Я как ненамеренный грандиозный мистификатор. Ч.2

Начало: https://www.bakupages.com/blg-list.php?id=114541&s=1&blg_id=4&cmm_id=0&usp_id=367685
................................................

В новокуйбышевском интституте с Антоновским мы были в полуприятельских отношениях. Изредка встречались в коридорах института и иногда обсуждали внутриинститутские темы. То, что он состоял в докторах химических наук, а я состоял только лишь в звании начальника, ни малейшего влияния на наши отношения с Антоновским не оказывало. В Институте я был намного более авторитетнее его, обладал намного большим влиянием. Да и лаборатория моя по числу помещений и сотрудников была намного больше, чем у него. Но тут всё смешалось. Антоновский примерил мой авторитет к ставшему почти его своим отделу, заместителем заведующего которого он был назначен, и понял, что может оперировать моим авторитетом, как своим. Всем заведующим группам и "кабинетам" отдела биоорганической химии Антоновский в популярной форме объяснил, что они - "лапти" в науке, "но вот скоро приедет Андреев и всем покажет, как нужно работать." Об этом я впоследствии узнал от разных людей, а в то время я ничего не понимал. Ведь Антоновский сразу восстановил против меня всех научных работников отдела биоорганической химии.

В начале 68-го я переехал в Пущино, со мной коротко поговорил Г.К. Скрябин, который мне сразу же очень понравился своим взглядом профессионального психолога. Эта симпатия к Георгию Константиновичу сохранилась у меня вплоть до последних дней, когда он пытался сломать меня, заставить заниматься воеными делами, от которых я категорически отказался, но ничего у него не получилось. Он вынужден был вопреки серьёзным угрозам закатать меня в асфальт сделать меня заведующим лабораторией, а я в ответ на предоставленную им мне пятилетнюю гарантию спокойной жизни подал заявление об увольнении, поскольку не мог простить ему всего проявленного блядства по отношению ко мне. Когда я в последний раз в коридоре института увидел Скрябина, больного в последней стадии рака лёгких, сердце моё сжалось. Я понял, что очень любил этого человека. Он бросил в мою сторону пронзительный короткий взгляд, и мне пришла в голову мысль, что мы с ним были странно взаимны в наших отношениях, о которых я расскажу ниже.

После некоторого срока, связанного с вживанием в образ, с организацией приборного оформления и т.п., меня попросил зайти к нему в кабинет Антоновский. Он мне сказал: "Леонид Владимирович, хотя у Вас вдвое больше научных публикаций, чем у меня, но теперь я - Ваш начальник и Вам придётся теперь работать так, как я Вам буду указывать! Я буду требовать неукоснительного мне подчинения!". На это я ему ответил: "Когда Вы агитировали меня переехать в Пущино, то не удостоили меня счастья сообщить мне ту х@@ню, которую Вы мне только что сообщили. В связи этим я считаю себя человеком неограниченным в использовании всего арсенала возможностей, которыми обладаю. Поддавшись на Ваши уговоры, я потерял должность начальника лаборатории с приличной зарплатой, приобрёл должность младшего научного сотрудника с неприличной зарплатой и только что от Вас узнал, что к этой неприличной зарплате я в качестве добавки приобрёл обязанность быть слугой не совсем умного на мой взгляд человека. С этого момента у нас с Вами запущена дилемма: в течение 2-х-3-х ближайших месяцев кто-то из нас двоих обязан уволится. Я не сомневаюсь в том, что уволиться придётся Вам!".

Надо было видеть в тот момент лицо Антоновского. У него были довольно косые глаза. Они ещё более скосились, когда он уставился взглядом в моё лицо. Я видел, что он пытается покровительственно улыбнуться, но это у него не получалось. Он прекрасно знал, что моё простецкое, как у покойного Крамарова, ничего не значащее выражение лица ничего не значит. Он неплохо был наслышан о моей доброй способности отвечать на недоброе. Я ясно чувствовал, как в этот момент шуршали антоновские шарики. Он явно пытался представить себе сценарий того, как я, м.н.с без научной степени смогу добиться увольнения доктора химических наук, заместителя заведующего огромного отдела. По его лицу скользили волны переменной амплитуды. Он не понимал, как он должен в это момент отреагировать на мои слова. В этот момент уже не я, а он был похож на покойного Крамарова. Я тихо прикрыл дверь кабинета Антоновского, очень душевно ему на прощанье улыбнулся, отчего он ещё больше окосел, и больше никогда с ним не общался.

Через три месяца Антоновский уволился. Уволилась и его жена Бузланова, занимавшая к тому времени должность заведующей лабораторией. Оба они уехали из Пущино. Абсолютно никаких подлостей по отношению к Антоновскому я не совершал, да и не мог бы даже, если бы этого хотел. Я просто показательно плевать на Антоновского не хотел. А что-то мне приказывать у Антоновского моральных не хватало сил. И это все видели, и это всё было очень заразительно. Я резко повысил свою активность в освоении понимания потребностей работников института, неделанно излучал ум, активность, уверенность и эрудицию, очень быстро из специалиста в области органической и аналитической химии превратился в биохимика и микробиолога. Ко мне стали многие обращаться за консультациями, а Антоновский прогрессивно косел, наблюдая за тем, что не наблюдается ни малейшей потребности в его руководящем участии в этих моих многочисленных общениях с сотрудниками института. 

Ничего кроме этого я не делал. Я просто, не имея непоследственных дел с Антоновским, сломал ему авторитет, сделал его должность очевидно ненужной. Честно говоря, механизм того, как я довёл Антоновских до бегства из тёплого гнёздышка, я до сих пор понимаю лишь в общих чертах. С заведующим отделом биоорганической химии академиком М.Н. Колосовым я изредка встречался в коридоре института в его редкие наезды в Пущино. Мы всегда улыбались, проходя друг мимо друга. Но однажды Колосов неожиданно остановился около меня, энергично пожал мне руку и сказал: "Я Вам, Леонид Владимирович, очень благодарен за то, что за все годы Вы меня ни о чём не просили и ни на кого не жаловались!". Я оглушительно удивился такому повороту событий. 

Получилось так, что вся эта история с Антоновским оказалась триггером последующих событий, о которых я вознамерился написать.

(Продолжение следует)