Кинжал для Эйзенхауэра

Начну с ответственного предуведомления: речь пойдёт не о 34-м президенте Соединённых Штатов Дуайте Дэвиде Эйзенхауэре, а о его внуке-подростке.

Так сложилось и сплелось, что государственные отношения между США и СССР никогда – за исключением редчайших перерывов – не складывались безоблачно. Что тому причиной - вопрос интереснейший; стоит над ним поразмыслить и даже написать об этом в книжке, но в другой – не в этой…

Помнится, для сглаживания заусениц и установления сердечной дружбы между народами важные чиновники, начиная с первых лиц, ездили друг к другу в гости: одни «за бугор», другие – в Москву. А собираясь в гости – хоть дипломатические, хоть на рюмку водки под студень – надобно приготовить подарочки: так заведено от начала времён, и это работает. Чего только ни возили важные люди в дар другим важным людям: в давние времена драгоценные меха и золотую парчу, пряности, самоцветы в оправе и без. Прусский король Фридрих Вильгельм подарил Петру Первому янтарную комнату. Президент Кеннеди подарил Папе римскому чучело птицы-сойки. Дарение президентом Дональдом Трампом птицы-сойки президенту Владимиру Путину можно себе представить, но с трудом… Нынче другие времена, иные подарки.

Летом 1959 года в Москве готовили визит Генерального секретаря Никиты Хрущёва в Америку; он собрался в гости к президенту Дуайту Эйзенхауэру. Управление делами Генсека перетрясало всю страну в поисках подарков, способных приятно удивить американца. Что, в конце концов, Никита повёз Дуайту? Что надо, то и повёз: может, яйцо Фаберже, может, подкованную железную блоху из спецхрана – кто знает; это государственная тайна, совершенный секрет. Молчок, дамы и господа!

Так или иначе, в середине лета 59-го мне позвонила Мария (Манаба) Магомедова и сказала:
– Давид, с вами свяжутся из канцелярии Хрущёва, попросят детский кинжал. Отдайте! Я вам сделаю другой.



Манаба Магомедова. Фото: nplg.gov.ge/


Для тех, кто не знает или забыл: «Манаба Омаровна Магомедова (5.11.1928 — 10.3.2013) — известный художник по металлу. Член Союза художников СССР и России (1960), народный художник Дагестана (1978), заслуженный художник Российской Федерации (2003). Восхищённый творчеством художницы, Расул Гамзатов писал о ней: «Невозможно вообразить, что её почти детские руки ковали и жгли металл. В созданных ею произведениях я вижу поэтическую мечту о совершенной красоте».

Вот чей телефонный звонок раздался в моей московской квартире в середине лета. С чудесной этой Марией я познакомился двумя годами раньше, в Тбилиси, куда меня пригласили переводить грузинских поэтов – шла подготовка к Декаде грузинской литературы и искусства в Москве. Это была первая моя серьёзная литературная работа; мне было девятнадцать лет, я с утра до ночи просиживал за письменным столом в писательском Доме творчества Квишхети близ Тбилиси, и первые две мои книжки поэтических переводов вышли в тбилисском издательстве «Заря Востока» в том же году.

В Доме творчества было полным-полно писателей, и они там жили, как сказала бы Белла Ахмадулина, «весело и шибко». По вечерам мы приходили посидеть за вином в духан «Монте-Карло», названный так вовсе не в честь экзотического княжества, а в знак уважения к знаменитому поэту Карло Каладзе, проведшему в Квишхети немало времени и выпившему в этом духане немало вина…

Я уже заканчивал работу, через неделю-другую собирался возвращаться в Москву и раздумывал над тем, какие подарки привезти из Грузии моей маме и любимой девушке. Кто-то из моих бывалых собутыльников посоветовал связаться с Марией Магомедовой – она делает красивейшие ювелирные украшения: кольца, броши, браслеты. И это было как раз то, что мне нужно.

Найти в Тбилиси Марию Магомедову оказалось не сложно. Её жилище напоминало одновременно и мастерскую, и музей. На рабочем столе были разложены какие-то молоточки, резцы и напильники, щипчики, кусачки и газовые горелки – много чего. А на витринной полке, обтянутой вишнёвым бархатом, красовались те самые броши, браслеты и сказочно прекрасный кинжал, напоминавший по форме стремительную форель – обитательницу горных кавказских ручьёв.

Сухонькая и маленькая хозяйка этого удивительного жилища, Мария Магомедова представляла пятое поколение кубачинских злато-кузнецов. Там, в прославившемся своими мастерами-ювелирами крохотном дагестанском ауле Кубачи, жили из поколения в поколение предки Манабы Магомедовой, оттачивая своё прекрасное искусство, получившее в Большом мире имя «кубачинская чернь по серебру». Мария-Манаба была первой женщиной в этом ряду: до неё злато-кузнечество считалось в Кубачах сугубо мужским занятием.

Разглядывая великолепные вещицы на крытой бархатом полке, я глаз не мог отвести от кинжала в серебряных, украшенных чернью ножнах, с рукоятью, увенчанной головой леопарда с оскаленной пастью. Дело в том, что я со страстью, присущей молодости, коллекционировал холодное оружие; к двадцати годам у меня набралось полтора десятка ножей, некоторые из них заслуживали внимания знатоков и ценителей. Открывала мою коллекцию финка-самоделка, привезённая из казахстанской ссылки, где я провёл не самое приятное время моего отрочества. Клинок этой финки, выточенный из рессорной стали, отличался разбойной грубостью, зато рукоятка была собрана из разноцветных черенков зубных щёток («наборная ручка»), и такая дикая пестрота радовала глаз. Со временем моё собрание пополнится: мой друг Женя Солонович, знаменитый переводчик Петрарки, подарит мне самый что ни на есть настоящий нож сицилийских мафиози – нежный по форме и кровавый по сути, а вскоре после этого я раздобуду в Ашхабаде звезду моей коллекции – незатейливый ножик с клинком дамасской стали. Этот клинок, покрытый строгим узором, был частью сабли, неведомыми путями попавшей в Ашхабад. Продавать её целиком показалось владельцам опасной затеей – за торговлю оружием, хоть дамасским, хоть каким, советская власть посадила бы годков на семь-восемь. Поэтому саблю распилили на четыре части, и из этих частей изготовили ножи, отчасти похожие на национальные «пчаки». Рукоять моего пчака была выточена из двух долек прозрачной пластмассы, меж которыми мастер поместил рукописную бумажку со стихами из Корана.

Теперь становится ясно, почему я с таким вожделением глядел на серебряный кинжал Марии Магомедовой. Я хотел его заполучить, и немедля.

Узнав о моей кинжальной страсти, Мария достала из ящика стола совсем маленький, словно бы игрушечный кинжальчик размером с ладонь.

– Это детский, - сказала Мария. – Для мальчика.

Клинок детского кинжала был хоть и коротеньким, но совсем не детским – воспользоваться им по назначению и кого-нибудь зарезать не составило бы большого труда. Серебряные с золотыми накладками и чернью ножны лучились суровым благородством, а рукоять из слоновой кости, рассчитанная на маленький кулачок, была увита золотыми нитями.

Я держал это расчудесное чудо в руке, испытывая чувство, которое хорошо знакомо охотничьей собаке, когда она выходит на дичь. Мне было ясно, что без этого кинжальчика я отсюда не уйду.

Так оно и вышло. Я расстался с Марией Магомедовой, унося с собой оба кинжала, браслет и брошь. Взаимная симпатия сохранилась меж нами на долгие годы: мне посчастливилось встречаться с ней неоднократно, в последний раз я был у неё в Тбилиси, в её квартире-мастерской, в 2011 году, за два года до её смерти.

А теперь вернёмся к телефонному звонку Марии летом 59-го года: «Давид, с вами свяжутся из канцелярии Хрущёва, попросят детский кинжал. Отдайте! Я вам сделаю другой».

Назавтра, действительно, позвонили из кремлёвского Управления делами и сказали, что приедут за неназванным «изделием Манабы Магомедовой» прямо сейчас. Кто помнят те сумрачные времена, знают очень хорошо, что вступать с кремлёвскими гонцами в спор о часе их экстренного набега или, тем более, о самом его предмете, означало бы безусловное проявление клинического безумия. Итак, я согласился, не мешкая, и опустил телефонную трубку на рычаг. Ждать оставалось недолго.

Явились трое вежливых молодцов в одинаковых чёрных костюмах. Трое! Как будто не детский кинжал они собирались у меня изымать, а тащить рояль с пятого этажа. Мой кинжальчик они уложили в портфель, и один из этой тройки сообщил мне доверительным тоном, как будто я имел допуск к этой, несомненно секретной, операции:
-Этот ножичек Никита Сергеевич подарит внуку Эйзенхауэра. Можете гордиться!

Я хотел было попросить выдать мне расписку: получен, дескать, от такого-то, кинжал кубачинский, работы Марии Магомедовой, число такое-то, год такой-то. Но потом передумал: раз сами не дают, значит, никакие просьбы тут не помогут, а неприятности могут приключиться… Разрешив мне гордиться, тройка молодцов удалилась так же таинственно, как и явилась.

Всё скрытое и тайное становится со временем явным и гласным. Ну, почти всё… Сундук с секретами имеет обыкновение раньше или позже рассыхаться и разваливаться. Прошло время, и из-за океана дотекли слухи, что детский кинжал благополучно нашёл своего адресата и был принят с благодарностью. Конечно, с благодарностью: какому мальчишке такой роскошный подарок пришёлся бы не по вкусу! А поспособствовало ли «изделие» Марии дружбе между народами – вот это вряд ли: непредвиденные обстоятельства свалились на головы этих самых народов и всё испортили. Впрочем, если, и вправду, красота спасёт мир, то, может быть, прекрасный кубачинский кинжальчик ещё сыграет свою роль второго плана в грустном спектакле, разыгрываемом по обе стороны Атлантического океана.

Судьба второго серебряного кинжала, похожего на горную форель, тоже получила своё развитие. В самом начале 60-х годов прошлого века я подарил его, по просьбе друга моей юности Ильи Глазунова, молодому итальянскому слависту с большим будущим Витторио Страде. Витторио был очарован подарком. Можно его понять: я бы тоже очень обрадовался, если кто-нибудь надумал подарить мне такой кинжал… Во всяком случае, кинжал работы Марии Магомедовой, по словам жены Витторио - русской женщины Клары, по сей день украшает письменный стол профессора Страды в его венецианском доме.

И это ещё не всё. Многие десятки «изделий» кубачинки Марии-Манабы Магомедовой, включая и холодное оружие, бережно хранятся в музеях разных стран и в частных коллекциях тех, кому посчастливилось их раздобыть.