Я как ненамеренный грандиозный мистификатор. Ч.1

В истории хорошо известны грандиозные пройдохи и мистификаторы, один из которых, например, умудрился пару раз продать Эйфелеву башню. Я же в течение почти двух десятилетий ненамеренно работал грандиозным мистификатором. Я не по неволе мистифицировал главного учёного секретаря АН СССР академика Г.К. Скрябина, большую часть времени совершенно не понимая, как и почему я превратился в мистификатора, работа которым меня никогда ни в какой мере не прельщала. Мне никогда в жизни не нравилось кого-то обманывать с целью достижения каких-то конкретных целей. Я всегда презирал подобный вид человеческой активности, и вдруг стал понимать, что не по своему желанию именно этим и занимался длительные годы. Только значительно позже я начал связывать отдельные, никак на первый взгляд несвязуемые факты. Речь пойдёт об очень интересной истории, демонстрирующей то обстоятельство, что мистификации - это вполне нормальный компонент человеческих взаимооотношений. В тех случаях, когда детали поведение какого-то человека не могут быть объяснимы с точки зрения тривиальной логики и текущей житейской прозы, доступного логического анализа, им приписываются любые причины, способные придать этому поведению какой-то реальный смысл.

Одной из причин намеренной и ненамеренной мистификации является самоуверенность, а) намеренно демонстрируемая, б) самоуверенность девственная, вызванная неспособностью оценить реалии жизни, или же в) самоуверенность кондовая, вызванная с ощущением большого запаса сил и возможностей, которые легко можно мобилизовать в остро необходимой ситуации. Мне от рождения был свойственнен третий вид самоуверенности. Я был тихим, необщительным ребёночком, который всегда верил в то, что может добиться всего, чего захочет. В какой-то степени этот вид самоуверенности был порождением убеждения моей бабушки в том, что ей достался экстраординарно умный внук. Эта индукция веры в значительной степени определила мою самоуверенность. Моя бабушка учила меня многому, изображая, что на самом деле учится у меня многому.

В школе я терпеть не мог черчение, математику и физику. Но, когда на пятом курсе университета, работая на полной ставке в институте АН Азербайджана, мне понадобилось много насадки для ректификационной колонны (насадки Левина), я в предельно короткие сроки спроектировал, вычертил и изготовил в мастерской автомат для получения насадки, который работал со страшной силой. Вспоминая сегодня этот фрагмент моей деятельности в тогдашнее время, я не могу представить, что был бы способен сегодня повторить что-либо подобное. Всю жизнь я проявлял здоровую безбашенность. Здоровую в том смысле, что проявлял её только тогда, когда душа вдруг начинала петь на высоких тонах.

Началась описываемая мною ниже история с приглашения переехать на работу в Институт биохимии и физиологии микроорганизмов АН СССР (ИБФМ) в Пущино на Оке. Я в то время работал в г. Новокуйбышевске начальником лаборатории хроматографии Института синтетических спиртов и органических продуктов Министерства нефтехимической промышленности СССР. Под моим началом служило 33 сотрудника, занимался я тем, чем моей душе было угодно, чувствовал себя весьма вольготно и уверенно, но в то время я разошёлся с первой женой, отдал ей двухкомнатную квартиру и жил как бобик на Курском вокзале. Именно по этой причине предложение, полученное от д.х.н. Антоновского - заведующего рядом расположенной лабораторией перекисей - меня сразу заинтересовало.

Предложение Антоновского было связано вот с чем. В недавно организованном институте ИБФМ создавался отдел биоорганической химии. Начальником отдела был назначен тогдашний член-корреспондент АН СССР М.Н. Колосов - настоящий большой учёный, работавший в московском Институте биоорганической химии АН СССР. Это назначение ему было нужно в качестве демонстрации научно-общественной деятельности для получения звания академика, к которому Михаил Николаевич стремился и готовился. Поскольку у будущего академика не было практически никаких интересов в ИБФМ кроме незначительных работ по курированимю синтеза антибиотика, Антоновский был использован Колосовым для того, чтобы сам Колосов мог не появляться в расположенном в ста с лишним километрах от Москвы Пущино, при этом реально проявляя своё участие в руководстве отделом. Этому поспособствовало то обстоятельство, что у  Антоновского и его жены Бузлановой были обширные знакомства в научной среде.

Словом, я клюнул на предложение переехать из куйбышевской тьмутаракани в светлое подмосковное послезавтра - в Центр биологических исследований АН СССР, сменив должность начальника большой лаборатории на должность младшего научного сотрудника без каких-то ясных перспектив карьерного роста. Здесь же необходимо сказать несколько слов по поводу карьерного роста. Я с самого начала своей научной деятельности совершенно чётко определится с тем, что мне не подходит принятая в науке верификация научных потенций исследователя с помощью защиты диссертаций. Для меня этот способ доказательства того, что я достоен быть включённым в число учёных, был агрессивно неприемлем.

Будучи автором двух сотен научных публикаций и полусотни патентов я сохранил себя в числе тех, кто сознательно избег участия в этом обезьяннем действии, отнимавшем многие годы у научных работников на никому не нужную деятельность по созданию пары сотен никому не нужных, чисто символических страниц. Я всю жизнь работал сам себе начальником, не имея справки о том, что я достаточно недурак, чтобы иметь право ходить в начальниках. Это всегда выглядело укором для окружающих. Поэтому я дважды получал строгий приказ от директора института академика Г.К. Скрябина подготовится к защите докторской диссертации Honoris causa (за заслуги). Приказы эти я дважды проигнорировал.

Биологический центр АН СССР в Пущино на Оке проектировался, создавался и поддерживался исключительно с одной целью: с целью участия в разработках биологических видов оружия. Когда американцы официально в начале 60-х заявили об отказе от массированных разработок биологического оружия, дедушки из Политбюро радостно почувствовали прилив сил от предоставляющейся им возможности "на@@ть" американцев, которые всегда незаслуженно пребывают впереди. На создание биологических видов оружия, включая химические средства, отличающиеся особо агрессивным действием на живые организмы, были брошены умопомрачительные средства. По всей стране было создано большое число исследовательских центров, например, противочумных институтов, работавших исключительно на войну.

Большая часть первоначально разрабатываемых идей была предельно тупа и окончилась пшиком. Например, работы по созданию штаммов дрожжей, которые можно было бы добавлять в смазку станков противника и которые бы сжирали эту смазку, выводя из строя технологическое оборудование врага. Или наработка огромных количеств галлюциногенов типа производных лизергиновой кислоты (ЛСД), которыми можно было бы обрабатывать солдат противника на поле боя, чтобы они разбредались, кто куда. В этих двух видах слабоумной псевдонаучной деятельности, включая некоторые другие виды, я удостоился выступать консультатном. Конец 60-х - начало 70-х было периодом бурного развития научного слабоумия, поскольку оно получало материальное обеспечение от слабоумных менеджеров советской науки. Впоследствии многие исходные виды античеловеческой научной деятельности были успешно доведены до логического завершения, но никак не соответствовали тому масштабу применимости, о котором мечталось вождям из Политбюро.

(Продолжение следует)