Первый путь

Отслужив положенный срок, сержант Уманкулов возвращался домой с забайкальской погранзаставы, закаленный баргузинами и дедовщиной. Впрочем, Нургазы, названный так в честь отцовского друга Николая, не сразу рванул в родной кишлак, а задержался подзаработать на лесоповале до середины июля, что позволило новоиспеченному советскому дембелю, не охочему до алкоголя, не только заплатить шестьдесят рублей и ехать королем целых три дня в купейном вагоне, но и накупить чемодан подарков родственникам. 

Попутчиками по купе у сержанта оказались семейная пара с годовалым ребенком, Василий и Татьяна, их имена Нургазы забудет быстро, и миловидная сверстница Люда, чье имя пограничник будет помнить всю жизнь, и не потому, что он уступил ей нижнюю полку. Дорога дальняя, времени поговорить у них с Людочкой было вдоволь - до вечера Татьяна постоянно просила их выйти из купе в коридор во время кормления и сна малыша. 

Наедине Нургазы поведал Людочке, что вырос он в простой семье – мать, дорожный строитель, весь день ставила с бригадой бордюры да поребрики на трассе Оренбург-Хорог, а отец, чтобы не умереть с голоду, возил в кишлак из Баку хлорный отбеливатель. 

Жизнь в кишлаке тянулась уныло, общаться было не с кем – все сверстницы Нургазы работали, как его мать, на трассе, а парни подались в город на заработки. Старшеклассником Нургазы стал пасти лошадей в степи, от скуки осваивая премудрости верховой езды, джигитовки и фигурного вождения лошади между кучек конского навоза. Просто так сержантские лычки не выдают, Уманкулов стал командиром конного отделения на заставе благодаря выездке – мог научить любого бойца на полном скаку камень с земли поднять.

Первый из трех дней пути пролетел за разговорами быстро. Людмила поведала бойцу о своей любви к литературе в целом, и к индейским романам Фенимора Купера в частности. При этом она смутилась и покраснела, испугавшись, что Нургазы обидится, потому что он был здорово похож на индейцев из югославских фильмов про Чингачгука. 

Поздним вечером щебечущие Нургазы с Людой вернулись в купе. Открыв дверь, сержант увидел как полоска света высветила свирепое лицо Татьяны, кормившей грудью младенца. Запахиваться было поздно, да и ребенка пугать ей не хотелось. Увидев ее грудь, Нургазы торопливо отвернулся, скинул по быстрому солдатские ботинки и бесшумно оседлал верхнюю полку. Так же бесшумно пограничник разделся до трусов и накрылся простынкой.

В купе было душновато, и Людмила вскоре увидела, как свесившийся сверху Нургазы тянется к столу за полупустой бутылкой напитка «Байкал». Ладный парень, подумалось Людмиле, вон какие кубики пресса на животе вырифлены. 

Второй раз Нургазы решил не канителиться и достать со стола и напиток и булку одновременно. Он зацепился ногами за кронштейн верхней полки и свесился к столу, протянув обе руки к желаемому. Людмила тихо вскрикнула – Нургазы походил на постреленного киношного индейца, они почему-то все скакали после смерти с опущенными руками торсами вниз на обезумевших лошадях.
Мамаша тревожно зашевелилась на своей полке, и Нургазы беззвучно взмыл вверх. Когда материнское движение стихло, рука сержанта, теперь одна, вновь отправилась вниз, в бездну. Людмила решила помочь пограничнику ориентироваться в темноте. Она протянула руку и их пальцы встретились в темноте. 

В первый момент Нургазы был недоволен этой игрой, так как он тянулся к «Байкалу», а не к Людмиле, но затем ему понравилось, как девушка переплетает свои нежные пальчики с его. Эта игра продолжалась довольно долго. Наконец, Нургазы не вытерпел. Он свесился пониже и, полбзуясь кромешной тьмой, скользнул своими пальцами до локтя Люды, затем двинулся к ее плечу. Сержанту захотелось узнать, а грудь у Людмилы такая же налитая, как у кормящей Татьяны? Нургазы от плеча перенаправил пальцы вглубь маечки девушки. Людмила выгнулась ему навстречу и невольно испустила тихий стон, когда Нургазы коснулся соска, чутко спящая Татьяна нервно шевельнулась на противоположной полке, и Нургазы бесшумно выгнулся на свой второй этаж и уткнулся носом в стену.

А тут еще некстати ребенок захныкал, и Татьяна включила свет, разыскивая соску, затем готовила смесь. Ребенок долго не унимался, и когда, наконец, погасили свет, свесившаяся рука Нургазы безуспешно бороздила пустой воздух – Люда уже спала. 

Остаток ночи сержанту снились эротические сны, какие-то фаллические бордюры и поребрики, светофоры с сиськами, его любимый конь Алтынтоп, покрыающий кобылицу. Наутро он едва освободился от пут простыни и по причине устойчивой эрекции долго не решался спуститься вниз к завтраку, хотя все его неоднократно звали. Прикрывшись полотенцем, Нургазы побежал умываться.

Этот второй день пути как-то не сложился. Людмила была не такой словоохотливой, какой-то побледневшей и потерянной, и постоянно выходила в туалет, хотя ела за столом всё и в охотку. Ребенок под вечер расхныкался, и в купе рано потушили свет. Нургазы лег на живот и от скуки со своей верхней полки рассматривал мелькавшие нивы, да вокзалы на станциях - их поезд был скорым, и ему всегда давали первый путь.. 

Он уже было задремал, его рука безвольно соскользнула вниз, покачиваясь в ритме движения вагона. Вдруг сержант почувствовал, как пальцы Людмилы тянут его кисть вниз, к себе. Этой ночью Нургазы долго ласкал Людмилу руками, повиснув вниз головой в своей ставшей привычной позе, цепляясь ногами за кронштейн. Людмила крепко поцеловала его в губы и прошептала в самое ухо сержанту : «Нельзя мне сейчас...». 

...На третий день Нургазы проснулся почти в полдень. Людына койка была пуста, ее матрас аккуратно свернут трубочкой. 
- Сошла твоя зазноба в Павловке, проспал ты, сержант, свою Людочку,- насмешливо произнес Василий, потягивая чаек из поездного стакана в подстаканнике.

Нургазы глянул в окно – за занавеской он увидел бескрайние степи, да колышущийся ковыль. Завершалась его первая в жизни поездка в купейном вагоне.