулисами ТЮЗа намного больше времени, но всё же изрядная часть моего детства прошла там. Дедушка, работавший дирижёром, брал меня с собой не только на спектакли, но и на репетиции. Смотрела я спектакли сидя на высоком помосте рядом с дедушкой и ещё мне подкладывали стопку нот, но иногда, в основном, если приходило какое-то начальство, помреж, Ирина Фоминична, уводила меня в зал, чтоб мой бант не торчал из оркестровой ямы.

В постановке Золушки в конце спектакля уже в нарядном платье навстречу принцу Золушка шла через зал к полному восторгу юных зрителей. Я тоже всегда ждала этого момента, по тому что поднимаясь на сцену мимо оркестровой ямы обе исполнительницы главной роли, Вета Рябова и Галя Пряжникова, роняли мне на колени конфеты.

Как-то именно на этом спектакле Ирина Фоминична зашла в оркестр и сказала, что мой бант её без ножа режет, и надо идти в зал. Она посадила меня недалеко от сцены, но когда Золушка шла через зал, то не увидела бантика, остановилась и начала искать меня среди зрителей, хорошо я сама догадалась побежать к ней, и слегка оттолкнув спустившегося за своей наречённой принца, Золушка отдала мне конфеты, а потом уже повернулась к принцу. Им пришлось подниматься быстро, дети поняли, что надо бежать к Золушке за конфетами.

Может быть как раз по тому, что была сыта закулисьем, я пришла в студенческий театр АЗИНЕФТЕХИМа только на четвёртом курсе, позже всех своих друзей. Правильней, наверное, было бы говорить о просто студенческом театре, поскольку там были студенты АГУ, ИнЯза, педагогического, медицинского, консерватории, но справедливости ради надо признать, что добрая половина была всё же азишников. Осенью того года Джаннета Алибековна, руководившая нашим театром, была командирована в Ереван ставить в театре имени Сундукяна пьесу Имрана Касумова “Шире круг”. Вот были же времена!

Булгаковская “Кабала святош”, которую мы репетировали, застопорилась на середине, подходил Новый год и, соответственно, сессия, репетиции шли ни шатко, ни валко… И тут Гриша Гурвич, которому ещё предстояло, и то нескоро, самому стать не просто режиссером, а воссоздать легендарнвй театр “Летучая мышь”, пришёл на репетицию и пригласил всех к себе домой послушать сценарий капустника, который он написал к Новому году.

Гриша был человек талантливый, сценарий вышел смешным и всем понравился.

Было решено отложить Булгакова до возвращения Джаннеты Алибековны, а пока заняться капустником.

Капустник был пародийный, в виду предновогодней занятости профессионалов мы поздравляли зрителей от их имени и по их, как бы, поручению. Были пародии на театр на Таганке, на бакинский ТЮЗ и театр русской драмы, на Татьяну Доронину и Зиновия Высоковского...

Не смотря на то, что я была новенькая, мне досталось две роли: диктор телевиденья и в кадрили, хоть без слов, но на виду.

Репетировали весело, азартно. Как-то на репетицию к нам пришёл совсем тогда молодой актёр Ёжик Кошелевич. Он и при Джаннете Алибековне приходил с ней и вместе с нами разбирал какие-то сцены, ну вот и зашёл по старой памяти. Тут же дал кучу полезных советов, что-то подсказывал…

А была у нас сцена, пародия на театр Ромэн, которая не очень клеилась. То есть всё было весело и смешно, а вот финал пробуксовывал. Девочка, тоже новенькая, выходившая с последним монологом, уж очень всерьёз относилась к своему “трагическому” тексту и явно выбивалась из стиля, ритма, настроения. Ёжик решительно сказал, что так не пойдёт, сбить серьёзность настроя у исполнительницы не удалось, и начались пробы на роль заново. Все наши “звёзды сцены” были уже заняты и так, а пока остальные новенькие и недавненькие выходили на сцену, я поняла, что говорить текст просто так нельзя, и сидевшую за роялем Наташу Тасалову играть цыганочку на мой выход. Я ходила по авансцене пританцовывая, встряхивая плечами и вскидывая пяткой несуществующую юбку, и отрешённо декламировала текст.

Публика веселилась, Ёжик сказал, что роль моя, и все радостно разошлись.

Но на следующий день меня ждал неприятный сюрприз: появившийся на репетиции Гриша сообщил, что ночью ему позвонил Ёжик с инновационной идеей – Маше надо написать песню.

Проблема в том, что моего музыкального слуха хватает понять, насколько я фальшивлю.

Я так и сказала пришедшему Ёжику, начались новые пробы на роль, и опять всё было не так! Гриша стал показывать, как надо исполнять этот жестокий романс, а я из-за всех сил ему подпевала, но… беззвучно.

- Вот! - обрадовался Ёжик – так и оставим! Маша на сцену, Гриша за кулисы, будешь Машу озвучивать.

В результате мизансцена оказалась такая: я выбегаю на сцену, тут же падаю и начинаю конвульсивно биться в рыданиях, тут-то и вступает музыка, я артикулирую, а Гриша исполняет мою партию. Сколько репетировали моё падение даже вспоминать не хочется, то чуть правее, то левее, короче синяков хватало, но с исполнением романса всё получалось замечательно, мы совпадали так, что Кабачок 13 стульев мог бы обзавдиваться. По ходу выяснился ещё один нюанс: даже моё самое глубокое контральто в качестве всхлипываний никак не подходило к Гришиному баритону, местами переходившему в бас во время пения, поэтому было решено, что я падаю и беззвучно бьюсь в истерике, а всхлипывает басом из кулис тот же Гриша.

И вот день Капустника. Зал АЗИНЕФТЕХИМа забит. В первых рядах артисты ТЮЗа и Русской Драмы. Всё идёт хорошо, начинается сцена театра Ромэн, и тут Эмиль Маргулис, который как бы должен махать ножом, а потом его бросить (на репетициях он, разумеется, размахивал то карандашом, то расчёской) на этот раз самый настоящий большой кухонный нож роняет ровно на то место, где я должна упасть.

- Я ещё с этим ножом поиграю, - радостно сообщаю я Грише. Кроме нас двоих за кулисами никого, все на сцене, кто не занят по сюжету изображают главное действующее лицо – цыганский табор, пением комментируя всё происходящее по ходу.

Но вот реплика на мой выход. Выбегаю. Падаю. Начинаю биться в истерике… Тишина! Молчит Гриша, ни гу-гу! Я снова сотрясаюсь всем телом… Тишина. Осторожно не поднимая головы от пола смотрю за кулисы и вижу жуткую картину: Гриша вспомнил, что после этой сцены его монолог и совсем забыл про “озвучку”, после моего ухода на сцену одному ему стоять стало скучно, и он повернулся уходить в гримёрку переодеться. От полного отчаянья я отрываю голову и с размаха бьюсь об пол. Теперь содрогнулась вся сцена. Но! Но Гришка всё вспомнил, схватил микрофон и зарыдал. А у меня от этого удара, пришедшегося на переносицу, даже не слёзы, а искры из глаз полетели. Нет, слёзы тоже, конечно, потекли в три ручья. Гриша пел, я пыталась попасть в текст но плохо, что понимала. Тут я вспомнила про нож, который падая накрыла рукой, чтоб не пораниться, вытащила его, картинно пыталась пронзить им грудь, а потом отшвырнула в стороную Нож воткнулся в половицу и задрожал немного даже позванивая. Сколько раз потом я ни пыталась метать ножи, ни разу ничего подобного не получилось.

Из противоположной кулисы Ёжик показывает мне, что все прекрасно, кончай рыдать, и, наконец, прочухавшись, я поднялась с пола, проговорила максимальным басом две полагавшиеся мне фразы и “ушла в табор”. Ко мне тут же, оттесняя остальных, подсели две любимые подруги, выясняя сильно ли я порезалась, они были уверенны, что падая на нож, я получила тяжёлое ранение, но мужественно зфкончила сцену. Я утешила их, что жива и почти цела. Табор с песнями и танцами через зал пошёл за кулисы, мы приставали к сидящим в первом ряду с криками “яхонтовый, дай погадаю”, актёры нам вовсю подыгрывали. За кулисами мы с Гришкой вздохнули, что не удалось показать высокий класс нашей синхронности, поскольку текущие слёзы мне вообще открывать рот толком не давали. Но тут подошёл Ёжик и рассыпался в комплиментах и восторгах.

- С ума сойти! Ты же рыдала настоящими слезами! Ты гениальная актриса! Бросай к чёрту свою математику! Как ты рыдала!

Начальной заминки так, кроме нас с Гришей, никто и не заметил.