Сары Рамиз I - IV части

Сары Рамиз

I часть

   Вы когда-нибудь встречали в Баку азербайджанца-блондина? Я тоже не встречал, но каждое утро спросонок, собираясь умываться, я вздрагиваю, увидя в зеркале мой славянский облик, особенно, если накануне я где-то бухал, ведь я ощущаю себя брюнетом. В азербайджанской семье, где все от мала до велика цвета кишмиша, с черной шевелюрой и густыми, как черный мох, бровями угораздило родиться белобрысому пацану. Вы подумаете, что какая-нибудь моя прабабушка согрешила, но нет, это природа или Аллах сыграл с нашей семьей злую шутку, я просто родился альбиносом. В Баку азербайджанец с такой внешностью неизбежно становится мишенью для издевок. А я не просто бакинец, а еще со знаменитой улицы Советская. Дед назвал меня в честь своего отца, моего прадеда, Рамизом, а потом к моему имени прилепилась приставка Сары, так я стал Сары Рамизом. Вся наша улица знала меня, а через меня и мою семью. Например, соседки, завидев мою маму, неизменно переглядывались и провожали ее сплетнями: "Аз, аз, бу Сары Рамизин анасыдыр" (Слушай, это мама Белобрысого Рамиза). "Аз, аз, гёрясян хансы хахолдан догуб? Вай, вай, вай, биабырчылыг" (Интересно, от какого хохла она родила? Срамота).

Если не зацикливаться на моей внешности, в остальном я был обычным гагашем с Советской. Любил и в гумар (азартные игры) сыграть, и курить всякую дрянь, когда перепадало, ну и, конечно, в моей руке постоянно крутился тясбеx (чётки). Частые поездки в Москву к дяде и пребывание в столице месяцами никак не отразились на моем менталитете. Я любил Москву, она была для меня большим необъятным миром, где всем найдется место. Бакинское солнце разрушительно действовало на мое зрение, вы, наверное, знаете, что альбиносы плохо переносят солнечные лучи, а в Москве ясных дней мало, да еще я органично вписываюсь в толпу, так что там мне самое место.

Дядя снимал комнату у каких-то алкашей, и я по приезде подселялся к нему. Хозяин, завидев меня, начинал ворчать, хотел, чтобы ему платили побольше за двоих. Но я включал свое обаяние и разруливал ситуацию. С ним было легко, но жена хозяина грубо выговаривала ему: "Чего это опять тебя этот пацан наколол? Экий ты доверчивый! Где ты видел блондина Мамеда? Это дела сатаны, он тебя каждый раз, как фраера, облапошивает! Я знала, как пить дать, что ты с ним не справишься!"

Старик выкрикивал в ответ: "Так у нас ты Матросов, ты кинешься на амбразуру! В прошлый раз пошла на него, так только в начале были слышны твои вопли, а потом? Захожу в кухню, а ты с этим сатаной белобрысым в обнимку поллитра раздавили! Ты весь день дрыхла, а я ходил по дому, как больной, ничего мне не оставила. Молчи, эгоистка!" Они переругивались, а я в это время змеей заползал в свою нору, хихикая и потирая руки.

Дядя как-то рассказал о наших хозяевах. В прошлом они были музыкантами, работали в Московской Государственной Академической филармонии. Но когда начали спиваться, их попросту сократили. Постепенно они докатились до убогой жизни, с чужаками в одной квартире. Я отмахнулся: вот эти опустившиеся чмошники - из мира искусства? Тогда в очередном застолье дядя попросил хозяйку спеть какой-нибудь романс. Я захихикал, мол, кто будет петь романс, эта потрепанная тетка? Но хозяева и не думали отказываться, они знали, что дядя отблагодарит за небольшое представление. Когда старик заиграл на гитаре, я вытаращил глаза и долго не мигал. Это было волшебно! Наша старушка, отложив сигарету и откинув волосы с лица, запела невероятно красивым тембром:

Ах вы годы, мои годы торопливые,

Торопливые вы, годы, и смешливые.

Что ни с долей, ни с удачей вы не зналися,

Из огня да прямо в полымя кидалися.

Я замер. По коже побежали мурашки, волосы встали дыбом. Мощный голос заполнил все пространство квартиры, и в какой-то момент мне показалось, что убогость преобразилась и стала органична этому романсу. Какие талантливые люди! Я впервые вживую слушал профессиональное исполнение, и какое! А хозяйка продолжала петь, голос звучал все сильней, казалось, что от него все вокруг дребезжало, он проникал в мое сердце, и от избытка чувств я ощущал себя в невесомости:

Да спасибо же вам, бестолочь бедовая,

Что за вас и полюбила чернобрового.

Полюбила, приласкала, приголубила,

Чарку молодца бездомного пригубила.

Когда романс закончился на затихающих еле слышных низких нотах, еще долго стояла тишина. Я не чувствовал свое тело, забыл, где нахожусь, только думал в восхищении - они талантище! А дядя, оказывается, часто слушал их и признавал их талант, поэтому в конфликтной ситуации никогда не ругал их матом, просто уходил. Дядя, оставив на столе водку с закуской, тихо позвал меня. Мы ушли спать, но я долго не мог заснуть, все думал, почему супруги эту драгоценность потопили в бутылке. После этого я никогда не позволял себе смотреть на хозяев, как на чмошников.

Москва, многомиллионная столица, для любого бизнеса Клондайк. В советские времена цветочный бизнес в Москве "курировали" кавказцы, и первую очередь, азербайджанцы, точнее, выходцы из бакинских сел, и мой дядя, владелец нескольких больших парников в Шувелянах, являлся одним из них. Цветы прибывали в Москву разными путями, в основном, самолетами. С пилотами была договоренность, конечно, не задаром. Эта кормушка держала в доле многих, начиная с участкового в Шувелянах и до постовых милиционеров в Москве. И если нить где-то рвалась, дядя тут как тут - разруливал, утрясал все проблемы, налаживал сеть, как паук восстанавливает паутину. Дядю знали все по этой цепочке от Баку до Москвы. Обычно ближе к праздникам я ехал к нему на помощь. Для нашей семьи он был главным добытчиком и, конечно, просто моим любимым дядей. В праздники он увеличивал точки продаж и физически не успевал контролировать их, приходилось и мне подключатся, разъезжать по просторной столице, привозить цветы, собирать деньги и т. д. Дядя не доверял никому из своих деловых партнеров, только мне и моему младшему дяде. На всех точках работали выходцы с Абшерона, кто-то впервые в Москве, а кто-то уже зарекомендовал себя хорошим продавцом. За молодыми приходилось незаметно следить, как ведут себя с клиентами. Бывали разные случаи, приходилось немного приструнить продавца, а иногда и премировать.

Однажды я приехал на Юго-Западную станцию метро понаблюдать за молодым земляком, как он справляется в свой первый день работы. На улице колотун, лютует московский морозный ветер, и как последний лист на дереве, который вот-вот сдует очередным порывом, стоит худой бакинский гагаш в черной кожаной куртке, ондатровой шапке, шея и лицо укутаны в мохеровый сине-красный шарф. Перед ним на асфальте разложены три кирпича с пучками цветов на них. Подошла молодая женщина, притоптывая на месте и дуя в ладоши, спросила о цене. Земеля, съежившись от холода, пряча щеки в шарф и засунув руки глубоко в карманы, резкими движениями таза вперед указывал в направлении каждого пучка гвоздик: "Одын рубыл, два рубыл, тры рубыл". Со стороны казалось, что у него между ног находится указательный палец. Я дождался, пока клиентка уйдет, потом дал по шее молодому и пригрозил, что если еще раз увижу такое, расскажу дяде. Последний аргумент действовал на всех земляков безотказно.

II часть

   И вот опять в праздничные дни я еду к дяде на помощь. Купив билеты на поезд "Баку-Москва", я поспешил в Маштаги. Дядя попросил, чтобы я зашел к его другу во Дворец Культуры и одолжил экипировку Деда Мороза: бороду, посох и все остальное. С ранних лет я не любил этот персонаж - знал, что дурят нашего брата. Я понял это, когда в детском саду нас фотографировали с Дедушкой Морозом, и дошла моя очередь посидеть на его коленях. От сказочного дедушки воняло сигаретами, и почему-то у него были золотые зубы. После праздника во время тихого часа воспитательница усадила Дедa за столик с дымящейся тарелкой, и когда красная шапка вместе с бородой легла на стол, я узнал его, это был наш ЖЭК-овский монтер, вечно пьяный дядя Витя. Стало окончательно ясно, что никакого волшебства нет. Теперь я сам организовываю сказку. Продавец будет торговать у станции метро недалеко от Кремля, это самое бойкое место, а Дед Мороз будет поздравлять москвичей, создавая праздничную атмосферу и увеличивая продажи. Снегурочку планировалось привлечь из подружек продавцов на месте.

Забрав в Маштагах гардероб Деда Мороза, я попрощался с мамой и поехал на железнодорожный вокзал. Пассажирский поезд Баку-Москва стоял у первого перронa. Я занял свое купе в ожидании, кто же будет моим попутчиком два долгих дня. Не хотелось старых, угрюмых и неприятных соседей. Обычно мне не везло с ними, меня как молодого просили залезть на верхнюю полку, рано ложились спать и ворчали, если у меня горел свет, а в беседах, как заезженные пластинки, крутили одни и те же темы.
Проводник наш человек. Он хорошо знаком с моим дядей и меня вспомнил сразу, а как вы знаете, меня не узнать невозможно. Все, что попросишь в дороге, он организует, конечно, не задарма, зато очень быстро. Удобно устроившись у окна, я засмотрелся на спешащих побыстрее занять свои места пассажиров.
К проводнику подошли три молодые девушки. Легко было понять, что они гости нашего города, другими словами, залетные птички, такие шумные, веселые и, как я бы определил одним словом, бомбовские. А кому-то повезет… кто же этот счастливчик? Когда они открыли мою дверь, я онемел: неужели Аллах меня заметил?

"Ой, девочки, тут наш парень сидит, - воскликнула первая девочка. Две другие заглянули через ее плечо, и все трое со смехом, шумом и азартными шутками ввалились в купе. Самая крупная из них затараторила: “Ну, слава богу, а то как будто в джунглях жили неделю. У всех мужиков от мала до велика при виде нас сверкали глаза. Это не город, а лес, в котором живут хищники. Глазами просто раздевают. - Oна протянула мне руку, - Меня зовут Света, ее Наташа, а ее Люба".

Я, знакомясь с девочками, не промолвил ни словa. Ведь я тоже из плотоядных и живу в самом центре этого леса под названием Советская. Aкцент мой выдаст меня, и я спугну моих травоядных джейранок, едва познакомившись. Пока я мычал, думая, как представиться, Света брякнула: "Ты чего, мужик, глухoнемой?"

Я чуть не ответил: "Да", но вовремя удержался и после небольшой заминки кивнул.

"Вот, блин, не везет так не везет, - расстроилась Света, - угораздило же нам сесть к глухонемому земляку, один, наверное, во всем поезде такой!"

Наташа, кучерявая веснушчатая девушка, фыркнула ей в ответ: "Зато белобрысенький, и не будет приставать".

Люба, яркая блондинка, возмутилась: "Не знаю, как вам, но мне в Баку было хорошо. Хоть кто-то смотрел на меня, а то в нашем Воронеже живешь себе, как на острове, никто на тебя и не глянет. А тут я впервые была, как королева, все зыркали на меня, некоторые даже щупали в метро. А что плохого, я бы замуж вышла бы за одного из них, за черноглазого джигита. Хоть женскoe счастье приобрела б".

Постепенно разложив по местам багаж, девочки сели напротив и дружно уставились на меня. А куда еще смотреть в этом маленьком помещении? Поезд тронулся, я тут же отвернулся к окну. Замелькали столбы, разноцветные фигурки, одиночные здания и редкие деревья, - все быстрее и быстрее, сливаясь в сине-серое полотно. В купе было жарко, еще и взгляды трех красавиц обжигали меня. Жарко было не только мне. В темном окне я видел отражение девушек, которые, не стесняясь присутствия чужого мужчины, ходили в трусиках, переодевались в легкую пижаму для дороги. Меня как будто не существовало! Кюль башува (сдохни), Рамиз, какого черта ты стал глухонемым? Ведь судьба тебе на блюдечке сунула под нос сладость: кушай не хочу. А девочки такие ладные, фигурки у них просто точеные. Я обливался слюной. По обрывкам разговора я понял, что они из Воронежа, учатся в Москве в Техникуме Связи и живут в общежитии. Вожаком небольшой стайки была Света, девушка с крутыми формами и с крутым же характером. Рыженькую в кудрях звали Наташа, у нее зеленые глаза и большой бюст. И - Люба, просто душечка, в ней все было органично. Она мне сразу понравилась, наверно потому, что только она отзывалась о нас и о нашем городе, как надо. Я исподволь приглядывался к ней, девочки это заметили, и Света с ухмылкой съязвила: "Люб, ты замечаешь, наш парнишка на тебя глаз положил? Все время на тебя смотрит. В твоем меню глухонемые есть?"

"Ой, Светочка, меня любят дети и особенно старики, ну вот, оказывается, и глухонемые. Но он в выигрышном положении, он молодой," - и она послала мне воздушный поцелуй.

Спустя какое-то время у моих спутниц разыгрался аппетит. Они вытащили из кулька какие-то блеклые пирожки и бутерброды, купленные на вокзале, которые я бы опасался есть. "Аха! Настал твой час, Рамизбала!" Мама всегда готовила меня в дорогу добротно. В этот раз сложила в сумку отварные курицу и картошку, яйца вкрутую, ароматные котлеты, даглы чурек (хлеб), зелень и малосольную молоканскую капусту. Когда я выложил свое добро на купейный раскладной столик, девочки переглянулись. Я, показав на их еду, пальцами зажал нос и изобразил брезгливое выражение на лице. Широким жестом дал понять, чтобы они присоединились к моей трапезе.

"Да блиин, Люба, я его забираю себе! Это же наш человек!"
"Нет уж, это все он для меня сделал, а вы просто подруги мои, и вам очень повезло".

Я встал и вышел из купе. Девочки начали кричать мне вслед: "Ты куда, мужик?" Через минуту я вернулся с водкой и стаканами в руках. Подружки встретили меня восторженными криками: "Да слушай, он мировой мужик!”, “A я-то подумала, что за больной с нами едет!"

Люба смотрела на меня сияющими глазами, ласково улыбаясь. Через час со стола все было сметено. Нас разморило после суетливого дня, да еще и водка расслабила, каждый залез на свою полку, и за считанные секунды все уснули младенческим сном.

Утром, еще толком не проснувшись, краем уха усек, как девочки тайно обсуждают что-то.

"Прямо пирамида Хеопса", - это голос Любы.

"А что за пирамида Хериобса?" - Наташа, милая глупышка.

"Ну, где гробницы фараонов", - Света почему-то хихикала.

Наташа: "Девочки, да вы о чем, у мужиков по утрам у всех так".

"Оставьте мужика в покое, наверно меня во сне видит, пусть", - зашептала Люба, и они дружно прыснули.

Я понял, что речь идет обо мне и о моем мужском достоинстве, которое выделялось под простыней. Оно, как всегда, подвело меня. Я повернулся на бок и натянул простыню на голову. Но мне не дали поспать. Меня разбудил шум воды, которую Света переливала из одной чашки в другую возле моего уха.

"Света, ты чего, пьяная? Он же глухой!" - Девочки расхохотались и загалдели хором, не стесняясь в выражениях.
Наташа закричала сверху: "Блин, девочки, хватит, я сейчас описаюсь!" Она быстро спрыгнула вниз, расставив ноги, чтобы встать на нижние полки, и наступила прямо на меня, на самое святое.
Я заорал: "Ой, бляаа!!!"

На секунду воцарилась тишина, а потом раздался взрыв смеха. Это был не просто хохот, меня оглоушила какофония из визга, клёкота, воя, рёва озаренных догадкой девочек. Я скинул простыню с головы и увидел Свету, запрокинувшую в истерике голову, с двумя стаканами в руках, Наташу, согнувшуюся в три погибели и скрестившую ноги, чтоб не описаться, и Любу, висевшую без сил вниз головой с открытым ртом, из которого слюни стекали прямо на меня. Мне показалось, что наш вагон ходит ходуном от их хохота. Я был разоблачен.

"Давайте будем знакомится, меня зoвут Рамиз, и я нормальный мужик, хоть и белобрысый".

"Ты уже нас знаешь, а мы тебя почти нет, прости, если наболтали лишнего, - продолжая сотрясаться от смеха, произнесла Света. - Как тебя зовут? Рамзес?"

"Какой там Рамзес, я не египетский фараон. Рамиз, просто Рамиз".

"Рамиз, тебя выдает твой акцент, а так вполне русский парень".

"Вот поэтому я и молчал, пока на меня не наступили".

Я рассказал, для чего еду в Москву. Не преминул отметить, что рад моим попутчицам-красавицам. И посмотрел на Любу.Света, не раздумывая, заявила: "Да поняли мы, кого ты имеешь в виду. Ты с первой минуты своими мелкими глазками сверлишь Любку".

Я открыл дверь, высунулся в коридор и позвал проводника. Через 20 минут на стол был подан горячий чай и завтрак. Кто говорит, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок, слегка привирает. Хорошо накорми-напои женщину - и она тоже станет твоей.
После разоблачения я стал родным человеком для моих попутчиц. Мы все время что-то рассказывали, играли во всякие игры; время летело, как в самолете. Утром мы будем в Москве и наверняка распрощаемся. Больше всего мне не хотелось расставаться с Любой. Мы с ней часто выходили в тамбур уединится под предлогом покурить. Иногда девочки, как настоящие подруги, оставляли нас одних в купе. Ну, конечно, мы не теряли времени зря и тут же сливались в поцелуях. В последнее наше уединение Люба уговорила меня поехать с ними: "Завтра Новый Год, останешься в нашей общаге, а на следующее утро можешь ехать на помощь дяде. Организуем настоящий праздник, в нашем девичьем царстве впервые будет свой Дед Мороз. Нарядим елку, купим подарки, врубим музыку".
Я спросил Любу: "А ты будешь моим подарком на Новый Год? Если да, я пойду с вами, если нет, то ваша общага остается без Дед Мороза"."Дурачок, я же твоя Снегурочка. На Новый Год Снегурочка обязана развлекать своего Деда Мороза до утра".

После этих слов мозги мои переметнулись вниз, и я забыл о любимом дяде и о его цветах.

"А как я попаду в общагу? Она же охраняется. В любой женской общаге при входе сидит злая ворчливая старуха".

"Не беспокойся, у наших девочек большой опыт, тебя в лучшем виде проведут вовнутрь".

Наташа со Светой обрадовались новости. Они тут же зашептались с Любой, со смехом вытащили весь свой парфюмерный набор и принялись из меня, Рамиза, делать бабу. Как я понял, девочки хотят меня провести в общагу в женском облике. Ну что ж, хорошая идея, а то я уже думал, что мне придется заниматься альпинизмом, лезть в окно на какой-то этаж. Девочки закрасили мои белобрысые брови, натушили ресницы. А ресницы у меня были длинные, и после их стараний я и сам не мог поверить, что красивые глаза в зеркале - мои. А когда еще и губы выкрасили в яркий алый цвет, мне тут же вспомнилась наша тетя Жанна, кондуктор троллейбуса 8-А. Довольные произведенным эффектом, девочки смотрели вместе со мной в зеркало двери купе. Света тихо промолвила: "Девочки, а Рамиз накрашенный красивей нас". А я почему-то вспомнил деда, который назвал меня в честь своего отца, и мне стало грустно. Рамиз стал Рамизой.
Мы долго обсуждали мой маршрут, чтобы все шло, как по маслу. В раздумье, взяв сигарету в зубы, я вышел из купе. У дверей стоял мальчик лет 8-9. Не обратив на него внимания, я двинулся в сторону тамбура, как вдруг услышал голос Любы, она звала меня обратно в купе, описывая пальцем движения вокруг лица. Я оглянулся: мальчик с разинутым ртом смотрел на меня, накрашеннего мужика с сигаретой в зубах. Наверное, мой образ оставил неизгладимый след в памяти ребенка на всю его жизнь. Люба быстренько смыла весь мой экспериментальный макияж. Решили уже в Москве, перед общежитием, возобновить мой женский облик.

III часть

Ранним утром пассажирский поезд Баку-Москва прибыл в столицу нашей родины. Хлынула новая порция чернозадых на московские улицы, в гостиницы, магазины и на рынки. Образно говоря, для русской белой корочки хлеба прибыла черная зернистая икра. И самый необычный продукт среди них - это я в сопровождении трех воронежских девиц. Через полчаса мы стояли возле общежития. Мне пришлось подождать, пока девочки занесут свои вещички, а через 15 минут, вернувшись во всеоружии, они ловко раздели меня до трусов в лютый московский мороз и облачили в чьи-то шмотки. Повторив макияж кондуктора троллейбуса, мы двинулись к дверям. Проходя мимо необъятной сторожихи, я услышал хриплый бас: "Эй, девки, чтоб сегодня у меня без мужиков, а то доложу коменданту!" - Женщина хлебнула чаю с громким хрюканьем и оторвала зубами большой кусок от баранки.

"Митрофановна, кроме Дед Мороза, у нас мужиков не будет", - ответила Света.

"А кто в этом году Дед Мороз?"

"Будем лотерею разыгрывать, кто вытянет. Хотите, мы вам уступим, с вашим голосом прекрасный Дед получится, - и шепотом добавила, -  с косой в руках".

"Я только на Снегурочку соглашусь, вот только дайте мне настоящего Деда", - с сарказмом рявкнула Митрофановна в ответ и засмеялась-закашлялась.

Только на лестнице я выдохнул с непередаваемым облегчением. Вот, наконец, я оказался в девичьем заповеднике, как лиса в курятнике: какие джаны (красотки) вокруг , просто объедение! Все готовились к Новому Году, носили большие тазики и подносы, бутылки и кульки, украшали самую большую комнату общаги. В углу сверкала обвешанная гирляндами и шарами красавица-елка. Люба неусыпно следила за мной: мало ли что может произойти, как бы не увели. Время постепенно шло, до Нового Года оставался час.

25 девочек и я. Впервые встречаю Новый Год в такой компании. Пока что я, как еж в тумане, не знаю, что делаю здесь. Дядя наверняка ищет меня, а я, как все мои земляки, погнался за юбкой и забылся. Эта мысль нет-нет да и мелькала в калейдоскопе эмоций, но после ста грамм мне стало пофиг, кто ждет и где ждет. На столе все было вкусно, и за столом не менее. Пошла музыка, танцы, вино, водка, все закружилось, завертелось, я был счастлив в предвкушении посленовогоднего уединения с Любой.

До 12 осталось 5 минут. Я прошел в другую комнату, вытащил из своего чемодана гардероб Дед Мороза. Люба помогла мне переодеться и приклеить усы с бородой. Раздался бой курантов. Оглушительный хор считал каждый удар, а когда я вошел в комнату с возгласом: "Сновым Годом, мои девочки!", девочки еще громче завизжали от восторга. Я, как подобает Деду Морозу, с посохом в одной руке, придерживая под руку свою Снегурочку, прошел в центр комнаты. Последний удар курантов потонул в радостных восклицаниях и смехе. Тут же включили громкую музыку, и я первым пустился в пляс. Видели бы вы меня! Я двигался, как угорелый, а за мной - вся толпа, повторяя мои движения. Почти полчаса без перерыва все танцевали. Я, утопая в поту, присел, чтобы перевести дыхание. Холодный лимонад "Дюшес" немного утолил мою жажду. Но посидеть мне не пришлось. Вдруг зазвучала "Лезгинка". Я как представитель кавказских Дедов Морозов не мог не встать. Вытянувшись в струнку и раскинув руки, с криком "Асса!" коршуном вылетел в центр комнаты. Эмоции захлестывали, я двигался, как рыба в своей стихии. Вся компания, замерев, смотрела на меня: Дед Мороз выдает такие выкрутасы! Постепенно темп "Лезгинки" нарастал, клич "Асса!" звучал, как "ОццААА!", я схватил со стола большой нож и зажал его зубами. Мой темп танца действовал, как наркотик, на моих зрителей, они не верили происходящему. Люба влюблёнными глазами следила за каждым моим движением и подзадоривала меня выкриками: "Давай, Рамизчик! Покажи им кузькину мать!"

Лезгинка очень эмоциональный и в то же время сексуальный танец. Женщина при виде ловкого и горячего джигита загорается, как пламя от искры. Этот танец похож на танец самца птицы перед самкой. Бросившись на одно колено перед Любой, застем вскочив и вытянув ее за руку в центр, я начал кружиться вокруг нее. Люба хлопала в ладоши и поворачивалась вслед за мной. Одним махом я вонзил нож между мною и ею, и мы начали кружится вокруг ножа. Я почувствовал, как мое пламя охватило Любу, ее глаза сверкали, а щеки горели алым огнем. Вот что делает танец "горца" с простой русской бабой!

Наступил пик экстаза, мы пожирали глазами друг друга. Схватив Любу за руку, я вывел ее из комнаты. В коридоре она прыгнула на меня, обхватив ногами, и впилась в губы. Какое блаженство, когда все идет по плану! Но я ошибся. По закону подлости, в самый горячий момент какой-нибудь мярдимазар (нечистая) явится по мою душу. Облом!

"Так, так, так, и кто тут у нас Дед Мороз, кто тут такой горячий хлопец? Я уж подумала, вот сука, у нас в общаге появились лизуны, ан нет, с таким нахрапом девочку может взять только хлопец, - Митрофановна развернула меня лицом к себе и тут же приперла к стене могучими руками, одной рукой уперлась в горло, другой в распахнутый кафтан. - Мать мoя женщина! Оказывается, и в самом деле мужик!"

Она крепко держала меня, не давая оттолкнуть ее: "Откуда ты такой взялся? Ты что, хочешь, чтобы на следующий новый год проживающих здесь стало больше? Отвечай! Любка, а ты, твою мать, сегодня только из Баку приехала, и что, не насытилась там?"

"Нет, Митрофановна, вот его привезла оттуда, не насытилась".

"Его привезла? Да он же наш, православный!"

"Нет, я мусульманин, и зовут меня Рамиз", - наконец, я вырвался из цепких рук Митрофановны.

"Ах ты, басурман, сукин сын! Ты каким макаром сюда попал, сейчас тебе секир башка будет! Что, девки, в чемодане в его завели?" - посмотрела на Любу.

Люба начала умолять сторожиху разрешить мне остаться до утра. Но Митрофановна была категорична. Час ночи, улицы пустынны, все отмечают Новый год. Куда я пойду, даже такси сейчас найти не возможно? Мы вернулись в комнату, где все уже были навеселе. Люба рассказала Свете о произошедшем. Света, ругаясь матом, взяла со стола водку с закуской и, мигнув нам, пошла к душенадзирательнице. Через 10 минут пришла довольная: "По-моему, уговорила эту змею".

Мы обрадовались, решили продолжать наше веселье дальше, но только вновь расселись у стола, как вдруг в комнату зашли два мента. По мою душу, ах, Митрофановна, злая баба! Девочки только успели насовать мне в карманы красного кафтана разную снедь, даже водку засунули, чтоб не скучал в ментовке.

IV часть

Привезли меня в участок в "бобике" и сразу завели в "обезьянник". Сержант крикнул дежурному: "Семенов, оформляй! Свежий Дед Мороз! Документов не было при себе".
Я не понял, почему это я считаюсь свежим, но обернувшись, увидел еще одного Деда Мороза, спавшего на скамейке.

Семенов окликнул меня: "Эй, свеженький, давай по-порядку все о себе. Как фамилия, имя, отчество и прочее".
"Агамусаев Рамиз Алиаббас оглу".
"Стой, стой, ты чё, чурка?"
"Сам ты чурка, я Бакинец!"
"Да подожди, я не понял, - мент вышел из конуры и подошел к решетке, - ты чего, азербайджанец? Ну дела на Новый Год! Ты мне давай не огрызайся, сейчас у меня быстро станешь черненьким! Понял, чернозадый?" - Он развернулся и зашел в свою дежурку, а я кем только не обозвал его на родном языке.

На мою "сладкую" речь проснулся коллега по цеху: "Гагаш, маладес, зор дедин (братишка, хорошо сказал), они волки позорные. Я два часа мыкаюсь здесь, а люди на свободе уже теплые. Земляк, сигареты есть?" - мой сокамерник откинул воротник кафтана с головы и посмотрел на меня. Я не мог поверить своим глазам: на меня смотрел черный, как смоль, негр.
Он, поняв мой взгляд, усмехнулся: "Гагаш, хочу спросить тебя, как Дед Мороз Деда Мороза, какими судьбами ты оказался в "обезьяннике"?"
"Из женской общаги в самом разгаре Нового Года взяли".
"Уйдаааа, вот ты даешь, брат! Ха-ха! Сразу видно, земеля".
"А ты кто, и откуда это ты мой земляк?"
"Я учился в АЗИ почти 6 лет. А в Москве диссертацию защищаю. Брат, я кубинец, но Баку люблю, как вторую родину. У меня столько друзей в Баку!"
"А я-то думал, ты из Гедабея, такой черный. У нас там черней тебя есть. Как звать-то?"
"Меня звали в Баку Микяил, а на родине Мигель".
Из дежурки прозвучал голос Семеновa: "Я вижу подружились, чернозадые. Каких только кадров я тут не видел. От попа до посла. Каждый Новый Год у меня гости столицы, но чернoзадые Деды Морозы впервые, хе-хе-хе".

Раздался скрип тормозов "бобика". В помещение зашел молодой милиционер: "Семенов, принимай! Новеньких привезли!"
"Кто такие, мужики или бабы?"
"Да бог его знает, пиши ОНО". - Почесав затылок, мент пошел за задержанными.
Вслед за ним раздался смех: "Слышь, Витек! Вчера сын предлагал посмотреть на видяшке ужастик, тоже назывался "Оно". Парень не думал, что сегодня я это вживую увижу!"

Ввели двух задержанных: высокие каблуки, длинные точеные ножки, юбочки супермини, пестрые меховые шубки, крупная, звенящая при каждом движении бижутерия, ярко накрашенные лошадиные лица. Трансы.
Семенов присвистнул: "Вот вы какие, "оно"... Наверное, крутой ужастик был".
Оформив новеньких, указал на нашу клетку: "Давай их туда".
"Да вы что! Там мужики!" - Возмутилась блондинка.
Семенов: "Какие там мужики, это Деды Морозы! Им как раз не хватает Снегурочек с яйцами!"

Запустили "девочек" в нашу клетку. В нос ударил запах агрессивного парфюма. Мигель аж фыркнул.
"Что, мой шоколадик, тащишься от моих духов? Хочешь, сяду к тебе на колени, сольемся в одном едином запахе?" - прошипела брюнетка с черными тенями и наклееными ресницами-опахалами, что делало ее глаза похожими на ослиные.
Мигель посмотрел на нее с презрением и сказал мне: "Гагаш, вот их надо сжечь на медленном огне, чтоб и запаха не осталось".
"Да их и огонь не примет, тут же потухнет. Только в Маштаги".
"Да ты что, они только счастливы будут попасть туда. Их нужно в племя людоедов отдать, вот это интересный вариант".
"Нет, их туда нельзя. Если они заразятся этой болезнью, то представляешь трансексуaла-людоеда? Если не переспишь с ними - сожрут, а переспишь - потом сожрут".
У Мигеля глаза расширились: "Рамиз, давай спасем человечество, порешим их прямо тут, чтоб завтра Москва немного меньше воняла".

Услышав наш разговор, "девочки" вскочили и приняли боевую стойку, широко расставив ноги и выпрямив плечи, и вмиг превратились в широкоплечих мужиков. Как бы это художественно описать? Женщина в облике Мерилин Монро на глазах превратилась в Шварценеггера: кожа от лица до задницы натянулась, а мышцы стали рельефными.
"Чего? Порешим? Да мы вас сейчас здесь порвем в клочья!" - мужики в женских тряпках заговорили в нижнем регистре и готовы были принять бой.
Я поддел их: "А перед этим не употребите нас?"
"А ты хочешь, белобрысенький?" - Горы мышц тут же опали, взгляд стал игривым. Мой азербайджанский акцент божественно повлиял на них. Тьфу!

Постепенно страсти улеглись. Почти все на участке спали, даже дежурный Семенов. Было холодно,"обезьянник" находился прямо на сквозняке, продувало так, что наши "девочки" аж стучли зубами. Я представлял, как им холодно в их юбочках. "Блондинка" пошептался с "брюнеткой", затем вытащил из своей сумки водку и какую-то закуску. По-очереди выпив из горла бутылки и отщипнув от еды, они посмотрели в нашу сторону. Один из них безо всякой жеманности нормальным мужским голосом предложил: "Мужики, давайте по-немногу выпейте, а то здесь задубеть можно, и вообще во дворе Новый Год, надо бы отметить".
И на самом деле, ведь праздник. Я вдруг вспомнил, что девочки в общежити запихивали в мой кафтан что-то. Я начал доставать, что имею. А имел неплохое меню: бутерброды, пирожки с мясом и аж две бутылки водки, почему две, не знаю.
Когда Мигель увидел это добро, присвистнул: "Да ты, брат, прям, как ресторан. У тебя в углу кармана черная икра не завалялась?"
И начался пир в "обезьяннике". Тихо, чтоб никто не проснулся, Деды Морозы под водочку, которая шла как по маслу, познакомились с людьми древней профессии. Мигель в обнимку с "блондинкой" пел "Бесаме Мучо", а "брюнетка" рассказывала мне о своей жизни, то матюгаясь, то пуская слезу. Три водки сделали свое дело, через какое то время мы заснули мертвым сном прямо на скамейках.

Ранним утром громкий смех разбудил нас всех. Семенов орал: "Я вижу, наш обезьянник сроднил мужиков! Ну-ну, в будущем вместе будете стоять на дорогах!"
Я понимал, что со стороны мы выглядели смехотворно: за пазухой у каждого Деда Мороза, обернувшись с ним в один кафтан, спал намалеванный мужик, прям маскарад какой-то. Через час нас всех отпустили.

На улицах Москвы не было ни души, только серое небо, снег и ветер. Я, как одичавший Дед Мороз, шел по пустынным улицам, приблизительно зная, где я нахожусь, и думал: "Рамиз, тебе это надо было? Когда все после бурного Нового Года отсыпаются в теплой постели, ты шастаешь, как Сталкер, по пустому городу". Редкие встречные на вопрос, а правильно ли я иду, отвечали почти одинаково: "Дед, надо меньше пить!" или же: "А где твои сани?" Через 20 минут полузамершим я добрался до общежития. После долгого стучания в дверь старая карга высунулась и заорала:
"Тебе чего?"
"Как чего, я что, по жизни Дед Мороз? Моя одежда и сумка у девочек".
"Жди, сейчас позову".
"Да блин, я замерз, хотя бы впусти, немного отойду".
"Нет, не положено!" - Она ушла. Спустя минут 10 принесла мои вещи и выбросила за дверь.
"А где Люба? Почему она не вышла?"
"Да пьяная она, ее сейчас и пушкой не разбудишь!"
"Вот сука, - подумал я, - я и в милицию попал, и на улице оказался, а она хоть бы что, нажралась и спит".

Прямо на улице на 10-градусном морозе я переоделся, вышел на более крупную дорогу, где хоть иногда ехали машины. Тормознув "Жигули", я попросил его подвезти меня к Добрынинскому метро, где живет мой дядя, но пока я ехал, в душе росла обида из-за неудачи, холода, одиночества, и так нестерпимо захотелось домой, в Баку, что я развернул машину в Домодедово.

Повезло с билетами, я буду лететь первым рейсом в новом году. Я позвонил маме, которая не спала, несмотря на ранний час. Дядя уже звонил ей, и она беспокоилась из-за моего внезапного исчезновения. Пришлось пожаловался на ситуацию с милицией, которая меня подловила "прямо с поезда". Мамин голос задребезжал: "Гурбан олум! Как я боялась за тебя, что с тобой случилось? Ты здоров? Что только я не передумала! Езжай домой, мой сары бала! Брат позвонит мне, я с ним поговорю". Другого я и не ожидал, теперь могу спокойно улетать домой.

Я занял свое место, напоследок окинул взглядом необъятное серое полотно за окном и крепко заснул. Через 2,5 часа, спускаясь по трапу, я на секунду остановился, взглянул в синее небо и ощутил, как нашe родноe бакинское солнце своими теплыми лучами ласкает мою обиженную душу. Я был дома! Тут и солнце добром лучится, и даже назойливые таксишники кажутся родными. По дороге домой я опять заснул, но сон этот был не от усталости, а от большого блаженства.