Мои специфические страдания

"Клянусь мами!" - как говорили в моём бакинском детстве, меня никогда не тянуло на демонстрацию моей скромной исключительности по отношению усреднённому человечеству. Никогда не тянуло, и вот опять со мной случилось, как впрочем регулярно вне моего желания случалось в течение всей моей жизни, крайне специфическое событие. На этот раз в виде исключительно специфического страдания, которое я не буду выдвигать на номинацию рекорда Гиннеса, но о котором расскажу, поскольку, когда мне хочется что-то рассказать, я всегда расскажу, хоть ты/вы тресени!

Чтобы при описании не возникло недоразумений и нестыковок, скажу пару слов насчёт того, что понимается под термином "страдание". Со времён Аристотеля страдание наделялось категориальным статусом, это - одна из десяти выделенных Аристотелем философских категорий. Эпикур считал, что мудрость, как результат изучения философии, исцеляет от душевных страданий. Я много читал и активничал в философии, поэтому страдания, как правило, в соответствии с Эпикуром от меня отскакивали. В психологии страдание рассматривается как состояние сильного внутреннего конфликта человека, когда различные внутренние желания или побуждения входят в противостояние друг с другом, как бы разрывая или наоборот скручивая человека изнутри. Скрутить меня вообще-то непросто. Я сам кого хочешь скручу, но мне это просто ни к чему.

В работах большинства психологов страдание трактуется как угрожающее здоровью человека состояние, приводящее к неврозам и психозам. Моему здоровью угрожает отсутствие некоторых важных веществ и существ, но, как ни странно, неврозов и психозов у себя я до сих пор не замечал. Исследователь Д. А. Токарев отмечает, что отношение человека к страданию напрямую зависит от его отношения к жизни, от умения найти точку опоры в сложном и противоречивом мире. Мне кажется, что он прав. Я всегда прочно опирался на своё умение опираться. По мнению исследовательницы Марии Бабалаевой, страдание побеждается любовью, всем жизненным устремлением человека к счастью. А любви у меня всегда было больше, чем может в меня вместиться, поэтому я всю жизнь её непрестанно выплёскиваю.

Может быть мои комментарии к понятию "страдание" и выглядят для кого-то пошлым логоррейством, но я описал всё честно. Просто часто страдания путают с нехватками. Многие нехватки, которые нарушают радость восприятия жизни, у кого-то и вызывают страдания. У меня они вызывают лишь желание их терпеливо не замечать или же желание их преодолевать. Но страданий у меня до сих пор в ощутимой форме не бывало. Как известно, человек слаб, и ныне я специфически катастрофиески страдаю! Я опишу всё как есть, хотя уверен, что мало кто может по-настоящему понять страдания другого человека. 

Одна из трёх наших собачек - Лиля - в последние годы постоянно меняла своё отношение ко мне в плане заботы обо мне лично. Я не могу сказать точно, речь идёт о любви или о собачьей обязательности. Лиля, хотя как и её единоутробная сестра Люля, представляет собой смесь пуделя с йоркширским терьером, но в реальности она представляет собой настоящую йоркширскую терьершу. Эти товарищи обладают уникальной настырностью. Если йоркширский терьер что-то вобьёт себе в голову, то при жизни этой удивительной породы выбить это вбитое практически невозможно. В течение последних нескольких лет отношение Лили ко мне последовательно улучшалось. Сначала это выражалось в том, что она приобрела манеру часами беседовать со мной, имитируя человеческую речь. И это ей весьма удавалось. Она садилась около моего кресла и, глядя, не моргая, мне в глаза, часами со мной беседовала. Для этой размером в среднюю кошку собачки понятие усталости неведомо. Она или беседует со мной, требуя глазами, чтобы я поддерживал беседу, или в случае моего неподобающего отношения к её контактам со мной начинает издавать монотонные звуки, напоминающие подвывание. Для того, чтобы выносить этот вой, нужно иметь стальные нервы. 

Чтобы как-то разрядить односторонность беседы, которая могла бы Лилю обидеть и заставить её перейти на подвывание, я, печатая на компьютерной клавиатуре, периодически добавлял свой вклад в беседу: "Да, ты совершенно права" или "Я тоже так думаю!", или "У нас в полку был аналогичный случай!". Выяснилось, что делал я всё это на свою голову. Лиля поверила в то, что я понимаю всё, что она мне сообщает. Ну и я, как рассказывается в арабских сказках, стал понимать язык животного. Скорей сочетание интонаций с мимикой. Я начал понимать, когда она говорит за еду, а когда жалуется мне на меня. Через какое-то время лилины жалобы приняли уникальный и совершенно однозначный оттенок. Она жаловалась мне на меня на то, что я не хочу лечь с ней в постель. Сначала она спала со мной по ночам, но спустя некоторое время стала загонять меня в постель среди бела дня.

Словами это передать невозможно. Она садится у моих ног, вперивает свой взор в меня и противным человекоподобным голосом стыдит меня за отказ идти с ней в постель. Вся эта хохма развивалась по нарастающей. Иногда я думал: "А почему бы мне действительно не лечь на часок подрыхать?!" и шёл в постель. В зависимости от совершенно непонятных факторов влияния внешней среды Лиля или ложилась на одеяло, прижимаясь ко мне, либо укладывалась на специальную подушку на другой стороне широкой кровати. Чувствовалось, что ей нравится, когда я слегка потреплю её по загривку или поглажу, но видно, что она в этом совершенно не нуждается. Ей нужно одно: чтобы я лёг в кровать. Эта мания загонять меня в постель приобрела у Лили зоопсихиатрические формы. Если я ночью встаю, чтобы что-то написать или просто посидеть в кабинете и подумать о жизни и о себе, Лиля просыпается, приходит в кабинет и начинает мне выговаривать, чтобы я шёл назад. Если я буду лежать в постели сутки, Лиля молча будет лежать и дрыхать на своей подушке. Но стоит мне встать, как Лиля начинает активно загонять меня в постель. Сегодня ночью я пять раз вставал и Лиля пять раз в ультимативной форме требовала вернуться.

То, что происходит в настоящее время, точно соответствует поговорке "против лома нет приёма". Если я закрою дверь кабинета, чтобы хотя бы на пол часа отдохнуть от своей любовницы, то Лиля начинает громко стыдить меня, сидя за дверьми кабинета. Выносить это невозможно. Всё это дошло до такого непотребства, что я испытываю невероятные страдания. Страдания специфические, уникального качества страдания. Я думаю, что аналогов того, что со мной произошло и происходит, в человеческой истории не было и нет. Честно говоря, иногда мне хочется отлупить Лилю. Но я на это не способен. А всё начиналось с элементарного проявления гуманизма в зоологической редакции. Я не хотел обижать Лилю невниманием! Не могу здесь не заметить, что гуманизм исключительно вреден не только в социально-экономически-политическом плане. Я специфически страдаю и не знаю, как жить дальше!